Шестьдесят лет назад, в 1961 г., Московский Кремль и его Большой Кремлевский дворец (БКД) стали ближе сразу всем советским людям. Хрущевская денежная реформа привела к появлению новых дензнаков с кремлевскими видами, а дворец был виден сразу на двух из них, номиналом 3 и 100 рублей. Причем на казначейском билете достоинством три рубля величественное сооружение Константина Тона просматривалось гораздо лучше, чем на самой крупной сотенной купюре. Так столичная достопримечательность оказалась в каждом кошельке и кармане, но при этом многие важные подробности судьбы БКД в первые годы советской власти стали известны только в наши дни из рассекреченных документов.
Призрак Версаля
Озаботиться участью БКД пришлось уже структурам Временного правительства. После Февральской революции имущество императорской фамилии, к которому относился и дворец, перешло в собственность государства. Московская городская дума в марте 1917 г. образовала комиссию по приёму, охране и заведыванию дворцовым имуществом под председательством выпускника Московского университета Дмитрия Дмитриевича Дувакина (1854-1935), врача по специальности, неоднократно бывшего товарищем городского головы. Комиссия получилась очень представительной, в ее состав вошли многие известные люди, в том числе Аполлинарий Васнецов, Василий Поленов, Сергей Бахрушин, Сергей Щукин.
В июне 1917 г. комиссия разработала "Проект приспособления зданий Московского Кремля под музейный город". Маститые авторы (архитектор Роман Клейн, искусствовед и реставратор Игорь Грабарь, коллекционер Евгений Вишневский, профессор Московского университета, искусствовед Алексей Ланговой, архитектор и коллекционер Иван Кузнецов) решили применить к Кремлю опыт превращения монарших резиденций в национальные музеи - образцами были Лувр, Версаль, Дворец дожей в Венеции, Эскуриал близ Мадрида. Согласно проекту, в Кремле предполагалось размещение коллекций Третьяковской галереи, Румянцевской галереи, галереи С.И. Щукина и других крупных московских частных собраний живописи и произведений искусства.
БКД в этом смелом начинании отводилась особая роль. В неизменном виде во дворце предлагалось оставить только парадные залы, собственные апартаменты и дворцовые храмы, а все прочие помещения планировали отвести под музейные коллекции. Парадную дворцовую часть предполагалось использовать как "апартаменты для официального представительства нового главы государства во время его пребывания в Москве"1.
Грабарь со товарищи как в воду глядели: уже в марте 1918-го после переезда Советского правительства в Москву именно эта часть проекта сбылась, причем пребывание нового главы государства в Кремле стало с той поры постоянным. О большой галерее, которая могла стать жемчужиной московского музейного пространства, пришлось позабыть навсегда.
Демьян Бедный из Фрейлинского коридора
Октябрьская революция вернула Кремлю утерянный еще в XVIII столетии статус действующей государственной резиденции. Статус этот большевики понимали очень прагматично, превратив кремлевские объекты не только в резиденцию высших органов власти, но и в громадное жилое пространство для более чем двух тысяч человек, квартировавших тут в начале 1920-х гг.
БКД тоже не обошел стороной этот процесс массового заселения. До революции тут проживали дворцовые служащие, с появлением же новой власти были заняты практически все пригодные для жилья дворцовые помещения, в том числе и часть императорских апартаментов. В 1920 г. во дворце официально создается "жилая половина", но многие видные большевики поселились там еще раньше. Умерший в марте 1919 г. председатель ВЦИК Яков Свердлов имел квартиру в Детской половине дворца, там же с 1919 по 1924 г. жил преемник Ленина на посту председателя Совнаркома Алексей Рыков. На Собственной половине дворца проживала Клара Цеткин, в Белом (Фрейлинском) коридоре - Лев Каменев и пролетарский поэт Демьян Бедный. В желтом коридоре квартировал второй глава чекистского ведомства Вячеслав Менжинский, основатель же ВЧК - ОГПУ Феликс Дзержинский с супругой прописались в нижних апартаментах дворца. "Верхние" апартаменты дворца - второй этаж - занимал нарком просвещения Анатолий Луначарский, на третьем этаже располагались квартиры Карла Радека и Елены Стасовой.
Устроив свой кремлевский быт, который до революции им вряд ли мог даже присниться, вожди и советские чиновники поменьше не замечали, что они живут не где-нибудь, а в музее. 3 декабря 1918 г. Совнарком принял постановление "О превращении Большого Кремлевского дворца в музей"2. Сторонниками превращения БКД в музей, помимо Наркомпроса Луначарского, выступали наркомат имуществ, наркомат госконтроля и комиссия по охране памятников искусства и старины Моссовета. Наиболее активным проводником идеи музеефикации Кремля выступал Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса, которым в течение десяти лет (1918-1928) руководила Наталья Ивановна Седова-Троцкая (1882-1962), супруга Л.Д. Троцкого. Дочь купца и революционерка Наталья Седова к музеям и искусству имела вполне профессиональное отношение, ибо изучала в Сорбонне историю искусств.
