Что происходит с русским языком в эпоху пандемии
Шутер и шутник
Ядвига Юферова, заместитель главного редактора "РГ", член президиума Совета при президенте РФ по русскому языку: Мы сегодня говорим о страданиях родной речи в эпоху глобальной удаленки. Ученики одной из участниц Пушкинского конкурса для педагогов-русистов, который проводит "РГ", составили "Новейший словарь COVIDных слов". Вот примеры: "вируспруденция", "гречкохайп", "зависанцы", "зумчилка"… Войдут они в язык?
Марина Королева, профессор ВШЭ: Это шутливые, искусственно созданные на уроке слова. Но "ковид", "коронавирус" - неизбежность. В пандемию и карантин в нашу жизнь вошли абсолютно новые явления. Нужно было их как-то обозначать. Например, слово "дистант". Или "зум" - короткое, емкое. И русский язык его принял, слово обрастает суффиксами, окончаниями, встраивается в грамматическую систему языка. "Зумиться" - чем это плохо? Мы получили новый корень, прекрасный. Такие слова я как раз принимала бы с благодарностью. Или другой пример: сначала появилось слово "коронавирус" или "коронавирусная инфекция". Потом язык стал искать что-то более короткое, удобное в использовании. Сейчас "ковид", на котором мы в результате остановились, используется чаще, чем "коронавирус".
Все идет к тому, что англицизмы вытесняют исконно русский язык?
Максим Кронгауз, заведующий научно-учебной лабораторией лингвистической конфликтологии и современных коммуникативных практик НИУ ВШЭ: Не вытеснят. Русский язык наполнен словами из разных языков, из разных эпох. Другое дело, что такого наступления, как сегодня, не было. Мы наблюдаем глобализацию - культурную, экономическую, политическую, несмотря на международные проблемы. А английский - это язык этой самой глобализации. К такой ситуации можно относиться по-разному, но это факт.
Однако людей раздражает обилие иностранных слов, пусть и обрусевших. Недавно сервис HeadHunter провел исследование и составил рейтинг самых раздражающих слов и выражений в профессиональной коммуникации. Где та грань, за которой русский язык просто растворится во всех этих "засинкаться" и "отфидбечить"?
Максим Кронгауз: Как человеку русской культуры, мне, конечно, не все нравится. Не ко всему я могу привыкнуть, не все принять. Но, как лингвист, я с большим интересом наблюдаю за происходящим в русском языке. Стараюсь воспринимать это не эмоционально, а рационально.
Максим Артемьев, писатель, литературный критик: То, что вы говорите, это языковая капитуляция и решительный разрыв с традициями Карамзина, который ввел в русский язык массу новых слов со славянскими корнями: промышленность, влияние, впечатление, трогательный… В XVIII-XIX веках нам хватало изобретательности, чтобы придумать для науки биологии "млекопитающее", "утконоса", "трубкозуба", а для геометрии "углы", "лучи", "прямые". Придумали и "кислород" и "водород". А потом ввели "пароход" и "паровоз". И "самолет" с "вертолетом", "холодильник" с "пылесосом". А последние 50 лет практически ничего не изобретаем. Получается, что современный русский язык - вымирающий? Переводчики возмущаются: нечего переводить, по-русски так же, как по-английски. А язык деградирует, не развивается. Многие стесняются своего языка.
Наверное, поэтому у нас полно странных вывесок, типа "Халяль-супермаркет" на ларьке? Или Pizza латиницей в таежном поселке на маленьком магазинчике?
Максим Артемьев: Причин тут много. Но главная в том, что, как говорил Солженицын, наша образованщина при всем своем якобы западничестве совершенно не разделяет новых мировых идей. А там спрос на многокультурность, на защиту своего языка. В Индии, смотрите, больше никакого Бомбея нет, а есть Мумбаи. Французы не стали пользоваться разошедшимся по миру словом "онлайн", говорят по-своему en ligne, объясняя: французский - язык богатой культуры, язык Гюго, Бодлера, Бальзака. Ничего плохого в том, если бы 30 лет назад и мы стали говорить не "онлайн", а "на линии". Вот вы приводите в пример слово "ковид". Но когда-то к нам из-за рубежа пришла другая массовая болезнь, мы не стали называть ее по-английски, а создали свое слово - СПИД. У нас нет вкуса к своему, оригинальному, неповторимому? Англичане уже придумали, нам зачем голову ломать? Так?
