23.02.2019 15:15
    Поделиться

    23 февраля - 140 лет со дня рождения Казимира Малевича

    23 февраля - день рождения Казимира Севериновича Малевича. Этому поляку русский авангард обязан своей мировой славой. Сегодня - 140 лет со дня его рождения.

    Малевич и кубисты

    Малевич, который в 1907 году приехал в Москву, будучи молодым, 29-летним художником без завершенного образования, берет резкий старт.

    Уже пять лет спустя он участвует в выставке "Ослиный хвост". Его гуаши явно вдохновлены Сезанном, Матиссом и примитивами Натальи Гончаровой… Еще год спустя - он кубист. Достаточно взглянуть его "Усовершенствованный портрет И.В.Клюна" (1913) в Русском музее, чтобы убедиться в этом. Он соединяет вещи несовместные: пилу и глаз (до фильма "Золотой век" Бунюэля еще без малого 20 лет!), трубу самовара и лицо…

    В "Корове и скрипке" (1913) принцип лобового столкновения традиционного натуралистического пейзажа и кубизма воплощен с декларативной ясностью. Если коровы - неотъемлемая часть сельского ландшафта на полотнах европейских пейзажистов, то скрипка - любимый объект кубистов, символ "разъятия" гармонии музыки если не алгеброй, то геометрией.

    Малевич и поэзия

    Малевич - мощный аналитик. Он анализирует язык живописи так, как анализирует язык стихотворения. К слову, русский язык для него не был родным - дома говорили по-польски. Это способствовало дистанции по отношению к языку поэзии.

    "Если рассмотреть строку, то она нафарширована, как колбаса, всевозможными формами, чуждыми друг другу и не знающими своего соседа. Может быть в строке лошадь, ящик, луна, буфет, табурет, мороз, церковь, окорок, звон, проститутка, цветок, хризантема. Если иллюстрировать одну строку наглядно, получим самый нелепый ряд форм", - писал Малевич.

    По наблюдению Екатерины Деготь, "именно этот нелепый ряд форм и выстраивает Малевич, чья критика картины теперь распространена на ее структуру. Алогизм предвещает "теорию сдвига" Крученых"… Деготь замечает, что для Малевича фигуративное искусство, как повествовательный текст для Крученых, сводится к коллажу знаков; умение воспользоваться неизбежностью этого и делает художника в том смысле, который в это слово вкладывал авангард, - не столько творцом, сколько манипулятором.

    Малевич и Московский художественный театр

    Символисты и футуристы, как известно, были на ножах. Не в буквальном смысле, разумеется. Но никогда не упускали случая поспорить. Но бывали и исключения.

    Когда Леонид Андреев написал пьесу "Анатэма", ее в октябре 1909 года поставил Московский художественный театр. Роль "падшего ангела" сыграл Василий Иванович Качалов. И вдруг Малевич делает рисунки по фотографиям спектакля. Даже вышел альбом литографий с портретами Качалова в роли мятежного героя. Неожиданная любовь Малевича к символистам объяснялась тем, что он хотел поддержать актера и режиссера в сложной ситуации.

    Тут надо сказать, что символистскую пьесу Андреева, в центре которой были темы о пределах человеческого познания, бессмертии и страданиях людей, режиссер Владимир Немирович-Данченко поставил, сделав акцент на социальных проблемах: "Вся пьеса есть вопль к небу всех голодных, несчастных… Жаждут чуда, спасения, а все чудо в одном слове - справедливость". Сценография спектакля, по свидетельству современников, была вдохновлена скорее офортами Гойи, нежели романтическим образом "Демона" Врубеля. Спектакль имел успех. Но сам Леонид Андреев отзывался о нем дипломатично: "Качалов вступил со мной в борьбу и победил. Поставил своего Анатэму над моим. В моих словах он раскрыл новое содержание".

    Пока драматург и режиссер с актером спорили друг с другом на сцене, "в борьбу" вступили новые силы. Против лома нет приема. В итоге пьеса, разрешенная театральной цензурой, была запрещена к постановке специальным циркуляром министра внутренних дел. На этой должности был тогда Петр Аркадьевич Столыпин. Он подписал циркуляр о запрещении пьесы 9 января 1910 года. Для Леонида Андреева это означало фактический запрет на постановку пьес, в том числе "Жизнь человека", "Царь Голод", "К звездам"…

    Малевич и опера

    Все знают, что "Черный квадрат" стал своеобразной точкой отсчета для искусства ХХ века. Из "шинели Малевича", можно сказать, вышел весь ХХ век. А сам "Черный квадрат", написанный в 1915 году, вышел… из оперы.

    Над оперой "Победа над солнцем" Малевич, Крученых и Матюшин работали летом и осенью 1913 года, на даче. Алексей Крученых, как поэт, отвечал за текст. Михаил Матюшин - за музыку, Казимир Малевич - за декорации и костюмы. История, придуманная Крученых про "будетлянских силачей", которые запирают солнце в "бетонный дом", после чего открывается "десятая страна", где уничтожаются противоположности, запрещены часы, а окна смотрят внутрь дома, выглядит сегодня как антиутопия. Но тогда она казалась мистерией, открывающей новый отсчет времени, переход от нуля - к десяти, то есть во второй десяток. Казалось, что мир "трехмерного пространства, кажущегося, каплеобразного времени и трусливой причинности" обречен.

