Прогулка с писателем по переулкам, подворотням и подъездам "Преступления и наказания"
Прогулка с писателем по переулкам, подворотням и подъездам "Преступления и наказания"
Эту тайну он и разгадывал вслед за Пушкиным: "русскую национальную трагедию - трагедию подавления личности", вечную жизнь в этом городе как бы на грани катастрофы, над бездной, на краю смерти и какого-то мистического, отнюдь ведь не очевидного, но спасения.
Но разгадал ли? - вот вопрос.
Две стороны Невского
Если все беды литературных героев Достоевского, их жизнь в постоянном страшном напряжении души и даже сами их судьбы, объясняются в значительной степени, как принято считать, тем, что они являются именно петербургскими жителями, то и "писательская звезда" Достоевского во многом зависела от того же.
Помните его слова в "Записках из подполья"? "Несчастье обитать в Петербурге, самом отвлеченном и умышленном городе на всем земном шаре"...
А вот как говорит о городе герой романа "Преступление и наказание" Свидригайлов:
"Это город полусумасшедших. Если бы у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге". И одним из объяснений документальности изображения Петербурга в романах Достоевского, фактографичности текстов, топографической точности их, является (как заметил еще в начале прошлого века автор книги "Петербург Достоевского" Н.П. Анциферов) нешуточное беспокойство писателя, что исполнится вдруг его странная и навязчивая греза:
"А что как разлетится туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе этот гнилой, склизкий город. Поднимется с туманом и исчезнет как дым и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко-дышащем загнанном коне?.."
Литература, как две стороны вечного Невского: одна почти всегда теневая, другая - солнечная.
Но обе, заметьте, тревожны одной тревожностью...
Явление Анны
Известно, писатель работал над романом "Преступление и наказание" в доме купца И.М. Алонкина, на Малой Мещанской (Казначейская, 7), где на углу со Столярным переулком он поселился в августе 1864 года. Жил во втором этаже, прямо над воротами, в квартире 11 (А.Г. Достоевская указывает квартиру № 13, но, видимо, по старой нумерации). Этот дом будущая жена писателя хорошо запомнит - она еще стенографисткой пришла сюда впервые. Дом этот, пишет, "мне сразу напомнил тот дом в романе "Преступление и наказание", в котором жил герой романа Раскольников...
"Кабинет Федора Михайловича, - вспоминала, - представлял собою большую комнату в два окна... производившую тяжелое впечатление: в ней было сумрачно и безмолвно; чувствовалась какая-то подавленность от этого сумрака и тишины. В глубине комнаты стоял мягкий диван, крытый коричневой, довольно подержанной материей; перед ним круглый стол с красной суконной салфеткой. На столе лампа и два-три альбома; кругом мягкие стулья и кресла... Окна украшались двумя большими китайскими вазами прекрасной формы... Напротив, поперек комнаты, был выдвинут письменный стол, за которым я потом всегда сидела, когда Федор Михайлович мне диктовал. Обстановка кабинета была самая заурядная, какую я видела в семьях небогатых людей".
Да, именно в этой квартире понял Достоевский, что обитать в Петербурге - несчастье. И здесь же через год как раз и найдет свое счастье, свою жену - стенографистку Анну Григорьевну Сниткину.
Началось все с того, что, будучи в крайнем безденежье, писатель попал в кабалу к хитрому и ловкому петербургскому дельцу - издателю Стелловскому. Достоевскому, который был "кругом" в плену кредиторов, Стелловский предложил три тысячи рублей. Условия были грабительскими: писатель разрешал издателю напечатать все свои произведения в трех томах и весь доход от них взять себе. При этом Достоевский должен был в очень короткий срок написать новый роман, доход от которого также шел Стелловскому. И в случае нарушения этого последнего пункта делец приобретал право на издание не только всех существующих произведений Достоевского, но и тех, которые были бы созданы писателем в будущем.