Марина Королева: Я не согласна с главным посылом уважаемого оппонента в том, что язык может создаваться решением отдельных людей или сообществ. Язык - это все-таки чудо. Это живая система. И мы не хозяева ему. Об этом говорили и писатели, и крупные лингвисты. Не могу не вспомнить год назад ушедшего от нас Виталия Григорьевича Костомарова, автора знаменитого учебника РКИ, замечательного лингвиста и нашего друга по Пушкинскому конкурсу, где он был бессменным членом попечительского совета. Он говорил: все, что приходит в язык, нужно благодарно принимать. Это как погода. Язык больше каждого из нас и больше государства. Можем ли мы что-то регулировать? Да, наверное, можем. Но с крайней аккуратностью.
По приблизительным подсчетам, в современном русском языке сегодня так называемой коренной, исконной лексики меньше 10 процентов. Что это означает? Мы очень много заимствовали и заимствуем до сих пор. Но ведь язык - это не только корни. Это и грамматическая система языка, которая у нас настолько гибкая и мощная, что любой корень способна сделать своим. Мы от этого беднеем? Наоборот. Мы открыты всему новому. Да, бывают смешные и неудачные слова типа "шопер". Это хозяйственная сумка. Авоська. Но если ты настоящий хипстер, ты должен идти на рынок только с шопером!
Если мы откроем словарь В.И. Даля, то увидим огромное количество забытых слов и корней. Надо ли их возрождать? Давайте попробуем. Но язык ищет всегда то, что удобнее и короче.
Максим Кронгауз: Я лет семь назад внедрял в русский язык, как мне кажется, великолепное, яркое и древнее слово "наверхосытку". Это всего навсего "на десерт". Когда уже наелся до отвала и сверху еще что-нибудь вкусненькое. Но не прижилось. Продвигать новые слова, как это делают представители новых идеологий, феминистки, например, не дело лингвистов.
Писатель Евгений Водолазкин попытался найти русский эквивалент слову "ресепшн". К сожалению, ничего удачнее, чем "гостевая", вместе с читателями не придумали…
Максим Кронгауз: Так же, как, при всем уважении, ничего не получилось и у Александра Исаевича Солженицына со словами Русского словаря языкового расширения, которые писатель хотел вернуть в активный словарный запас сегодняшних носителей языка. Я тоже стараюсь участвовать в языковом строительстве. Не считаю, что такой языковой активизм не нужен. Эксперименты, похожие на тот, который придумал Евгений Водолазкин, чрезвычайно важны, потому что привлекают внимание к проблемам, с которыми мы сталкиваемся.
Конечно, язык - не самостоятельное существо. Но он часто мудрее нас, потому что состоит из суммы мнений. Мне бы тоже хотелось, чтобы мы получали свое русское слово для обозначения нового явления. Одна из самых забавных попыток - вместо "селфи" говорить "себяшка", а вместо "смайлика" - "лыбик" (от "лыбиться"). Вряд ли эти слова выживут. Впрочем, ни о какой деградация речи не идет. Второе место по количеству сайтов в интернете! Наш язык сегодня один из самых благополучных языков мира. С прессингом английского языка сталкиваются все языки, кроме самого английского. Но и в английском свои неприятности: из-за того, что этот язык глобальный, он упрощается.
После трагедии в казанской школе газеты и интернет пестрят неологизмами "шутинг" и "шутер"… Новое слово, которое пришло с новой бедой, о которой раньше слышали только в Америке?
Максим Кронгауз: "Шутер" - это старый термин геймеров. Он всплыл в публичной речи после событий в Казани. Но тяга к таким ярлыкам больше свойственна журналистам.
Марина Королева: Как практикующий журналист, я бы никогда не воспользовалась этим словом. "Шутинг" и "шутер" сильно перекликаются с русскими "шутить", "шутка", "шутливый", "шут"… Что невозможно для тех обстоятельств, в которых его сейчас используют. "Похороны жертв шутинга в Казани пройдут сегодня". "В ОП РФ призвали покончить с анонимностью в Сети после шутинга в Казани"... Нет, эти слова не приживутся, чувство языка не позволит. Но нужно говорить об ответственности журналистов. Мы вольно или невольно, но внедряем некоторые уродливые неологизмы в сознание общества. Когда о человеке, который стреляет в детей, мы говорим, что он шутер, а то, что он совершает, - шутинг, мы снижаем степень трагедии и горя.
Чиновник в зуме
Наша газета является официальным публикатором законов. Это святое. Но все чаще профессионалы задаются вопросом о языке, которым они излагаются. Ученые и эксперты Санкт-Петербургского госуниверситета проделали уникальную работу, проштудировав 36 тысяч законодательных актов Северо-Западного округа, и пришли к выводу: с русским в документах что-то не так.
