15 лет назад Новелла Матвеева поделилась воспоминаниями о войне

Сухая осень. Кремль в золотистой дымке. У метро челноки с импортом и старики с протянутыми руками. Улица Горького, еще не привыкшая к тому, что она Тверская.

Первый раз иду в гости к Новелле Матвеевой! Сворачиваю в Камергерский переулок, пробегаю через арку во двор, трясусь в дребезжащем лифте и оказываюсь перед квартирой N 42.

Дверь, грубовато сколоченная таким же, очевидно, грубоватым плотником, не наводит на размышления, а попросту берет за грудки: "Ты кто такой и откуда взялся?.."

Звонка нет, и это добавляет нервозности. Каким стуком стучат в дверь к поэту? Скрестись робко, как кошка, или сразу колотить задней лапой, как Винни-Пух? Я выбираю что-то среднее.

И вот зашуршали шаги и раздался голос, знакомый по грампластинкам, голос, похожий на звон серебряного блюдца, упавшего на морскую гальку: "Ой, а кто тут?!."

...Вид из комнаты Матвеевой - на крыши соседних домов. Потом я приходил к Новелле Николаевне зимой, и мы смотрели, как по крышам гуляет метель, завиваясь около старых, уже не действующих печных труб.

Иногда я прибегал к Матвеевой, выполнив ее поручение - что-то отнести или принести. Например, принести кошачий корм, а отнести книжку.

Мне нравилось появляться где-нибудь и говорить, что я от Новеллы Матвеевой. Не был похож я ни на шарманщика, ни на Дона Алонсо, ни на солдата, который ехал лесом... Но какой-то отсвет автора песни про гвоздик ("Моей любви ты боялся зря...") падал в тот миг и на меня.

Так, странствуя по поручениям Матвеевой, я познакомился с разными добрыми людьми. С Валентином Дмитриевичем Берестовым, Натальей Леонидовной Трауберг, Владимиром Николаевичем Крупиным...

Новелла Николаевна по болезни редко выходила в свет. О каждом таком выходе она рассказывала с грустной самоиронией.

В 2002 году Матвееву наградили государственной премией. Никакие туфли на больные ноги не налезали, и Новелла Николаевна пошла на вручение в тапочках. Благо Кремль - в двадцати минутах неспешной ходьбы.

Вскоре история про тапочки обросла подробностями. И даже нашлись свидетели, которые утверждали, что на лестнице Большого Кремлевского дворца Новелла Матвеева обронила туфельку.

Все, о чем я тут пишу, очевидно, лишь милые пустяки. Но ведь как раз о таких пустяках и говорят обычно люди за столом в день рождения.

Новелла Матвеева умерла осенью четыре года назад. С тех пор на месте пустяков выросли деревья. Всё, казавшееся не стоящим внимания, теперь хочется вспомнить.

Недавно, разбирая старые аудиокассеты, я нашел свою беседу с Новеллой Николаевной, состоявшуюся в мае 2005 года. Сегодня она публикуется впервые.

Прямая речь

"Я страшно радовалась, что учусь дома..."

Что вы помните о 9 мая 1945 года?

Новелла Матвеева: Нас застала Победа на станции Чкаловская. Там был поселок служащих детского дома. Мы, наша семья - мама, я, брат и младшая сестра - были вместе. День стоял жаркий, солнечный. Помню, что мама очень сильно заплакала. Во время войны она часто повторяла фразу, которую мы слышали по радио: "Вечная память героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины..." Эти слова она не абстрактно воспринимала, а очень лично. Как будто все время видела перед собой этих павших героев, совсем еще мальчиков. И девятого мая она вот об этом думала.

У вас перед глазами были детдомовцы, сироты, потерявшие родителей на войне...

Новелла Матвеева: Да, были еще дети белорусских партизан и дети-партизаны. Мы среди них и жили. Через стенку от нас была их спальня.

Вы мне однажды рассказывали про одну девочку-партизанку...

Новелла Матвеева: Да, про Валю Соколову.

Наверное, нельзя говорить о девятом мая, не вспоминая двадцать второе июня...

Новелла Матвеева: Когда объявили о войне, мой папа сразу рванулся в военкомат, чтобы записаться в народное ополчение. У него была язва, и мама побежала вслед за ним в военкомат и сказала там, что его нельзя брать на фронт. И отца направили политруком в военный госпиталь.

Какая мама у вас удивительная - сразу бросилась спасать...

Новелла Матвеева: Ее поступок покажется вам еще более удивительным, если я вам скажу, что мои родители тогда не были вместе. Развелись они позже, но вместе уже не были.

И вот, несмотря на все эти трения и расхождения, они оба вели себя благородно и старались поступать по-божески. Хотя отец был атеист. Но атеизм - внешняя оболочка. В душе он был Божий человек. Такие были тогда атеисты.

А в этот день, 9 мая, вы были в школе?

Новелла Матвеева: Так я вообще в школу не ходила.

Ах да, вспомнил. А хотелось в школу?

Новелла Матвеева: Не-а. Дима, я так радовалась, что в школу ходить не надо! Я страшно радовалась. Дома лучше, думала я.

Ну конечно. Для будущего поэта дома точно лучше.

Новелла Матвеева: Мои ровесники сбегали с уроков тайком, в самоволку, а мне не надо было убегать, прогуливать, не надо никого обманывать, у меня была всегда сплошная самоволка. Я так и осталась на домашнем обучении. У моих родителей было по два, если не три образования. Они же в старых гимназиях учились, латынь знали. Мама училась на филологическом факультете Московского университета. Поэтому я всегда говорю, что у меня два образования: отцовское и материнское. Своего нет. Правда, я на Высших курсах на литературных училась.

P.S. Новелла Матвеева много занималась переводами. Одно из стихотворений Давида Кугультинова в ее переводе может быть послесловием к беседе о войне.

Кугультинов и Матвеева дружили с 1959 года. Именно тогда фронтовик Давид Никитич Кугультинов навестил еще никому неизвестную поэтессу на станции Чкаловская и, вернувшись в родную Элисту, опубликовал ее стихи в местной газете.

Я помню прошлое. Я помню

Свой голод. Больше я не мог.

И русская старушка,

Помню,

Мне хлеба сунула кусок.

Затем тайком перекрестила

В моем кармане свой ломоть.

И быстро прочь засеменила,

Шепнув: "Спаси тебя Господь!"

Хотелось мне, ее не зная,

Воскликнуть: "Бабушка родная!"

Хотелось петь, кричать "ура!",

Рукой в кармане ощущая

Существование добра.

Пишите Дмитрию Шеварову: [e-mail]