И все это - за три тысячи (!), которые позарез нужны были писателю!..
Новый роман Достоевский пообещал представить Стелловскому к 1 ноября 1866 года. Но, увы, почти сразу понял: выполнить обязательство не успеет. Тогда друзья и предложили обратиться к помощи стенографистки. И 4 октября 1866 года на пороге дома Алонкина возникла 19-летняя Аня Сниткина - лучшая ученица петербургских стенографических курсов.
Она его и спасет.
Ночью писатель создавал нечто вроде сценария будущих глав, а утром набело диктовал текст Сниткиной. Так родился на свет роман "Игрок". В это трудно поверить, но десять печатных листов было написано Достоевским за 26 дней - к 29 октября. 30 октября Анна Григорьевна принесла в дом Алонкина последнюю расшифровку - это был как раз день рождения Достоевского.
И тогда же, здесь, в доме Алонкина, он вернулся к главам нового большого романа про преступление и наказание.
Последнюю часть этого романа он тоже диктовал Анне. А потом, закончив его, скрепив свой союз венчанием в Троицко-Измайловском соборе и наняв новую, большую квартиру в доме Ширмера (Вознесенский пр., 27), он, по ее воспоминаниям, и повел жену по реальным местам написанного только что романа "Преступление и наказание".
От С-го переулка до К-на моста
Июль 1865 года выдался особенно жарким. "Петербургский листок" того времени писал: "Жара невыносимая (сорок градусов на солнце), духота, зловоние из Фонтанки, оглушительная трескотня экипажей, пыль не столбом, а целым облаком над всем Петербургом от неполиваемой мостовой... - вот что представляет из себя Северная Пальмира уже более двух недель". А если помнить, что в те годы в городе еще не было водопровода и водовозы брали воду из рек и каналов, да из редких сохранившихся в иных дворах колодцев (там вода была и вовсе цвета пива), то вот вам и фон зарождения преступления студента Раскольникова, и нутряная почва возникновения у писателя именно такого замысла. Мысль о преступлении и не могла не родиться в такой жаре, в городской духоте, в пыли и вони из лавок и распивочных. В таком городе "воспаляется мозг мечтателя, зарождается мысль о праве на жизнь другого, мысль надуманная, приобретающая огромную власть над душой", - пишет Анциферов.
"Стихия пошлости" - ее открыл, почувствовал в Петербурге Достоевский. "В описаниях города, - отмечала исследовательница вопроса Евгения Саруханян, - перекрещиваются повседневность и мистицизм, трезвый расчет и азарт на аукционах, чадное веселье трактиров - "клоак" с охрипшей арией из "Лючии", с "табачищем" и "криками из биллиардной" - и "петербургское утро", казалось бы, самое прозаическое на всем земном шаре, если бы оно не было "самым фантастическим в мире"". Все в романе, подчеркнет она, строится на контрастах, все - на противопоставлениях.
Все, добавим от себя, на тайне, на тающей в жаре загадке...
История преступления Раскольникова "раскручивается", как в театре, на фоне декораций реального Петербурга. Реальны не просто улицы, дома, перекрестки, липкие лестницы и вонючие каморки жилищ, реален сам воздух романа. Через много лет после смерти писателя, в 1907 году, А.Г. Достоевская не просто подтвердила это - сделала на полях романа примечания, раскрывающие некоторые из сокращенных обозначений. Оказалось, что "С-й переулок" в романе - это тот самый Столярный переулок, в угловом с Казначейской доме которого и жил писатель, "К-н мост" - Кокушкин мост через Екатерининский канал (нынешний канал Грибоедова) вблизи Сенной площади, "В-й проспект" - Вознесенский проспект, а "Т-в мост" - Тучков мост над Малой Невой.
Но что сии топографические подробности рядом с тем, о чем узналось, когда были опубликованы воспоминания дочери писателя Л. Достоевской!
