Валентин Иванович, понятно, что реализовывать подписанное соглашение будут ученые-дальневосточники. Что предстоит сделать для островного региона?
Валентин Сергиенко: До подписания соглашения делегация ученых во главе с академиком Сергеевым побывала в Сахалинской области. Обсуждались возможности альтернативной энергетики - приливной, ветряной. Мест для гидро- и ветряных станций в регионе достаточно, поэтому можно наладить производство электроэнергии, установить завод по электролизу морской воды и получать водород, который используют как топливо для автомобилей, самолетов, ракет. Это очень перспективное направление.
Но научный потенциал в области скромный. Изучение цунами, сейсмика, вулканология - практически все, что там осталось. Хотя и это интересные темы для сотрудничества. В составе филиала Дальневосточного геологического института есть группа, занимающаяся снежными лавинами, селями, физикой снега. Она участвовала в экспертизе проектов автомобильных и железных дорог, прокладке трубопроводов в опасных районах страны.
Недра Дальнего Востока - серьезный источник углеводородов, и для сопровождения проектов нужны научные коллективы. Мы давно предлагали дополнить структуру ДВО РАН Институтом нефти и газа. В нашем Институте химии действует лаборатория так называемой прискваженной нефтехимии. Она занимается темами очистки труб, защитой их от коррозии. Но этого недостаточно - нужно изучать химию нефти, понимать, что с этим ресурсом делать в дальнейшем - пускать на сырье для синтеза или перерабатывать на топливо, создавать добавки, повышающие или понижающие вязкость продукта. Такие задачи не выполнить силами нескольких человек.
От кого зависит решение о создании института?
Валентин Сергиенко: От минобрнауки России, возможно, от губернатора области, который должен заботиться о повышении эффективности работы углеводородного комплекса в своем регионе. Власть может помочь и в другом. На Сахалине есть еще одно научное ведомство, хорошо себя зарекомендовавшее в прежние годы, но сейчас, после непродуманных реформ в науке испытывающее трудности, - специальное конструкторское бюро средств автоматизации морских исследований. Гидроакустические системы этого бюро стояли на вооружении флота. Был построен экспериментальный завод, от которого к настоящему времени осталось 80 человек, в их числе всего шесть научных сотрудников. С марта у бюро нет заказов, копятся долги по налогам, есть опасность, что направление, которое пестовалось с 80-х годов прошлого века, исчезнет.
В других регионах ДФО наука находится в таком же положении?
Валентин Сергиенко: К сожалению, в целом востребованность научных результатов на Дальнем Востоке невысока в силу специфики хозяйственной деятельности: здесь малый удельный вес перерабатывающей промышленности.
Но удачные примеры есть. Хабаровский Институт горного дела наладил сотрудничество с артелями, которое дает ему около 25 миллионов рублей в год. Ученые разрабатывают способы увеличения добычи полезных ископаемых, в том числе россыпного золота. В ходе экспериментов выяснилось, что, если посветить лазером небольшой мощности на песок, где мог остаться драгоценный металл, мелкие его крупинки собираются вместе, зерно становится больше, соответственно, упрощается извлечение.
Второе направление деятельности этого института связано с обеспечением безопасности шахтных выработок. Ученые разработали систему, предупреждающую о растущем горном давлении, которое может привести к горным выбросам и создать угрозу безопасности персонала.
Наши институты работают в разных регионах Дальнего Востока, и каждый дает уникальные результаты, которые могут иметь практическое применение.
Раз в год мы рассказываем о них в специальных сборниках, туда попадают от 100 до 200 разработок - от новых медицинских препаратов до проектов в робототехнике. Так пытаемся найти партнеров.
Между тем от бизнесменов приходилось слышать, что они и рады бы использовать разработки науки, да не могут найти к ним подход, а если находят, все тормозится на этапе внедрения.
Валентин Сергиенко: Действительно, есть сложности с внедрением новейших достижений: нормативная база крайне запутана, принципы защиты прав интеллектуальной собственности при передаче результатов научной деятельности размыты.
