Французская революция возбудила умы современников, а казнь короля в январе 1793-го их потрясла. Вирус страха попал и в Россию, охватив императрицу и ее придворных. Два молодых авантюриста решили воспользоваться ситуацией...
Два Ивана
Иван Кузьмин сын Стрелевский родился в Малороссии, в городе Глухове. Его отец, войсковой канцелярист, умер, когда Иван был мал. Мальчика отправили в Киев учиться языкам. В 1778 г. Иван был принят в духовную семинарию Севска, а закончил обучение в Московском университете при протекции известного историка Н.Н. Бантыша-Каменского, где занимался языками, поэзией и философией. Затем юноша задумался о поступлении на службу. Его отец был воспитан в доме графа А.А. Безбородко, также уроженца Глухова, ставшего к тому времени во главе Коллегии иностранных дел. Стрелевский воспользовался этой связью и был определен Безбородко в Коллегию на место актуариуса, то есть служащего, который регистрировал и хранил документы. Дополнительно он занимался в Коллегии переводами с иностранных языков. Тем не менее Иван два года ждал выплаты жалованья и задолжал значительную сумму. В 1789 г. за исправную работу его пожаловали в переводчики с годовым окладом 297 руб. А в апреле 1793 г. разговор с коллегой, актуариусом Иваном Николаевичем Буйди, перевернул его жизнь.
Дед второго Ивана, грек, был убит турками, а отец вступил в Константинополе на российскую службу. Переехав в Петербург, он шесть лет работал при Коллегии иностранных дел, в 1758 г. вышел в отставку с хорошей пенсией. Сын Иван родился от брака с дочерью мачтового мастера.
В 1782 г. Николай Буйди повез сына в Вену, где Иван обучался греческому, латинскому, итальянскому и немецкому языкам, а в Венском университете - логике, метафизике, нравственной философии и праву. Закончил обучение Буйди у известнейшего юриста профессора фон Зонненфельса, прослушав курс политических наук и получив соответствующие аттестаты. В 1790 г. Иван был принят в Коллегию иностранных дел актуариусом с жалованьем 200 руб. в год.
Секретный план
Итак, в Коллегии, где постоянно обсуждались новости из Франции, состоялся разговор двух приятелей. Стрелевский рассказал, что вскоре после известия о казни короля, "слышал он от служителей той Коллегии многих... Слух же сей был такого содержания, что будто бы к ея величеству писано из чужих краев, что из Франции в Россию послана партия злодеев на высочайшее здравие ея величества: сии слова так говорены были утвердительно, что я и усумнится не мог, поелику сии французские изверги ничего за свято не почитают, то по моей искренности ... и помышлял я в себе дерзнуть представить ея императорскому величеству проэкт, дабы от сохранения от упомянутых злоумышленников приняты были такие предосторожности"1.
Стрелевский предложил, чтобы "во избежания отравления, кушанья для императрицы приготовлял только один повар"2. А в парке Царского Села не должно быть посторонних: следовало проверять, "нет ли каких-либо злоумышленных людей в кустах или между деревьями укрывающихся"3. Стрелевский полагал, что за столь "усердный проэкт" будет удостоен награждения
Проект этот, скажем прямо, отличался наивностью на грани глупости. Но автор поделился им с Буйди. Тот план не одобрил, сказав, что он придумает кое-что получше. "Придумать" очень хотелось, ибо у них существовала общая беда - безденежье. И юноши, по их же словам, "учинили безрассудным образом дерзновение"4, о котором подробно повествуют документы Тайной экспедиции, занимавшейся во времена Екатерины II политическим сыском.
Роковое письмо
Апрельским вечером Стрелевский пришел в Таврический дворец к фавориту императрицы графу П.А. Зубову. Его встретил секретарь графа А.М. Грибовский и провел в кабинет, о чем позднее доложил так: "Вчерашной вечер часу в 10-ом пришел к графу Пл[атону] Ал[ександровичу] Зубову переводчик Коллегии Иностранных дел и принес ему Латинское письмо, говоря, что оное нашел у Семеновскаго мосту в сумерки. Сей человек учился в университете московской, лет двацети двух. Граф Пл[атон] А[лександрович] приказал ему самому переводить по руски то Латинское письмо, чево он и зделал тотчас"5.