Город-подстрекатель
Она, указывая на "бродяжническую натуру" отца, пишет, что он любил бесцельно бродить по Петербургу. Но постойте, хочется добавить, ведь и Раскольников любил бродить по городу без "деловой" цели, "чтоб еще тошнее было". Причем, если писатель, по словам дочери, во время ходьбы "разговаривал сам с собою, жестикулировал, так что прохожие оборачивались на него", то ведь и герой романа, помните, тоже делал нечто подобное. "Вы выходите из дому - еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и очевидно ни перед собой, ни по бокам уже ничего не видите. Наконец, - пишет Достоевский, - начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, причем иногда вы освобождаете руку и декламируете, наконец, останавливаетесь среди дороги надолго"...
Как же все совпадает в его романе!
И уже не удивляешься догадке, что город выступает в нем не просто как "герой" произведения, но "как подстрекатель и невидимый участник преступления Раскольникова". А похожесть всего и вся в романе на реальную жизнь, может, и впрямь нужна была Достоевскому для достижения "поразительного эффекта свежести, достоверности своего повествования", которое "должно было дышать особой злободневностью для современников, будто все, что происходит в романе, было совсем недавно, может быть, вчера, а может быть, и сейчас происходит вокруг"...
Раскольников жил в Столярном. Знаменит переулок был тем, что на 16 домов, стоящих в нем, приходилось, представьте, 18 питейных заведений. Достоевский не называет это число, но, помните, Раскольников "каждую ночь просыпается, когда пьяницы с криком расходятся из кабаков по домам".
В Столярном по сей день стоят несколько домов, которые с полным правом можно было бы назвать "домами Раскольникова". Это и дом Алонкина, и дом Скуридина. Но больше всего походит на него - на этом сошлись многие исследователи! - дом на углу Столярного переулка и Средней Мещанской (Гражданская ул., 19).
Здесь, в комнатушке, "шагов в шесть длиной", похожей на "каюту", "шкаф" или даже "гроб", и обитал бедный студент. "Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру". Хозяйка этой квартиры жила этажом ниже, и Раскольникову всякий раз, спускаясь но лестнице, надо было непременно проходить мимо хозяйской кухни, дверь которой почти всегда была настежь открытой. Со своего этажа до площадки, на которой находилась эта кухня, ему надо было спуститься по 13 ступенькам.
Так вот, в это трудно поверить, но и теперь в этом доме, если войти во двор, можно отыскать в углу лестницу, где в последний этаж, вернее, на чердак, под крышу, ведут ровно 13 ступеней!
Достоевский "постоянно измеряет, числит, стремится создать точную раму для действия", пишет, например, Анциферов: "тринадцать ступенек", "два поворота", "в третьей улице". Раскольников как бы наследует эту черту писателя. От Столярного, от собственного жилища его до дома старухи (а Раскольников трижды ходил к ней), лежат, помните, сосчитанные им шаги. "Идти ему было немного, он даже знал, сколько шагов от ворот его дома: ровно семьсот тридцать".
Углы Сони Мармеладовой
Когда-то и я, признаюсь, пересчитывал эти шаги, пытаясь найти дом старухи-ростовщицы. Дом, к счастью, сохранился, "преогромнейший", по словам писателя; он был "весь в мелких квартирах и заселен был всякими промышленниками - портными, слесарями, кухарками, разными немцами, девицами, живущими от себя, мелким чиновничеством и проч. Входящие и выходящие так и шмыгали под обоими воротами и на обоих дворах дома..." А лестница к старухе, которая жила на четвертом, последнем этаже (что было удобно для задуманного злодейства), была близко, "сейчас из ворот направо"...
Ворот и ныне двое, дом угловой, как и все почти дома, в которых жил писатель или которые описывал. Нынешний адрес дома процентщицы - угол набережной "канавы" и Средней Подьяческой, 15 (кан. Грибоедова, 104). Правда, в совсем уж недавних комментариях к книге Н.П. Анциферова номер дома по каналу указан другой - 118.
