Календарь поэзии: Исаковский был очень честен перед читателем

"Одиночество Исаковского" - это слова из дневника Твардовского.

Михаил Васильевич и Александр Трифонович рифмовались не только своими фамилиями, но и судьбами. Оба родились на Смоленщине. Твардовскому было 15 лет, когда он услышал, как Исаковский читает стихи об... ореховых палках. Мальчишка ушел потрясенный: оказывается, поэзия - это не только паруса, звезды и незнакомки, но и дымок с картофельного поля, запах конопли и палки, которые выстругивает отец.

Исаковский был старше на десять лет и опекал Сашу как старший брат. Михаил Васильевич первым оценил стихи подростка и опубликовал их в газете.

Они сдружились. Даже дачи, которыми их наделили после войны, поэты взяли так, чтобы жить рядом, видеться каждый день. Кусты малины с участка Исаковского лезли сквозь забор к Твардовскому.

Оба любили сидеть у костра, и когда Александр Трифонович устраивал костер на своем участке, Михвас (так с юности звал его Твардовский) всегда приходил, чтобы вместе с другом вспомнить родной Смоленск или просто помолчать.

И всякий раз Александр Трифонович с тревогой думал о друге: "Как же он одинок и погружен в себя..."

Твардовский знал причину этой погруженности в себя - у Исаковского с детства была тяжелая болезнь глаз.

И меркнет свет и гаснет свет в глазах,

Что так любили в мире все живое...

Это Исаковский еще 25-летним написал.

Но причина его одиночества в литературе была все-таки не в болезни. Исаковский не любил ходить строем. Чурался всякой моды. В юности избежал подражания и Маяковскому, и Есенину - кумирам своего поколения. Не увлекся Пастернаком. Все прошло сквозь него, не захватив.

А вот от эпохи деваться было некуда. Исаковский всю жизнь чувствовал себя обязанным большевикам. На это у него, крестьянского сына, были все основания: рос в нищете, из 13 его сестер и братьев до 1917 года дожили четверо.

Искренней преданностью поэта власть вволю пользовалась. К тому же Исаковский в юности был газетчиком, и редактора всех центральных газет знали: Михаил Васильевич может написать стихи в номер.

Другого поэта такая поденщина давно бы убила, но не Исаковского. Отдав кесарю кесарево, Михаил Васильевич запирался в своей комнате. И вот там, оставшись наедине со своим сердцем, он писал настоящие стихи.

Его ничуть не заботило то, что подлинные шедевры могут потонуть среди шелухи. Отделять зерна от плевел - эту работу он оставлял потомкам. Так и шли в его сборниках рядом: "Летят перелетные птицы..." и "Песня трудовых резервов", "Снова замерло все до рассвета" и вымученное приветствие газете "Правда".

Твардовский часто пенял другу на такую неразборчивость и просил его быть строже при составлении сборников. Исаковский обижался. У него была какая-то своя, сугубо крестьянская логика: в хозяйстве и веревочка пригодится.

И еще Михаил Васильевич был очень честен перед читателем: что было - то было. Из песни слова не выкинешь.

8 апреля 1967 года Твардовский, размышляя о судьбе старого друга, записал в дневнике: "Поэт не обязан быть великим - достаточно быть подлинным, незаменимым на своем месте".

Точнее об Исаковском не скажешь.

Подлинный. Незаменимый.

Дата

Двенадцатый

7 (19-го по новому стилю) января 1900 года в деревне Глотовка Смоленской губернии в семье Исаковых родился 12-й ребенок - будущий поэт Михаил Васильевич Исаковский.

Три друга (слева направо): Михаил Исаковский, Самуил Маршак и Александр Твардовский.

Забытая тетрадь Исаковского

"Зелена была моя дубрава, зелена была..."

О гибнущих лесах

...Был здесь лес. И больше

нет его,

Только пни печальные

белеют.

И никто не скажет ничего,

И никто о нем не пожалеет.

Лишь порою, в лунную

метель,

Забредет нахмуренный

лесничий,

Где стоит оставленная ель

И другую безответно

кличет.

1926

Из стихотворения "Ельня"

Суровое время -

Суровый вопрос!

На станции Ельня

Замерз паровоз;

Покрылись бока

Ледяною корой,

На станции Глинка

Замерз и второй.

И две машинистки

В четыре руки

Стучали, что нету

Ни дров, ни муки...

1927

У крыльца высокого (песенка)

У крыльца высокого

Встретила я сокола -

Я весною встретила,

На любовь ответила.

Но весна кончается,

Он со мной прощается.

А снега повыпали -

И следы засыпали.

Ой, метели шумные,

Ой, снега вы белые,

Что же вы задумали,

Что же вы наделали?!

1940

Зелена была моя дубрава

Все во мне от счастья

замирало,

Как к нему я шла.

Зелена была моя дубрава,

Зелена была...

Мы встречались с ним

у перекрестка,

Мы бродили там.

Каждый кустик, каждая

березка

Радовались нам.

Вся земля дышала

и светилась,

Но прошла весна -

Птицы смолкли, небо

помутилось -

Началась война...

Он погиб у города Медыни -

Боль моя, слеза.

Навсегда закрылись молодые

Умные глаза.

У тропы-тропинки

неприметной,

Между двух рябин,

Со своею славою бессмертной

Он лежит один.

Весть о нем, как горькая

отрава,

Сердце мне прожгла...

Зелена была моя дубрава,

Зелена была.

1946