Я приведу пример. Тихоокеанский институт биоорганической химии (ТИБОХ) разработал великолепные препараты - гистохром, максар. Есть разрешение на их применение в медицинской практике. Накоплен большой опыт использования гистохрома при лечении сложных заболеваний сердечно-сосудистой системы. Благодаря ему спасли сотни, если не тысячи жизней. ТИБОХ располагает лицензией на производство, но не правом на торговлю. Я, кстати, не знаю ни одного случая, чтобы академический институт такое право получил. Так что мы выпускаем препарат, посредник его продает, возмещает нам затраты на производство. А остальную сумму - раза в три больше - забирает себе на покрытие общих расходов. Наши обороты не растут, средств для расширения производства нет.
Бизнес жалуется на сложности работы с нами. Но, когда я предлагаю предпринимателям заняться самым быстро окупаемым делом - фармацией - и вложить средства в ТИБОХ, желающих не находится.
Другой пример. Четыре года назад Институт проблем морских технологий (ИПМТ) разработал подводный аппарат "Галтель", способный искать мины. Сейчас его дополнил "Чилим", который умеет их уничтожать. Мы добились, чтобы "Галтель" взял на эксплуатацию Тихоокеанский флот, робот хорошо показал себя в Сирии. Но только на Дальнем Востоке нужен как минимум десяток таких комплексов, чтобы охранять места базирования судов, порты. Решение простое - создать серийное производство, но... Когда мы начинали работать в области робототехники, то были впереди американцев лет на 15, в 1990-х мы сделали для них проект такого аппарата, и сейчас подобные системы стоят там на вооружении. А у нас до сих пор лишь несколько опытных образцов.
Мы создали около 20 специальных робототехнических комплексов: они умеют обследовать трассы для прокладки подводных объектов, искать протечки в трубопроводах, но широко не применяются. Я сам был "на высоких этажах" Газпрома и Роснефти, где мне говорили, что оборудование должно быть сертифицировано. Но у нас нет полигона, позволяющего тестировать приборы для дальнейшей сертификации. Да и не ученых это задача.
Так что же делать в таких случаях?
Валентин Сергиенко: Создавать робототехнический центр, куда войдут ИПМТ ДВО РАН, заводы "Варяг", "Дальприбор", "Изумруд" и центральное конструкторское бюро. Общими усилиями они смогут наладить производство.
Когда мы "дружим" с конкретными производствами, виден прогресс. Так, в сотрудничестве с заводом "Звезда", занимавшимся ремонтом атомных подлодок, наши ученые создали установку для утилизации жидких радиоактивных отходов. Для авиационного предприятия в Комсомольске-на-Амуре они разработали комплексы очистки промышленных стоков от нефтепродуктов и эффективную систему осушения сжатого воздуха. Последнюю на предприятии используют в клепальных автоматах.
Работ для конкретных заказчиков выполнялось много, но они не получили широкого распространения, хотя при тиражировании могли бы дать ощутимый эффект для экономики в целом.
А в других странах применяют разработки российских ученых? Например, на ВЭФ вы говорили, что около 60 процентов научных контактов ДВО РАН приходится на Китай...
Валентин Сергиенко: Контакты с китайскими учеными действительно весьма обширны и охватывают многие научные направления. Взаимодействие достаточно эффективное, сопровождается информационными обменами, проведением общих экспедиций, организацией совместных семинаров, симпозиумов и даже публикаций в ведущих мировых научных изданиях.
Сложнее обстоят дела в сотрудничестве в инновационной сфере. Китайская сторона не прочь реализовать достижения российских ученых на предприятиях своей страны. Но процесс сдерживается бюрократизмом и проблемами защиты авторских прав наших ученых. К сожалению, КНР достаточно энергично привлекает наших специалистов для работы в своих научных центрах. И это может повлиять на миграцию нашей научной молодежи. Уж больно привлекательными становятся условия работы в Китае для российских высококвалифицированных ученых, для талантливых людей, занятых в любых отраслях. Такую ситуацию мы уже наблюдали, например, с пилотами гражданской авиации, теперь пришла очередь представителей науки.