Возможно опечатка, а, может - изменилась нумерация. Не знаю, увы, не знаю...
Кстати, угловые дома, которые выбирал для жизни Достоевский и в которых, по преимуществу, селил своих героев, тоже привлекали внимание исследователей. Почему любил их? Не из-за того ли, что в квартире, окна которой выходят на две улицы, всегда и просторней, и светлей, и обзор шире? Словно на каком-то подсознательном уровне писатель боялся, страшился темных "уголков" жизни "угрюмого" Петербурга, где "так скоро гибнет молодость, так скоро вянут надежды, так скоро перерабатывается весь человек", где от "остроуслащенных" запахов даже чижики мрут, как у соседа-мичмана в квартире Макара Девушкина из "Бедных людей"?
В угловом доме, в таком же уголке-шкафу, проживала еще одна героиня "Преступления и наказания" - Соня Мармеладова. В романе сказано, что живет она в двух шагах от Столярного, от дома Раскольникова. Соня, выйдя от него, дважды поворачивает направо и, таким образом, выходит на "канаву", на канал Грибоедова. Этот дом тоже нетрудно найти - сам текст позволяет расшифровать адрес героини - канал Грибоедова, 73. Только ныне этот дом не светло-зеленый, а желтый, и к нему, за минувшее с тех пор время, надстроен еще один этаж.
"Отыскав в углу на дворе вход на узкую и темную лестницу, он поднялся, наконец, во второй этаж и вышел на галерею, обходившую его со стороны двора...
- Кто тут? - тревожно спросил женский голос.
- Это я... к вам, - ответил Раскольников и вошел в крошечную переднюю...
- Это вы! Господи! - слабо вскрикнула Соня и стала, как вкопанная..."
Комната ее походила на сарай, имела вид неправильного четырехугольника. Стена с тремя окнами, выходившими на канал, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть было нельзя. Комната эта - тоже "герой" романа: ее уродливость словно подчеркивает трагическое уродство жизни Сони. Недаром Раскольников еще подумал про Соню: "Ей три дороги: броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце".
А на одной площадке с Соней, напомню, только в соседней квартире, проживал господин Свидригайлов. Он, узнав, что Соня его соседка, из своей квартиры и начнет подслушивать ее разговор с Раскольниковым.
Последний адрес Свидригайлова
Сцены - да, именно сцены! - романа почти все развертываются в районе Сенной площади: Столярный и Таиров переулки (пер. Бринько), три Мещанские улицы (Казанская, Гражданская, Казначейская), Вознесенский проспект, Гороховая и Садовая. Рассказ о том, где спрятал Раскольников похищенные вещи, уже не просто точен - он, как верно подметил Анциферов, напоминает поистине протокол следователя. Выходя с Вознесенского, преступник увидел слева вход во двор, "обставленный совершенно глухими стенами". Параллельно глухой стене шел деревянный забор, шагов на двадцать вглубь, на котором мелом было написано "Здесь становиться воспрещено", вдали какой-то сарай, на земле много угольной пыли, какой-то проложенный жолоб, а у наружной стены, между воротами и жолобом - большой неотесанный камень, пуда в полтора весу. Именно этим камнем и воспользовался преступник..."
Текст выстреливает, как сжатая запись дознавателя.
Адрес же двора помогла восстановить вдова писателя, которая в "Примечаниях к сочинениям Ф.М. Достоевского", рассказала, что муж "в первые недели нашей брачной жизни, гуляя со мной, завел меня во двор одного дома и показал камень, под который его Раскольников спрятал украденные у старухи вещи". На этом месте, добавила она, теперь построен громадный дом, "где... редакция немецкой газеты".
Так любознательные потомки и "вышли" на адрес искомого двора (Вознесенский пр., 3-5).
