РИА Новости
Его совсем нет в рекламе.
И в политических ток-шоу.
И в бесконечных телесериалах.
Но скажите Сухоруков - и губы любого собеседника старше тридцати дрогнут в улыбке.
Кто-то запомнил несокрушимого в своей простоте Татарина из "Брата" и "Брата-2".
Кто-то, постарше, никогда не забудет заморыша-зэка по кличке Плешак, который в "Комедии строгого режима" гениально перевоплотился в беспощадного Ильича.
Кто-то однажды увидел Сухорукова на сцене, и этого хватило.
Ему не нужно мельтешить на экране, чтобы зрители не забыли. Он давно и прочно стоит в одном ряду - не очень длинном - современников, которые одним своим присутствием в нашей жизни делают ее чуточку спокойнее и добрее. А в тяжелую минуту обязательно оказываются рядом, чтобы поддержать и спасти. Люди слова и дела. Люди чести.
Такое не сыграешь.
Мы дружим 25 лет. Рискую написать это обязывающее слово, хотя мы видимся раз-два за год. Мой ночной звонок после того, как впервые увидел "Остров". Его неожиданный видеопривет с орехово-зуевского огорода, по которому он в телогрейке сурово бродит с лопатой. В промежутке - премьера в театре Моссовета, где после спектакля, кажется, пар шел от его насквозь промокшей батистовой рубашки...
Вот и все. Но как же это много!
Недавно Виктор предложил "Родине" свои стихи. Он написал их на съемках фильма "Грозный", где сыграл Малюту Скуратова, совсем не похожего на хрестоматийного злодея...
Я несказанно изумился. Сухоруков - поэт?! Попросил прислать еще. Он прислал. Но пока мы думали-гадали, как распорядиться этим богатством, он хлопнул дверью и ушел из театра, которому беззаветно служил двенадцать лет. Ушел накануне своего 70-летия, когда юбиляру надо бы, по-хорошему, готовить к дате звонкую премьеру.
"Подавился тоской, грубостью, печалью, непониманием и жлобством", - сказал в интервью. Премьера сама нашла его. Режиссер Римас Туминас позвал актера в Вахтанговский на роль князя Николая Андреевича Болконского в премьерном спектакле "Война и мир". И все последние недели юбиляр беззаветно репетировал. Обронив, впрочем, что от юбилея все равно сбежит далеко от Москвы…
Но от своей поэтической премьеры Виктору Ивановичу не убежать!
Душа
Нагрянет вдруг зима в июле,
Заснежит, мураву топча.
Ромашкам ледяных пилюлей
Раздаст с морозного плеча.
Мы холод сердца выдаем за жар души.
Не умирай, душа моя. Дыши!
Кабы знать
Не каждый волен выбирать.
Как знать? Я не берусь гадать.
Ведь, может статься, надорвусь
Иль сплетней старой подавлюсь
И мордой в грязь опять уткнусь.
А то вдруг страшно возгоржусь.
Нет, лучше спрячусь и замкнусь.
А вдруг чего-то захочу
И будет мне не по плечу,
Не по душе, не по заслугам?
А давний враг вдруг станет другом?
Как знать... Гадать я не берусь
И, соглашаясь, не смирюсь.
Не каждый волен выбирать.
Все может быть... Эх, кабы знать!
Боль
Я криком своим подчеркну тишину,
А воплем истошным отмечу беду.
Не хочет любовь не есть и не спать.
Попробуйте вы, улыбаясь, страдать.
И песни до слез, и праздник до крови.
А как без нее? Куда нам без боли?
Характер
Не характер у меня,
А сплошное куролесье!
Я и ангел, и свинья,
Как на блюдце - вот он весь я!
Вот я дома - и скитаюсь,
Вдруг напился - отосплюсь,
Коль обидел - то покаюсь,
Согрешил - так отмолюсь.
То явлюсь, то пропадаю,
То тону, а то всплываю,
То горю, то тлею я...
Есть ли у меня друзья?
Дорога
Бегущие дома, летящие цветы...
И мысли не боятся остроты.
Несутся вместе с лесом и водой
И облаками следом за бедой
Те мысли тяжкие, кусачие, вразлет...
Но их сегодня не беру в расчет.
Я успокоюсь, заказав чаёк.
Или вздремну, зашторясь. Путь далек.
Улица
Окошко настежь. Улица в слезах.
И вместо воздуха душа глотает холод.
Зеркальные асфальты на глазах
Воруют листья, утоляя голод.
И звуки нот в изгибе переулка...
Окно защелкнуто. Окончена прогулка.
Кино
Васильковая наливка
растекается во ржи.
Небо с полем на загривке
у коня, а конь - бежит.
Не бежит, а скачет лихо,
за собой маня своих,
и несется в кадре с вихрем
среди мертвых и живых.
Не война - кино снимают
про старинные года.
Спешно туча отрыдает -
и зачавкает вода
под ногами киногруппы,
а игрушечные трупы
лошадей и утварь вся,
гонорара не прося,
ждут смиренно крик хлопушки.
Зарычать готовы пушки,
сабли с лязгом зазвенеть,
порох - жахнуть, просвистеть
плети рады с наслажденьем,
и актеры с нетерпеньем -
ждут команды режиссера!
Да премьеры век не скорый...
...Вот снимается киношка...
Нет, поправимся немножко:
эпохальная страница -
и покой нам только снится.
Поле. Небо. Божий свет.
Василькам от нас привет.
Полет шмеля
И ясный день, и тихое дыханье,
И неба синь струится сквозь ресницы.
Полет шмеля - мотора громыханье.
Заливисто солируют синицы.
Ромашка как из детства карусель,
Под носом клевер шепчет мне о лете,
И в голове совсем не пьяный хмель...
Как хорошо валяться на планете!