Этот перевод, написанный рукою Стрелевского, сохранился:
"За отечество умереть приятно! Я пишу к тебе, сколько допускает мне время. Я не сомневаюсь, что тебе известно случившееся с Л:-, и что ныне происходит здесь, в нашей Франции. Надобно помышлять об вольности, потому что потерявши мы вольность отечества, ничего не можем более надеяться П.Л.//. Есть нам величайшая неприятельница, обладательница варварскаго и суроваго народа - есть ли бы она не была на свете, о когда бы она не родилась! Тогда бы не было предмета, о котором бы мы столько думали. - Теперь приступим к самому делу, О.Е.Л. Естли он доволен будет 10000 червонных, то поговори с ним, каким образом и когда хочет произвести в действие конец свой, и в каком именно кушанье. Старайся столько же у сего, сколько и у онаго, то есть Л./.7., дабы не потерялось время. Но у сего надобно спросить, какой она предпочитает напиток. О сих, однако, я еще сомневаюсь. Надобно при всем том ее истребить, дабы и прочие Европейские Государи имели больший страх... <>
Деньги до 200000 червонных получишь от известного тебе П.Л., коему дано уже повеление. Я еще к сему присовокупляю, что лучше умереть, нежели видеть погибшею вольность Отечества. Потому, что сие есть вечно, а мы временны. Здравствуй, а мы здоровы, коих ты сам знаешь. Месяц - Х- день 1..1:х.7.5. Остаюсь (.......)
Подлинник сего нашел у Семионовскаго мосту переводчик Коллегии иностранных дел Иван Стрелевский"6.
Грибовский в записке отметил: "Я подозреваю, не сам ли переводчик сочинитель сего письма. Прикажите его допросить, для чево он не донес по команде7, а пошел к его сиятельству графу Зуб[ову] сюда, в Таврический дворец, будь то это ближе, нежели быть к вице-канцлеру (И.А. Остерману. - О.К.), либо к гр[афу] Безбородку. Бумага латинскаго письма нада сличить с канцелярской и есть ли здесь бумага той фабрики. Также о поведении и обращение сего человека наведатся. Невероятно чтобы латинское письмо и подобнаго содержания могло наитися у Семеновского моста. Прошу приметить крючки в письме. Сими масонскими крючками заразил Шварт8 московской университет везь"9. Поскольку Грибовский сам учился в университете, то знал о масонских в нем увлечениях не понаслышке.
Стрелевский с запиской от Грибовского был наутро отправлен в Тайную экспедицию, где его допросил обер-секретарь Сената С.И. Шешковский. Конечно, Иван был сильно испуган. Он рассказал, что лично подал письмо графу Зубову и сказал, что якобы нашел его у моста. Эта была ложь, но он думал встретить доверие, а "за усердие его, что он письмо представил, удовлетворение"10. Увидев, что ему не поверили, решил говорить "совершенную истину"11.
Стремительное разоблачение
Арестованный передал свой разговор с Буйди, о котором нам уже известно. Буйди в ответ на "проект" Стрелевского "ответствовал, что ... лутче бы сочинить письмо, якобы от одного француза к другому, в вышепомянутом смысле, за что, де, будет награда"12. По подсказке Грибовского ему был задан вопрос о масонстве, и, оказалось, не зря. Ответ был таким: "В университетскую ложу в масоны принят профессором Чеботаревым с обыкновенными обрядами, и не больше был трех разов в ученическом классе, а потом, увидев бесполезность и помешательство в учении, от оной отстал. Какие же происходили замыслы и намерения в ложах Новикова, Шварца и Чеботарева ... не знал, и не знаю"13.
В Тайную экспедицию 23 апреля был доставлен Иван Буйди, с трепетом ждавший возвращения Стрелевского и к утру понявший, что тот арестован. Его спросили, что за письмо составлял он вчера? И актуариус признался: "Да! Писмо писал вчерась и отдал оное переводчику Стрелевскому"14. О самой идее подложного послания он поведал, что находился со Стрелевским "в ежедневном приятельском обхождении" и они часто вели разговоры "о нынешних Франции обстоятельствах". Говорили и о возникновении угрозы для императрицы. Стрелевский свой "проект словесно изъяснил, присовокупив, что за сие должно ожидать и награды, и, конечно, немалой. Подать же оное письмо господину графу Зубову взял он на себя"15.