Именно эта энергичная 36-летняя дама, апеллируя к полученному от правительства заданию по "организации целого ряда новых музеев" (Национального музея русского искусства, Музея народного искусства и быта, Музея восточного искусства и др.), написала Ленину, что в Москве отсутствуют помещения, удовлетворяющие требованиям музейного дела и способные "открыть широкий доступ народным массам к собранным в музеях художественным сокровищам". В связи с этим Наталья Ивановна обратила внимание на Кремлевский дворец.
Ленин поддержал это начинание, наложив 26 ноября 1918 г. следующую резолюцию: "Я за передачу этого дворца под музей..."3 После этого и состоялось декабрьское постановление о музейной судьбе БКД.
Страсти вокруг дворца
Но всех проблем этот документ Совнаркома решить не смог, потому что сразу же после переезда большевиков в Москву вокруг кремлевского ансамбля началось противостояние советских ведомств. БКД оказался в центре конфликта интересов.
Одной из сторон в этом споре выступал отдел Наркомпроса под руководством Троцкой-Седовой, с другой стороны претензии на дворец предъявляла комендатура Московского Кремля, третьей стороной выступал ВЦИК в лице его Административно-хозяйственного отдела (АХО), занимавшегося хозяйственным обеспечением кремлевского хозяйства.
Противоречивое положение сохранялось вплоть до середины 1920-х гг., и дворец неоднократно менял ведомственную принадлежность, став своеобразным переходящим призом в противоборстве бюрократических структур. В 1918-1920 гг. он находился в ведении наркомата государственных имуществ РСФСР. С 15 ноября 1920 г. БКД перешел в ведение отдела, руководимого супругой товарища Троцкого. Когда же влияние Льва Давидовича стало снижаться, в 1924-1925 гг. дворец перешел в ведение АХО.
В январе 1919 г. БКД открыли для публики4, но поскольку жильцы съезжать не собирались, а парадные дворцовые помещения использовались при проведении многочисленных мероприятий, претворение в жизнь постановления Соврнаркома так и не состоялось.
Хранитель дворца и одновременно председатель Истпарта Михаил Степанович Ольминский (1863-1933) писал своим родным:
"Посетители дворца - не редкость. Особенно иностранцы. Каждая миссия обязательно осматривает, и все удивляются тому, как всё сохранилось, полы блестят, как зеркало, потертые воском, и пыль постоянно обметается. Главную же задачу я вижу в сберегании дворцовой мебели и, прежде всего, от власть имущих и от покушений занять комнаты под жилье. Конечно, таких покушений не делают самые верхи - они всегда на моей стороне - а люди помельче, примазавшиеся и действующие по поговорке: посади за стол, и ноги на стол"5.
Парча, пробитая гвоздями
Одной из сторон жизни дворца при большевиках стало проведение многочисленных съездов, сессий, заседаний, конгрессов, конференций, на которых присутствовали до 2000 человек. Например, в 1923 г. прошло четыре таких мероприятия, в том числе две сессии ВЦИК, а 1924-м уже девять, среди них XIII съезд РКП (б) и V конгресс Коминтерна.
Проведение массовых мероприятий не проходило бесследно. В частности, после II конгресса Коминтерна (1920) помимо незначительных повреждений и утрат, таких как разбитые стекла, сломанные шпингалеты, дверные и оконные ручки, потерянные ключи, некоторые парадные залы подверглись значительным разрушениям. В Андреевском зале сильно пострадало тронное место: "на ступенях у тронов парча во многих местах гвоздями пробита, углы ее обтрепались от ходьбы; на стене сзади тронов материя в двух местах прорвана"; паркет во Владимирском зале и Парадной гостиной во многих местах оказался в жирных пятнах6.
Еще более удручающая картина предстает в описи повреждений после IV конгресса Коминтерна (1922): "Александровский зал был превращен в подобие сарая: ковры были засыпаны окурками, подсолнухами и массой бумаги, в то время как пепельницы и корзины для бумаг бывали почти пусты. На шелковой мебели в Парадных комнатах люди валялись с грязными ногами и тому подобное... В Андреевском зале от падения пюпитра с трибуны от колонны сбита мраморная облицовка... В Андреевском коридоре на мраморных подоконниках от окурков местами появилась ржавчина...", во многих местах отбили золоченую лепнину, большое количество мягкой мебели поломали, на мебельных чехлах в большом количестве оказались жирные пятна, а ковры и паркет залили краской7.
