Обозревателю "РГ" Всеволоду Овчинникову присвоено звание Заслуженного журналиста

Случилось неожиданное - в Гималаях пошел снег. Резко похолодало. Последние два часа я пробирался крадучись, по заметенной снегом дороге. Зачем меня, в ту пору корреспондента "Комсомолки" в Индии, понесло туда? Объяснить это в двух словах невозможно. На заднем сиденье моей машины лежали две страницы из газеты "Правда" с публикациями Всеволода Овчинникова "Вознесение в Шамбалу". Мало кому в той советской журналистике я верил так, как верил Овчинникову. Он - автор уникального журналистского бестселлера "Ветка сакуры", поразительно добросовестного, талантливого, умного и компетентного исследования национального характера японцев.

В ту пору это был глоток свежего воздуха в затхлой атмосфере классово-ненавистнической международной советской журналистики. И если тот самый Овчинников пишет о Шамбале - таинственной гималайской стране махатм, мудрых учителей и провидцев - значит, что-то в этом все же есть. Что именно? Я не был ни мистиком, ни неофитом восточной эзотерики. Мне просто ужасно захотелось последовать путем Овчинникова, чтобы самому испытать, каково это - стоять на пороге Шамбалы.

И вот, стоя на том пороге, я так и не смог предугадать, что много лет спустя мы будем частенько встречаться с ним и откровенно, почти по-дружески, разговаривать на этаже "Российской газеты". Всеволод Владимирович к моему тихому восторгу оказался таким же умным, мудрым, талантливым и необычайно скромным, каким представал в своих публикациях. Его и в жизни отличала тонкая самоирония, прекрасное знание предмета и языков - китайского, японского и английского. Как и язык, которым он владел безупречно, Овчинников в быту оказался прост и элегантен.

Однажды я поведал ему о своем "вознесении в Шамбалу". Он выслушал внимательно и вдруг рассказал мне историю, к которой можно было отнестись как угодно, но то, что все было именно так, у меня сомнений не вызывало: ведь это рассказывает Овчинников...

В 1955 году в Тибете он беседовал с настоятелем одного из монастырских храмов. В какой-то момент настоятель вдруг прервал разговор со словами: "Простите, мне пришла весть". Он на несколько секунд словно впал в транс, напрягся, а потом стал отдавать распоряжения: срочно послать за перевал костоправов, ибо там с тропы в пропасть сорвался монах.

Я и по сей день считаю, что тайные знания тибетских монахов не пустой звук для него; он, сохраняя абсолютное ясномыслие и адекватные представления о реальности, не замутненные никакими верованиями, тем не менее знает тайны, о которых говорит очень скупо. Метод Овчинникова не в том, чтобы верить, а в том, чтобы знать. Так вот, он досконально, до тонкостей знает то, о чем пишет. Не случайно даже придирчивые японцы с удивлением и восторгом оценивали его "Ветку сакуры": "Когда автор говорит о чем-то непонятном для иностранцев, он так глубоко понимает суть дела, что даже мы, японцы, не можем не согласиться с ним... Как он умудрился докопаться до таких вещей!- невольно удивляемся и улыбаемся мы". "Ветка сакуры" с честью выдержала достаточно тяжелое испытание. Если в советское время люди в СССР читали эту книгу, всецело доверяя автору и не зная, как на самом деле живут японцы (выехать за границу, да еще в капиталистическую страну для большинства было проблемой), то теперь немалое количество наших сограждан видело эту страну собственными глазами. Но сегодня Овчинников, не изменив в этих книгах ничего, объясняет людям то, что они увидели. Теми же самыми словами.

Поразительная добросовестность и профессионализм!

Недавно Всеволоду Владимировичу исполнилось девяносто два. За праздничным столом я спросил у него: куда бы он посоветовал пойти журналисту, оказавшемуся в Токио? В начале Гинзы, - с улыбкой ответил Овчинников,- есть очень популярный ночной клуб…