"РГ" публикует фрагменты из будущей книги Героя СССР Бориса Громова
Работает над масштабными мемуарами и бывший командующий 40-й армией, генерал-полковник, Герой Советского Союза Борис Громов. Сегодня он - председатель Всероссийской общественной организации ветеранов "Боевое братство". В канун памятной даты, с согласия автора, "РГ" публикует несколько фрагментов из будущей книги. В них - о том, как афганская драма начиналась и длилась в первые годы...
Горы молодости
В 1972 году я, капитан, с отличием окончил Академию им. Фрунзе в Москве и меня направили служить командиром батальона в мотострелковую дивизию, находившуюся в Адыгее в городе Майкопе. /.../ Мы радовались жизни, старались честно служить, с раннего утра и до позднего вечера пропадали на службе, а когда были выходные и свободное время, с удовольствием ходили в кино, посещали выставки, знакомились с обычаями и традициями Адыгеи. Мы выезжали в горы Кавказа, где любовались буйством красок и великолепными пейзажами. Но главное, конечно, продолжали изучать и совершенствовать военную науку, особенно один из ее разделов - организацию и ведение боевых действий в горах. Я относился к этому серьезно, но иногда безмятежность посещала и меня. Разве можно было себе представить, что через каких-то несколько лет мне все это пригодится и разговор пойдет уже не о теории, а жизни или смерти твоей собственной и тысяч твоих подчиненных в реальных афганских горах.
* * *
В конце 70-х годов напряженность в Афганистане нарастала день ото дня. Весной 1979 года стало окончательно ясно, что в ДРА полным ходом набирает обороты гражданская война. Вскоре руководители Афганистана начали обращаться к СССР с просьбами о помощи не только оружием, боеприпасами и техникой, но и прежде всего войсками. Просьбы передавались лично Л.И. Брежневу, Д.Ф. Устинову, Ю.В. Андропову и другим членам Политбюро ЦК КПСС. Тем самым афганцы пытались напрямую втянуть Советский Союз в решение внутренних проблем своей страны. Судя по протоколам заседаний Политбюро, вот как реагировал на это, например, К.У. Черненко: "Если мы введем войска и побьем афганский народ, то будем обязательно обвинены в агрессии. Тут никуда не уйдешь".
Ю.В. Андропов: "Я, товарищи, внимательно подумал над всем этим вопросом и пришел к выводу, что нам нужно очень и очень серьезно продумать вопрос о том, во имя чего мы будем вводить войска в Афганистан. Для нас совершенно ясно, что Афганистан не подготовлен к тому, чтобы решать сейчас все вопросы по-социалистически. Там огромное засилье религий, почти сплошная неграмотность сельского населения, отсталость в экономике".
А.А. Громыко: "Надо полностью исключить такую меру, как введение наших войск в Афганистан. Армия там ненадежная... Наша армия, которая войдет в Афганистан, будет агрессором. Против кого же она будет воевать? Да против афганского народа прежде всего. И в него надо будет стрелять. Правильно отметил т. Андропов, что именно обстановка в Афганистане для революции еще не созрела. И все, что мы сделали за последние годы с таким трудом в смысле разрядки вооружения и многое другое - все это будет отброшено назад. Все не присоединившиеся страны будут против нас... Спрашивается, а что же мы выиграем?.. Юридически нам не оправдать введение войск... Таким образом, несмотря на тяжелое положение в Афганистане, мы не можем пойти на такую акцию, как ввод войск".
19 марта в обсуждении положения в ДРА принял участие Генеральный секретарь ЦК КПСС. Он сказал: "Мне думается, что правильно определили члены Политбюро, что нам сейчас не пристало втягиваться в эту войну... У них сейчас распадается армия, а мы здесь должны будем вести за нее войну".
Ю.В. Андропов: "Я думаю, что относительно ввода войск нам принимать решения не следует. Ввести свои войска - это значит бороться против народа, стрелять в народ. Мы будем выглядеть, как агрессоры, и мы не можем допустить этого".
На этом же заседании приняли решение пригласить Н. Тараки в Москву, где ему еще раз разъяснили нашу позицию. 20 марта Тараки срочно прилетел в Москву, где беседовал с Косыгиным, Громыко, Устиновым и Пономаревым. Вот, в частности, что было сказано ему на этой встрече.