Раскаяние
Буйди объяснил, что сочинению письма способствовал еще и другой эпизод: "Зашед я в немецкие трактиры для обеда и кофейной дом, что в Морской, слыхал от бывших там французов, разговаривавших между собою о притеснениях, кои будто им здесь чинятся, они при сем употребляли разные тяжкия выражения, называя Россию варварскою землею, и что русские находятся под тяжким игом самовластного тиранства, и что находящимся здесь вольным людям, т.е. французам, очень о сем болезненно; и хорошо бы было ежели б национальный Конвент подумал о способе к избавлению Франции от такого врага, т.е. от императрицы, а людей русских от тиранства. Впротчем, когда я к ним подходил поближе, то они, приметя, что я понимаю их язык, от меня отворачивались ... переставали говорить о том"16. Буйди также пояснил, что все выражения в письме "выдуманы единственно для усугубления важности того писма ... в надежде, что за таковое показание, происходящее от усердия к монархине, каплет на меня капля богатых ея императорскаго величества щедрот и оросит сухость скудости моей; ибо я живу одним жалованьем, коего получаю 200 руб., не имея же здесь никаких родственников или благодетелей, не имею, следовательно, никакой помощи, ни подпоры"17. Оба арестанта раскаялись и признали свою вину.
Через шесть дней Иван Буйди написал письмо Безбородко, рассчитывая на его благосклонность. До ареста он пробыл сутки в доме графа, куда, видимо, пришел признаваться в содеянном и где его, "отчаянию предавашегося", ободрили. Буйди просил Безбородко о скорейшем рассмотрении дела. Он выдвигал в свою защиту новые оправдания: "Хотя известное Вам письмо моею рукою писано, но мысли не мои"18, - писал он. Идея якобы принадлежала Стрелевскому. Он обвинял Ивана в нарушении клятвы не выдавать имя написавшего письмо: "Святость тягчайшей его клятвы меня обманула и ввергла в бездну бедствия настоящего и отчаяния крайнего"19.
Спасение
Буйди был готов даже стать осведомителем: находящиеся в России французы, сообщал он, "которые, хотя я их и не знаю, весьма недоброжелательные нашему Отечеству" и, оказавшись на свободе, "об них, как, может быть и о людях иной нации, но таковаго же разбору, могу подать во время не весьма продолжительное, куда приказано будет, надлежащее сведение"20.
Дознание по делу о подложном письме ограничилось допросами. Императрица арестантов "соизволила определить к делам согласно их званию в новоприобретенных губерниях". Их исключили из Коллегии, но выдали жалованье. Видимо, Екатерине II дело доложил Безбородко лично и представил его как пустяковое происшествие. Граф покровительствовал обоим арестантам и не в его интересах было поднимать шум вокруг них.
Особенности екатерининского правосудия
История Стрелевского и Буйди удивительна. Человеку, даже в шутку написавшему "Надобно при всем том ее (императрицу. - Авт.) истребить", казалось бы, невозможно покинуть застенок и отправиться на новую службу. По сути дела, они хотели напугать Екатерину убийством с корыстными целями! В то же время такие люди, как Кречетов, Радищев, Новиков, предлагавшие серьезные реформы и работавшие на благо просвещения, отправлялись в Шлиссельбург. Они вызывали ревность Екатерины II, самостоятельно вмешиваясь в сферу ее реформ и заходя на ее "территорию" на равных.
Век Просвещения побудил множество незнатных людей получить образование с целью "выбиться в люди". Но они не нашли себе места в столичном обществе, поскольку образование по сравнению с "дворянской честью" сильно проигрывало. Два Ивана тоже пополнили этот круг образованных малоимущих. Им посчастливилось стать мелкими чиновниками. Оба жили на съемных квартирах, не могли себе позволить завести семью и чувствовали бесперспективность службы. Приятели придумали глупейший способ улучшить свое положение. История их злоключений потому и важна для "большой истории", что показывает одну из тупиковых перспектив образования в России.
1. РГАДА. Ф.7. Оп. 2. Д. 2804. Л. 9-9 об.
2. Там же.
3. Там же. Л. 10
4. Там же. Л. 4.
5. Там же. Л. 44.
6. Там же. Л. 43 об.
7. То есть не пошел доносить своему начальству (вице-канцлеру А.И. Остерману или графу А.А. Безбородко), которое могло решать, сообщать ли о случившемся выше или разобраться самим.
8. Шварц И.Г. (1751-1788) - профессор Московского университета.
9. РГАДА. Ф.7. Оп. 2. Д. 2804. Л. 45.
10. Там же. Л. 48.
11. Там же.
12. Там же.
13. Там же. Л. 57.
14. Там же. Л. 5
15. Там же.
16. Там же. Л. 7
17. Там же.
18. Там же. Л. 12.
19. Там же.
20. Там же. Л. 11.