Бороться с варварством коминтерновцев было особенно некому. В ноябре 1920 г. на момент передачи в ведение отдела Седовой-Троцкой во дворце работало 84 человека (администрация из четырех человек, заведующая С.В. Фортунатто; 21 надзиратель, 3 кладовщика, 5 полотеров, 5 помощниц полотеров, 5 уборщиц и 40 надсмотрщиков). Впоследствии штат сотрудников сократился втрое - до 28 человек, из которых в начале 1924 г. троих уволили или перевели на другую работу после упразднения одного поста стражи, еще трое были уволены по требованию ОГПУ8. С таким количеством надзирателей и надсмотрщиков уберечь дворцовые интерьеры от набегов делегатов различных форумов было невозможно.
Снос по плану товарища Троцкой
Именно в недрах Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса на исходе Гражданской войны появился очень любопытный документ, который можно рассматривать как первый шаг к осуществленной впоследствии масштабной реконструкции кремлевского ансамбля, предполагавшей снос сооружений на его территории.
В 1920 г. отдел разработал и передал в кремлёвскую комендатуру особый план Кремля, на котором свою подпись поставила Наталья Ивановна Седова-Троцкая. На нём все кремлёвские памятники и сооружения разделялись на четыре группы, основным критерием выступала их археологическая и художественная ценность, конечно, с точки зрения советского руководства.
Первая группа памятников "исключительного археологического и художественного значения", вторая - просто "ценные в археологическом и художественном отношении", третья - "частично древние", четвертая - "не имеющие археологического значения".
БКД на этом плане был отнесен сразу к двум категориям: к первой - его древняя часть (Теремной дворец, Грановитая палата и Золотая Царицына палата, все храмы Большого Кремлевского дворца и собор Спаса на Бору); ко второй - вся остальная часть дворца.
Очевидно, что создатели этого плана не рассматривали архитектурный ансамбль Кремля как единый комплекс, который необходимо сохранять в существующем виде. Наоборот, предложенное деление памятников фиксировало утверждение прагматичного подхода и открывало возможности для изменения облика Кремля, что и произойдет в конце 1920-х - начале 1930-х гг. уже после того, как Троцкий станет врагом народа, а его супруга потеряет свою должность в Наркомпросе.
А с передачей Большого Кремлевского дворца во ВЦИК закончилось межведомственное соперничество. В августе 1925 г. комиссия ЦК по охране ответственных работников и жилищному вопросу в Кремле и домах ВЦИК приняла решение о передаче в ведение АХО ВЦИК "всех зданий, находящихся в ведении отдела Музеев Наркомпроса, как недвижимое имущество на территории Кремля. Весь личный состав по управлению Оружейной палатой и церквами включить в штат ВЦИК. Музейное имущество оставить в ведении отдела Музеев". В октябре 1925 г. Политбюро ЦК РКП(б) по предложению Ф.Э. Дзержинского, А.С. Енукидзе, К.Е. Ворошилова "признало необходимым все, что есть на территории Кремля (охрану, хозяйство, связь, музеи, дворец), и Большой театр подчинить с точки зрения внешней и внутренней охраны одному лицу - коменданту Кремля, с подчинением его Секретарю ЦИКа СССР"9.
Межведомственное противоборство завершилось в пользу идеи использования Кремля исключительно как государственной резиденции, которая должна быть, прежде всего, практична и безопасна для работы правительственных учреждений. Музейная составляющая после ухода из Наркомпроса супруги Троцкого сводится к минимуму, а к началу 1930-х гг. набирает силу и процесс выселения кремлевских жителей, занявший, впрочем, несколько десятилетий.
1. Музейное дело. Музееведение России в первой трети ХХ в. Сб. научных трудов. Вып. 24. М., 1997. С. 76-87.
2. См. подробнее: Теньтюков В.И. К истории разработки постановления Совета Народных комиссаров о превращении Большого Кремлевского дворца в музей // Мир источниковедения: Сб. в честь С.О. Шмидта. М.; Пенза, 1994. С. 349-352.
3. РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 7525. Л. 1-3.
4. См. подробнее: Тутова Т. Большой Кремлевский дворец в Москве: к истории организации музея в первые годы Советской власти (1917-1924 гг.) // Царские и императорские дворцы. Старая Москва. М., 1997. С. 71-78.
5. РГАСПИ. Ф. 91. Оп. 1. Д. 347. Л. 28-30.
6. ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 95. Д. 45. Л. 32-32 об.
7. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 395. Л. 391-395.
8. ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 157. Л. 424.
9. ГА РФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 214. Л. 16; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 523. Л. 9; Оп. 163. Д. 510. Л. 50-51.