Сергей Белов, декан юридического факультета, директор НИИ проблем государственного языка СПбГУ: Наши исследования показали, что юридический язык становится все сложнее. В законы вносится все больше уточнений и дополнений, которые настолько усложняют синтаксическую структуру предложений, что уже и многие юристы начинают с трудом понимать то, что там написано. И это становится серьезной проблемой.
Что уж говорить о людях без юридического образования…
Сергей Белов: А эти тексты регулируют наши права и обязанности. И речь идет не только о законодательных актах. Большинство наших граждан ставят свою подпись в поликлинике, в банке или у нотариуса под бумагой, которую они не в состоянии понять. Причем часто это не связано с какой-то сложной юридической терминологией. Сейчас мы работаем над рекомендациями, как писать канцелярские тексты, чтобы они были понятны тем, кому предназначаются. Они будут адресованы в первую очередь представителям государственных органов.
Ядвига Юферова: Сергей Александрович, давайте вместе попробуем написать шаблон закона понятным русским языком. Например, ФЗ "Как быть счастливым". Это будет мастер-класс для чиновников, юристов и депутатов.
Маргарита Русецкая, ректор Государственного института русского языка имени Пушкина: Некоторым законам уже более 20 лет. А жизнь идет. Сейчас готовятся изменения в закон о языке, которые обяжут чиновников сдавать экзамен по русскому при вступлении в должность.
Пора. Всех потряс случай, когда крымская чиновница от культуры выматерилась на онлайн-заседании правительства. Во времена пандемии у нас появилась возможность рассматривать госслужащих крупным планом: их язык, жесты и манеры. Какие советы можно дать чиновникам в зуме?
Надежда Серякова, основатель Национальной Академии этикета и протокола InterProtocol: Многие из них сегодня стали практически телевизионными звездами. Когда человек на экране, аудитория воспринимает его по-другому: ее внимание становится более пристальным, иногда более предвзятым. Все ляпы замечаются, мимика оценивается. Мы обращаем внимание на фон, на обстановку, хочется что-то убрать, переставить, расчистить пространство. Есть конкретные и простые рекомендации: когда вы говорите в зуме, нужно смотреть не на участников конференции, а прямо в камеру. Это очень неудобно. Но важно. Чтобы удержать внимание через зум, мы рекомендуем иногда одновременно включить все микрофоны - этот многоголосый гул создаст ощущение общности, сопричастности, общего дела. Так называемый интерактив помогает держать публику. Монолог - это ошибка.
Маргарита Русецкая: Но почему претензии только к чиновникам? Получается, что только они отвечают за состояние русского языка сегодня?
Говорить красиво становится выгодно. В самых крупных кадровых агентствах считают, что грамотная речь - компетенция номер один. За нее готовы платить работодатели по всем профессиям, по всем специальностям. Вопрос в том: а что же кадровые агентства понимают под ясной, грамотной, красивой речью? Приведу комический пример. Вакансия: заправщик в деревне Брехово Солнечногорского района. Требование к кандидату: хорошее знание русского языка для выполнения речевых стандартов. Думаю, что с такой формулировкой работника они будут искать долго.
Надежда Серякова: Слово сегодня - это деньги. Скажешь неграмотно, тебя неправильно расшифруют. Но этикет и протокол - это правила, которые нужны для того, чтобы нас восприняли так, как мы сами запланировали. И язык вместе с мимикой и жестами - это средство достижения своих целей.
Поэтому бизнес с удовольствием обучается хорошим манерам, в том числе и речевым. Следуя огромному опыту, мы вывели правило: делаете одну ошибку в деловой переписке, это вызывает недоумение партнеров. Две ошибки заставляют их думать о низком уровне специалистов в вашей компании. А если в письме три, с вами больше не будут иметь дела. Вывод: хотите потерять репутацию - делайте ошибки, сокращайте слова, используйте иностранные эквиваленты, которые не соответствуют контексту. И еще: это дурной тон использовать свой внутренний сленг в разговорах с клиентами или партнерами.
"РГ": Свежий опрос сервиса по поиску высокооплачиваемой работы SuperJob, в котором приняли участие 1000 менеджеров по персоналу из всех округов страны, свидетельствует: в каждой второй компании отказывают в трудоустройстве тем, чья анкета не соответствует правилам орфографии и пунктуации. Столь жесткая позиция особенно характерна для финансовой и IT-сфер.
