"Здравствуй, "Календарь поэзии"!
Хочу рассказать твоим читателям о судьбе Николая Михайловича Перовского. В его биографии много условного. Годом его рождения вписан 1934-й, родиной считается слобода Михайловка. Сюда, в детский дом, спешно выстроенный на пустыре, свозили детей репрессированных родителей и детей европейских антифашистов: немцев, испанцев, венгров...
Некоторые малые дети "врагов народа" получили новую метрику. Днем рождения Николая Перовского назначили 31 декабря - чтобы было с кем встретить свое явление на свет: не с родными, так хотя бы с друзьями. А местом рождения вписали слободу Михайловка. Мальчик, перенесший тиф, так и не вспомнил, откуда его привезли.
В 2007 году умирающий поэт вдруг назовет жене и дочери свой настоящий день рождения и имя матери - Мария.
В стихах поэт вспоминал детский дом, налет вражеских самолетов, горящий обоз, эвакуацию. В Средней Азии, после выпуска из детдома, он, голодный, оборванный воспитанник колхоза, напишет письмо Сталину о своей горькой судьбе. Письмо перехватят, но испуганные руководители обеспечат подростка необходимым.
Николай поступил в Московский Горный институт. Во время испытаний на Новой Земле получил большую дозу радиации. Его немедленно отправили "подкормиться" в центр России. Так он оказался в селе Таволжанка на Белгородчине. Потом жил в Орле.
Николай был учителем физкультуры, баянистом в клубе, газетчиком... После изгнания из СССР Солженицына Николай направил ему сочувственную телеграмму. Перовского исключили из Союза писателей.
Сегодня его именем названы библиотеки в слободе Михайловке и в Орле. Бывший детдомовец с условными метрическими данными стал безусловным российским поэтом..."
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru
Об осени писать - какой наглец!
О ней не раз великие писали.
Но как же быть, когда соседний лес
Опять, опять в безлиственной печали?
И будет так за окнами темно!
Случайный, а быть может, не случайный
Ворвется ветхий лист в мое окно,
Хрустящий, как пергамент, полный тайны.
Кружитесь, листья! Падайте на грудь!
Ложитесь мне на голову и плечи,
И пусть ваш золотой и краткий путь
С путем пересечется человечьим!
И я бегу из дома, мне до слез
Всё так необъяснимо и так близко!
То листья поднимаются до звезд,
То звезды опускаются на листья...
Паутина в осиновых чащах,
Паутина в березовых рощах,
Сизый морок, по миру летящий,
Укрывает и выгон, и площадь.
По тропинкам опавшего сада,
По дорожкам увядшего луга
Прохожу я, пастух листопада,
Паутиной опутанный туго.
Разомлев от теплыни в полыни,
Пауки понаделали пряжи.
Запропала земля в паутине,
И никто не заметил пропажи.
Душа такого не припомнит,
Такого не было со мной:
Шум листопада был приподнят
Над кромкой леса, над стерней,
Над обмелевшею речушкой,
Над пожелтевшею лозой
И над пастушкой с белой кружкой,
Присевшей рядышком с козой...
***
Гляди! Пушистый жеребенок
Точеной ножкой травы бьет.
Почти духовный, как ребенок,
Почти абстрактный, как полет.
На переломе и на стыке,
На тонкой дужке коромысл
Струится космос безъязыкий,
Времен и судеб тайный смысл.
И может, высшая минута
Тебе дается для того,
Чтоб лишь коснуться абсолюта,
А не ослепнуть от него.
Сошел, растаял первый снег
Там, между школою и садом,
Для всех растаял без помех,
Лишь мы, заснеженные, рядом.
Метет, заносит колею,
Швыряет щедрую охапку
На шубку черную твою
И на мальчишескую шапку.
Сквозь эти хлопья белизны
Ты всё белее, ты всё дальше,
Приди ко мне из той страны,
Где нет ни горечи, ни фальши.
Где я с потерянным лицом,
Как уличенный в страсти инок,
Всё не могу понять, о чём
По снегу пишет твой ботинок.