Нельзя не помянуть и о полицейской конторе, в которой допрашивал Раскольникова Порфирий Петрович. Из романа известно: она была в четверти версты от дома Раскольникова, в новом доме, вход со двора (первый подъезд направо) и в четвертом этаже. Так вот, и на плане Петербурга 1849 года, и в адресной книге за 1862 год - везде говорится, что полицейская контора в районе Сенной площади находилась на углу (опять на углу!) Садовой и Б. Подьяческой.
Здание сохранилось и, представьте, под тем же номером (Бол. Подьяческая, 26).
Осталось сообщить о последнем, установленном на сегодняшний день, реальном месте романа. Я имею в виду дом, у которого застрелился Свидригайлов. Вот он, Свидригайлов, решив покончить с собой, идет но Большому проспекту, "бесконечностью" которого, по словам жены, всегда тяготился Достоевский, вот, заметив слева высокую каланчу, он как бы спохватывается: "Ба! - подумал он. - Да вот и место, зачем на Петровский?" - и поворотил в -скую. Тут-то стоял большой дом с каланчой... Свидригайлов спустил курок..."
Это был полицейский дом, так называемая "съезжая". Отсюда пошло и название улицы, сокращенное в романе, но сохранившееся и поныне (Сьезжинская ул., 2). Дом, хоть и перестроен сегодня, но стоит...
Надежда Федора Михайловича
После выхода в свет "Преступления и наказания", некие деловые люди открыли на Сенной площади трактир, который назвали как в романе - "Хрустальный дворец". На деле подобного трактира не было, его придумал Достоевский. В нем, как помните, встречаются Раскольников и Свидригайлов, в нем студент ссорится со своим другом Разумихиным и сюда, после убийства старухи-ростовщицы, заходит, чтобы посмотреть газеты с сообщениями о преступлении.
Но вот вам сила слова - такой трактир появился после выхода романа в свет. И в этом случае, как уже замечали литературоведы, можно говорить не только об отражении "отвлеченного и умышленного" города в романе Достоевского, а, напротив, - "о воздействии романной топографии на реальную". То есть блестящие декорации города, данные от века, с их "чистыми корабельными линиями", как бы достраивались и достраиваются великой литературой, созданной в нем.
"Петербургу быть пусту!" - пророчествовала когда-то Авдотья Лопухина, жена Петра I, после бывшего ей однажды видения. Пророчество не сбылось, город стоит. Но не потому ли стоит, что, по словам Достоевского (и мрачного, как принято считать, и тяжелого писателя), все-таки "Красота спасет мир". Ведь знаменитую эту фразу, учитывая "небесную прелесть" города на Неве, можно и переиначить: "Петербург спасет Петербург)". Это не игра "в слова", это отражение туманной, маленькой, но - надежды на спасение даже и над бездной, даже и на грани катастрофы, той надежды, которая "читается", согласитесь, и в самых безысходных произведениях Достоевского.
Ведь иначе никакой талант и жить не может...
P.S. Выше я сравнил петербургскую литературу с двумя сторонами Невского проспекта - теневой и солнечной. Так вот на солнечной стороне этого проспекта, на углу (да, да - опять на углу!) Невского и Фонтанки (Невский, 68/40), в мае 1845 года Достоевский, представьте, испытал "самую восхитительную минуту" в жизни.
Он тогда только что вышел из углового дома - не нынешнего, а стоявшего на этом месте - вышел от Белинского, который жил здесь, вышел и все повторял про себя слова критика, которые запомнит навсегда: "Вам правда открыта и возвещена, как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным, и будете великим писателем!.."
"Я вышел от него в упоении, - вспоминал эту первую встречу с Белинским Достоевский. - Я остановился на углу его дома, смотрел на небо, на светлый день, на проходивших людей, и весь, всем существом своим ощущал, что в жизни моей произошел торжественный момент, перелом навеки... Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом. Теперь еще вспоминаю ее каждый раз с восторгом..."
На углу Невского и Фонтанки родилась личность. Родился писатель, гений.
У этой минуты тоже, видите, есть место! Не забудем об этом.
