"Свистуны": яркая абсурдистская драма Корнелиу Порумбою
Наиболее известные его ленты "Полицейский, имя прилагательное" (Politist, adjectiv), "12:08 к востоку от Бухареста" (A fost sau n-a fost?), а также лирическое "Сокровище" (Comoara) остроумно и бесстрашно рассказывают о призрачной, искаженной жизни в стране проигравшего социализма, где обыватели пребывают в сложносочиненном мороке, беспокойно прерываемом нечастыми, но яркими прозрениями, беспощадно наводящими резкость на происходящее.
Со "Свистунами" (La Gomera) Проумбою прорывается вовне, что вызывает и известную грусть (ибо румыноцентричные полотна обладали каким-то удивительным камерным шармом), и удивление. Последнее чувство по мере развития событий превращается в откровенный восторг, хотя это не совсем то, что обычно сопровождает просмотр абсурдистских криминальных драм.
Главный герой по имени Кристи, начисто потерявший способность что-либо чувствовать усталый полицейский с неподвижным лицом в исполнении Влада Иванова, ввязывется в опасную аферу и пытается сорвать операцию, направленную на разоблачение операций испанской наркомафии на территории Румынии. Начальство начинает о чем-то подозревать и устанавливает за ним негласное наблюдение, и Кристи начинает казаться, что он не выдержит скрытого давления. В повествование врывается жена испанского наркобарона Гильда, которая заставляет Кристи отправиться на Канарские острова для обучения особому языку одного из островов, сильбо гомера, доставшемуся колонизаторам от гуанчей.
Далее следует головокружительный калейдоскоп событий, иллюстрирующий простую житейскую истину - человек предполагает одно, а у действительности в планах совсем другое. Несмотря на то, что собственно румынский компонент в картине, на первый взгляд, несколько сглажен, колорит и противоречия этого удивительного края показаны во всей красе, иллюстрируя истину, справедливую не только в отношении Балкан, но и его "преддверья": происходящее только притворяется абсурдом для внешнего наблюдателя, в реальности дела обстоят примерно так же, если снять некоторые аллегории.
Мать Кристи во многом относится к нему как к маленькому ребенку, корит за нечестно заработанные деньги и жертвует их - церкви, чтобы там молились за Кристи (который и в ус не дует). Она убеждена, что ее покойный муж, честный партийный функционер, ничего не крал. Просто у него были деньги, но, ладно, уже неважно. Скажем, что крал. Все же знают, что было тогда. Вернее не знают, но читали. Или слышали.
Средиземноморский зной застает Гильду в роли учительницы, старательно выписывающей на доске систему гласных звуков испанского и производящей сравнение оных с фонетической системой немецкого. Местные гангстеры возятся с Кристи как с ребенком - то посоветуют укреплять легкие плаванием, то похвалят. А потом в порядке методического руководства покажут, что палец надо засовывать в рот под углом, совпадающей с траекторией пули, если стрелять сверху и немного сбоку в область уха. Восхищенного американского режиссера, припершегося на закрытый завод в поисках живописных мест для съемок, приглашают внутрь, чего ж не уважить? И оказывают, эхм, теплый прием.
Подельник испанцев в Румынии носит венгерскую фамилию (изящный ответ на известный штамп в венгерских детективах, где криминальными типами часто становятся либо румыны либо, на худой конец, трансильванские венгры), а при встрече с Кристи переодевается в священника, словно герой средневековой сказки. То и дело звучит классическая музыка, любовь к итальянскому и французскому искусству трогательно напоминает о пестуемой памяти об исторической общности этих народов, а потом внезапно появляется красноречивая немецкая мелодия.
И после всего этого свист в уставшем, запыленном и беспомощно огромном Бухаресте как-то уже не удивляет. Анонимными разоблачителями им не стать, система попросту не даст этого сделать, она даже не сможет, поглотив их, переварить, а просто выплюнет в полупережеванном виде, так что беззаботное насвистывание песенок отменяется. Остается одна возможность - вывести любовную трель, но для этого понадобится какой-нибудь бананово-лимонный Сингапур и пальмы. Много пальм. И много вальсов. Ибо это культурное соприкосновение, знаете, практически тоже где-то в крови, задевшее по касательной, все по той же траектории - если стрелять над ухом сверху и немного сбоку.