"Кешбэк" или "возвращалово"
Максим Артемьев: Это еще раз доказывает: позиция - язык сам справится со всеми проблемами, переработает все новое, что-то воспримет, а что-то выбросит, - не совсем верная. Считаю, что и волевые усилия людей для спасения языка много значат. Почему смог возродиться иврит - мертвый язык? Мощная государственная политика и, конечно, желание общества. Люди обошлись без "каршеринга", потому что убеждены, что у них уникальный язык, и развивают его без англицизмов.
Марина Королева: Кстати, о "каршеринге". В Москве есть кампания с названием "Делимобиль". Это хороший пример перевода термина на русский.
Институт Пушкина вместе с Ассоциацией развития финансовой грамотности тоже попробовал обойтись без англицизмов и перевел на русский 100 самых важных финансовых терминов. Вот несколько примеров: "грейс-период" - "беспроцентный период", "банковский вклад" - "накопитель", "банкротство" - "безденежье". Думаете, приживутся?
Вениамин Каганов, директор Ассоциации развития финансовой грамотности: Язык финансовой сферы сплошь состоит из заимствованных слов. Хорошо это или плохо? Это факт, который объясняется тем, что финансовые рынки глобальны и вместе с продуктами приходят слова.
Но что получается? Обычное навязывание ненужных услуг называется ласковым словом "мисселинг". Пенсионеру или человеку, далекому от сфер продаж, как разобраться, что это интернет-мошенничество? Термины нужно переводить. Специалисты этим не занимаются: это их рабочий сленг, они на нем говорят и им удобно.
Мы решили попытаться перевести термины на русский язык. Иногда в шутливой форме (один из предложенных вариантов: "кешбэк" - "возвращалово"), чтобы привлечь внимание к проблеме. Объявили конкурс. Конечно, не имели в виду, что наши русские неологизмы обязательно войдут в жизнь. Но я согласен с Максимом Анатольевичем Артемьевым: нам надо бороться за пространство, которое занимает наш язык. И там, где возможно, использовать слова, которые понятны не только нам, но и предыдущему поколению. Без паники, без того, чтобы рвать на груди рубашку, но вдумчиво и серьезно отстаивать каждое слово, придумывать новые на основе своих корней.
Я понимаю, что "кеш" и "кешбэк" - это коротко и очень удобно. Но объясните мне, чем удобен "буккросинг" вместо книгообмена? Вот эта нарочитость, демонстрация умения использовать не свое меня задевает, даже не с точки зрения профессиональной, а с гражданской.
Да, почему, к примеру, вместо "волатильность" рубля не говорить "чувствительность"?
Вениамин Каганов: Слово "волатильность" уже прижилось в языке. И это не чувствительность. Когда говорят "высокая волатильность" - это означает, что рынок бурлит и цены не угадаешь. Они могут взлететь или упасть. Но скорее всего, взлетят. Такой некороткий и, может быть, не очень удобный перевод на русский.
Тьютер в барбершопе
Институт Пушкина провел исследование, выяснив, где больше всего заимствований. Неожиданно оказалось - в образовании.
Русецкая: Мы выявили 329 заимствованных слов, которые вошли в русский язык и активно используются в 12 важнейших сферах, включая госуправление и менеджмент, искусство и культуру, информационные технологии. Думали, что именно там больше всего иностранных слов. Оказалось, что на первом месте образование, где "живет" 23,5 процента всех заимствований. Но кто, как не педагоги, должны хранить язык? Должны думать о том, какое слово пустить, а какое не пускать в публичную коммуникацию? Но именно образованцы становятся источником совершенно непонятных нормальному человеку слов. Менторство, коуч, тренинг, тьютер... 77 слов! В погоне за модой, чтобы быть инновационными и передовыми, предлагаются эти бесконечные неудобоваримые выражения. Если честно, я сама не знаю значения некоторых из них.
На втором месте - сфера товаров и услуг. Аутлеты, бонусы, барбершопы, логистика, паркинги, каршеринги, карпулинги... Наверное, сегодня Россия не может похвастаться большим экспортом. Мы получаем новые товары, новые услуги с их наименованием. Но не даем себе труда хотя бы чуть-чуть подумать над их русскими именами!
На третьем месте - общество с хейтерами, тиктокерами, инфлюенсерами, комьюнити и эйджизмом.
Четвертое - у информационных технологий. Апгрейд, интерфейс, копипаст, юзабилити. Термины, которые пришли из этой сферы, абсолютно непонятны людям. Профессионалы, ну посмотрите на каждое слово острым глазом. И подумайте, как ваш птичий язык воспринимается в публичном общении, в медиапространстве. Ведь вы влияете на языковой вкус эпохи.