Косыгин: "Мы считаем, что у вас в стране есть достаточно сил, чтобы противостоять вылазкам контрреволюции. Их надо только по-настоящему объединить, создать новые воинские формирования... Мы будем вам оказывать помощь всеми возможными средствами... Ввод же наших войск на территорию Афганистана сразу же возбудит международную общественность, повлечет за собой резко отрицательные многоплановые последствия..."
20 марта состоялась встреча Л.И. Брежнева и Н. Тараки. Тараки в очередной раз попросил оказать помощь советскими войсками. Генсек в очередной раз ответил: "Сразу прямо вам скажу: этого делать не следует. Это сыграло бы лишь на руку врагам - и вашим, и нашим".
22 марта Политбюро подвело итоги встреч с Н. Тараки, и была подтверждена позиция о нецелесообразности ввода советских войск в Афганистан. Какое было бы счастье, если бы эта позиция осталась неизменной! Но... Оказалось, что даже Политбюро ЦК запросто меняет свои взгляды (к сожалению и к несчастью).
В 1979 году потоки просьб из Кабула в Москву нарастали как снежный ком. Все они включали теперь только одно - крайнюю необходимость оказания Афганистану (читай Амину) военной помощи, то есть введения советских войск на территорию ДРА.
...Уже сам факт, а точнее, множество фактов происходящего в Афганистане в октябре-декабре 1979 года должно было насторожить руководство СССР перед принятием окончательного решения. Ведь было уже очевидно, что топка гражданской войны в Афганистане вот-вот достигнет своего апогея. И лезть в нее нам не нужно и невыгодно с любой точки зрения. /.../ Но вот известие об убийстве Н. Тараки вызвало в Москве шок. Именно с этого момента советским руководством был взят курс на настоящую проработку возможности ввода советских войск в ДРА и отстранение Амина от власти. Спецслужбы СССР начали подготовку планов и их претворение в жизнь, а также стали срочно прорабатывать варианты исправления сложившегося положения. В начале октября 1979 года в Министерстве обороны СССР вопрос о вводе войск в ДРА поставили на практическую проработку. 9 октября за пять минут до наступления в Кабуле комендантского часа было официально объявлено о смерти Н. Тараки - "после непродолжительной и тяжелой болезни". Чуть позже стало известно, что он был задушен по приказу Амина. Вот они - пламенные и лихие революционеры феодальной страны. Получилось так, что в конце 70-х годов товарищи Тараки, Амин и Кармаль закрутили головы малому и большому ЦК КПСС во главе с Л.И. Брежневым, а затем эстафету перенял еще один наш ставленник, товарищ Наджибулла.
Горы зрелости
Первый раз я, как и многие другие военнослужащие, оказался в Афганистане на боевых действиях, и сразу в качестве руководителя! Надо сказать, что эта и последующие боевые операции были очень трудными и опасными, потому что никто не мог предсказать заранее, с чем придется столкнуться. О противнике было известно только то, что он уже тут. Что он есть. А нам необходимо было очистить этот район, так как именно отсюда духи (душманы) постоянно вели обстрел расположения нашей дивизии, штаба армии и аэропорта Кабула. Я получил распоряжение командующего армией генерал-лейтенанта Тухаринова Ю.В. лично возглавить операцию и обезопасить этот район. Вначале выдвижение в район было спокойным. Приблизились к первому перевалу через средней высоты горный хребет. Сразу за хребтом небольшой кишлак, где, как мы и предполагали, находились душманы. Я выслал вперед разведку, а вслед за ней с небольшим прикрытием на машине управления двинулся и сам. Возле перевала машина была обстреляна. Такое в моей жизни случалось впервые, когда стреляли не холостыми, а боевыми патронами, и стреляли именно в меня! Морально я к этому был готов, я понимал, что участвую в реальном бою. Однако ощущение было ошеломляющим! Обстрел деморализует человека. При первых ударах пуль по хилой броне БТР в душе возникает паника. Это растягивается на десяток секунд, которые кажутся вечностью. Когда из оцепенения удалось вырваться, то оцепенение сменилось суетой, не было сил даже выругаться по-русски! Во время обстрела я увидел глаза сидящего напротив меня молоденького лейтенанта-радиста: в них отразились и недоумение, и паника, и страх. Хорошо, что в этот момент я не видел своих глаз!
В последующие месяцы и годы я бесчисленное количество раз принимал участие в прямых боевых действиях. Но никогда больше не испытывал ничего подобного. Все-таки опыт - великая вещь. Хотя, конечно, даже самый серьезный опыт перед случайностью - наверное, ничто.