    Опера была написана заумным языком, сопровождалась диссонансами и игрой на расстроенном пианино, силачи-"будетляне" рвали занавес надвое, персонажи-маски побеждали старый мир, то бишь Солнце, на фоне "черного квадрата"… Премьера ее состоялась в декабре 1913 года.

    А полтора года спустя, 8 июня 1915 года, Малевич, закончив работу над картиной "Черный квадрат", пишет письмо Михаилу Матюшину. Включив в письмо эскиз своей новой работы, он поясняет: "…Завеса изображает черный квадрат - этот зародыш всех возможностей принимает при своем развитии страшную силу, он является родоначальником куба и шара, его распадения несут удивительную культуру в живописи, в опере он обозначал начало победы".

    Разумеется, Матюшину, создававшему саундтрек, как мы сейчас сказали бы, оперы "Победа над солнцем", не надо было объяснять, о какой опере идет речь.

    Малевич и инсталляция

    Продолжение темы "победы над солнцем" последовало на выставке "0, 10" (1915), где была показана картина "Черный квадрат" - она была помещена в красном углу. Обычно акцент делается на то, что в красном углу традиционно помещалась икона. Но вполне возможно, что для Малевича важнее было название места через обозначение цвета. "Черный квадрат" закрывал "красно солнышко" - это был сюжет оперы "Победы над солнцем", сжатый до инсталляции, как мы сказали бы сегодня.

    Эта победа должна была знаменовать выход на новый уровень - уровень супрематизма. Позже он напишет: "Я уничтожил кольцо горизонта и вышел из круга вещей…, в котором заключены художник и формы натуры.

    Это проклятое кольцо, открывая все новое и новое, уводит художника от цели к гибели…".

    Впоследствии художник разделил свой супрематизм на три периода: черный, цветной и белый. Последний начинается в 1919 году, когда он напишет знаменитое:

    "Я прорвал синий абажур цветных ограничений, вышел в белое, за мной, товарищи, авиаторы, плывите в бездну, я установил семафоры супрематизма…".

    Малевич и одеколон

    Малевич не был дизайнером. Супрематизм и дизайн - вещи почти столь же несовместные, как символизм и футуризм. Но до того, как Малевич стал супрематистом, он успел оставить след в дизайне… флакона одеколона под названием "Северный".

    Дизайн был заказан Малевичу Александром Брокаром, владельцем парфюмерной фабрики "Брокар и К", в 1911 году. Заказ оказался как нельзя кстати. Иван Клюн вспоминает, что Малевич пришел к нему глубокой осенью одолжить пальто, чтобы сходить получить заказ. Северную тему, столь востребованную публикой на фоне экспедиций Скотта и Нансена к Северному полюсу, Малевич обыграл без всяких авангардистских затей - водрузив стеклянную фигурку белого медведя в роли пробки на ледяную скалу - собственно флакон.

    Решение Малевича оказалось столь удачным, что почти без вариаций дизайн флакона одеколона "Северный" дошел до 1990-х гг., пережив две революции и три государственных строя.

    Малевич и "Мы"

    Нет, речь не о "Мы" Евгения Замятина. Культовая антиутопия Замятина появилась как ответ на множащиеся сборники, пьесы и манифесты, говорившие от первого лица коллектива, в идеале - народа. Вот и Малевич в начале 1920-х гг. пишет статью "Мы как утилитарное совершенство" ("Мы"). Правда, как замечает публикатор и комментатор этой статьи Татьяна Горячева, "хотя и супрематисты, и конструктивисты апеллировали к широкому кругу единомышленников (что подразумевало их обращение друг к другу), в конечном счете эти призывы заканчивались пафосом самоутверждения".

    При этом соломинку в чужом глазу они замечали. В наблюдательности им не откажешь: "Как не свергай идолов с площади, как не сбрасывай их с алтарей, смотришь - незаметно какой-либо из товарищей стал Богом.

    "Он", а не "мы" в меньшей степени, если не удостоен быть Богом, то уже вождем, пророком, обязательно ведущим меня в обетованную землю, я раб его, я покорный агнец, идущий за спиною вождя, я отдал ему все - волю свою и разум. Искусство делает его иконою, распространит для нас, чтобы каждый знал и видел нового Бога, сидящего одесную нового небесного царствия".

    Если учесть, что текст писался в 1920-м году, впечатляет.

    Малевич и история

    Готовя свою персональную выставку для Третьяковской галереи в 1929 году, Малевич решил представить свой путь как стрелу, летящую от импрессионизма к супрематизму. Иначе говоря, перевести сюжет оперы "Победа над солнцем" в сюжет окончательной и бесповоротной победы супрематизма над живописью. Как он говорил: "В супрематизме живопись исключена, с живописью давно покончено, и сам художник - пережиток прошлого".

    Ради этого он готов был даже на то, чтобы написать недостающие картины (к примеру, вместо тех, что были привезены на выставку в Берлин в 1927, да так и остались там) и датировать их задним числом. Изумленный Лисицкий писал жене Казимира Севериновича: "Он пишет, пишет картины в предметно-изобразительном стиле и подписывает их 1910 и т.п. Скверное дело. Он делает это очень серьезно и думает, что дураки попадутся на эту удочку".

    Поделиться