Дорогая редакция! Читаю в вашем журнале статьи Дмитрия Шеварова о фронтовой поэзии и радуюсь.
Радуюсь тому, что еще не все в этом мире бушующем потеряно.
Помогите мне вернуть русской поэзии и читателям имя Бориса Константиновича Ковынева - настоящего русского самородка. Я познакомился с ним в 1968 году в Москве. Борис Константинович жил в однокомнатной квартире в доме на Кленовом бульваре. В то время он уже семь лет был прикован к постели, очень бедствовал. Левая сторона - рука и нога - были парализованы. Правую руку он немного поднимал вверх и ей он выводил мне автограф на своих книгах. Жена не работала - ухаживала за ним. Ковынев был членом Союза писателей, но ни рубля помощи от этого Союза он не получил. Его жене, Елене Борисовне Долиной, отказали в пенсии по уходу за тяжелобольным. А друзья?
Друзья приезжали редко. Поэтому моего приезда он ожидал с нетерпением.
Я родом с Северного Кавказа, и Борис Константинович с особым интересом слушал мои рассказы о нравах и обычаях горцев. А он читал мне свои стихи. Иногда я записывал его на катушечный магнитофон "Романтик". И каждый раз просил почитать стихотворение "Скрипач". Это его "коронный номер". В Советском Союзе романс на эти стихи был запрещен.
Незадолго до своей смерти Борис Константинович подозвал меня, внимательно посмотрел и говорит:
- Гриша, это я написал: "Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война..."
На моем лице было не только изумление. Я знал, что это - народное! Вся страна знала.Тогда Елена Борисовна достала из шкатулки пожелтевшую газету. Полный текст этого стихотворения. Внизу подпись - Борис Ковынев.
А дело было так. В начале войны Борис Константинович отвез стихотворение в газету. Когда он писал стихи, в голове крутился популярный тогда мотив "Синего платочка". Песню подхватили, она стремительно полетела по стране. Кто тогда думал об авторе?
Умер Борис Константинович 3 марта 1970 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище. Я обложил его могилу мрамором. Сначала ухаживал, потом был длительный перерыв - я работал в Антарктиде инженером по эксплуатации самолетов и двигателей. До-велось участвовать в семи антарктических экспедициях.
В свою первую экспедицию мы зашли на теплоходе "Башкирия" на Канарские острова. Купил магнитолу. Вечером вышел на верхнюю палубу корабля. Включаю приемник. И вдруг - звучит музыка и слова такие знакомые:
В каждом сердце есть стремленье выше,
В каждом сердце недоплакан плач.
В ресторане на эстраду вышел
Нищетой обглоданный скрипач...
Боже мой! Да это же "Скрипка" Бориса Константиновича! Можно ли после этого уснуть?
_Григорий Дмитриевич Плотников_Москва
Прощальная
Двадцать второго июня,Ровно в четыре часаКиев бомбили,Нам объявили,Что началася война.
Кончилось мирное время,Нам расставаться пора.Я уезжаю,Быть обещаюВерным тебе до конца.
И ты смотри,С чувством моим не шути!Выйди, подруга,К поезду друга,Друга на фронт проводи.
Дрогнут колеса вагона,Поезд помчится стрелой.Ты мне с перрона,Я - с эшелонаГрустно помашем рукой.
Пройдут года,Снова я встречу тебя.Ты улыбнешься,К сердцу прижмешьсяИ поцелуешь, любя.
Борис Ковынев
22 июня 1941
СКРИПАЧ
Музыка Бориса Прозоровского
Слова Бориса Ковынева
В каждом сердце есть стремленье выше,В каждом горле недоплакан плач...На эстраду ресторана вышелНищетой обглоданный скрипач.И когда он, медленный и жуткий,Повернул тяжелые глаза,На полслове оборвались шуткиИ на миг охрипли голоса.И скрипач, раскачиваясь гибкоИ плечом подчеркивая звук,Заиграл - и вырывалась скрипкаИз его оцепенелых рук.
Этих струн мучительные нитиЖуткую окутывали ночь...Мне глаза кричали: "Помогите!"Только я ничем не мог помочь -Оттого, что страстный и могучийЗа столами ширился разгул,Оттого, что в озере созвучийЯ и сам по горло потонул.Только жить без боли не могу я,Покорись тем звукам и не плачь...Пусть тебя до боли, торжествуя,До рассвета мучает скрипач.
И скрипач, раскачиваясь гибкоИ плечом подчеркивая звук,Все играл - и вырывалась скрипкаИз его оцепенелых рук.В каждом сердце есть стремленье выше,В каждом горле недоплакан плач...
