Поделиться
К юбилею она тогда приготовила подарок для зрителей ГМИИ им. Пушкина - выставку "Голоса воображаемого музея Андре Мальро". Для этой выставки дали произведения едва ли не все крупнейшие музеи Европы, включая Лувр, Прадо, Эрмитаж, Египетский музей Берлина, Музей изобразительных искусств в Будапеште, Музей средневекового искусства Клюни, Музей восточных искусств Гиме и Музей Пикассо. Проект, который был ее мечтой долгие годы, стал своеобразным "приношением" к ее юбилею музейщиков всего мира. Он стал - нет, не подведением итогов, не финальной точкой - но данью уважения, доверия ей и новой России музеев мира.
Как многое держалось на ее авторитете, бесстрашии, твердости и страстной любви к искусству, мы особенно понимаем сегодня. Многие могли бы повторить вслед за посетительницей, скрытой под ником dormi68, которая написала на "Стене памяти" Ирины Александровны: "Она для меня, как для англичан - королева. Ты можешь с ней быть не знаком, но восхищаться и любить, уважать и преклоняться - никто не запретит. Я часто смотрела передачи с ее участием по каналу Культура, ходила на выставки в Музей. Этот человек поднял музейное дело на высочайший мировой уровень! Как многое мы увидели и узнали благодаря интереснейшим выставкам".
Но в отличие от королевы для Антоновой никто трона не готовил. Когда в 1961 году ей предложили стать директором ГМИИ им. Пушкина, музей, конечно, давно перерос рамки университетского музея слепков, на заре ХХ века задуманного и созданного профессором Цветаевым, архитектором Клейном и меценатом Нечаевым-Мальцовым. Конечно, сюда еще до революции была передана коллекция египетских древностей Голенищева. Сюда в 1920-е годы передали живописную коллекцию европейской живописи Щукина. Сюда после Второй мировой войны привезли в качестве реституции живописные полотна из музеев Дрездена и "золото Шлимана" из музеев Берлина. Наконец, в 1948 году после уничтожения Музея нового западного искусства (МНЗИ), где показывали французское искусство ХХ века из собраний Щукина и Морозова, в ГМИИ им. Пушкина (как и в Эрмитаж) были переданы полотна Матисса и Гогена, Пикассо и Дерена. Но эти сокровища были не в основной экспозиции, а в запасниках. В 1950-х здесь еще показывали подарки Сталину.
Собственно, Антонова, став директором музея в 1962 году, вполне могла бы держаться безопасной тактики "как бы чего не вышло". Но она с ее культурным багажом, с тремя европейскими языками, на которых говорила свободно, с любовью к итальянскому искусству и знанием европейской культуры, понимала, насколько культура может менять жизнь человека. Раздвигать горизонты. Давать глоток воздуха свободы. Дарить радость и утешение. Во многом благодаря ей ГМИИ им. Пушкина стал тем музеем, который мы знаем. Первая выставка Александра Тышлера (1966) в ГМИИ им. Пушкина открылась благодаря Антоновой. Первую выставку Пикассо в Москве сделала тоже она. И на выставку "Москва - Париж" (1981) очереди тоже стояли в ГМИИ им. Пушкина. Это она привезла "Джоконду" в Москву в 1974-м. Собственно, она делала невозможное - пробивала "железный занавес", строила мосты культуры в разгар "холодной войны".
История о том, как она "попросила привезти "Джоконду", рассказана не единожды. В фильме "Одиночество на вершине" она рассказывала: "Ну, я ее долго отслеживала. В какой-то момент узнала, что она на выставке в Японии. Пришла к Фурцевой и предложила: "А как хорошо бы "Джоконду" в Москве показать. Она же все равно будет лететь из Японии в Париж над Россией. Вот бы уговорить французов посадить самолет в Москве!". Конечно, у Антоновой были свои отношения с Фурцевой, основанные на доверии. Но едва ли не важнее то, что отношения, построенные на доверии и любви к искусству, она выстраивала и с руководителями крупнейших музеев мира.
"Ириной Антоновой бесконечно восхищались, ее бесконечно уважали. Ее огромный авторитет и невероятный опыт пережили все разрушения и перипетии XX века и внушали чувство почтительности множеству людей", - писал в декабре 2020 года Хартвиг Фишер, директор Британского музея. "Я встретился с ней в Дрездене, будучи директором Государственных художественных собраний, которые поддерживали чрезвычайно близкие отношения с Пушкинским музеем, с Россией и Советским Союзом - по многим причинам, в том числе в связи с перемещением коллекции в 1945 году и ее возвращением в 1955 году, - вспоминал Хартвиг Фишер. - В честь юбилея этого события Ирина Антонова приехала в Дрезден, и мы с ней записали нашу беседу на телевидении. Поразительно, насколько четко она выражала свою точку зрения и делилась опытом, который повлиял на ее убеждения, действия и международные партнерства".
Художник Борис Мессерер рассказывал "РГ" об умении Антоновой вести переговоры: "Говорит она, как правило, на языке той страны, с музеями которой договаривается. У нее свободный немецкий, французский, итальянский... Она впечатляет не только достоинством, но предельным вниманием к отбору вещей, их представлению. Она всегда точно знает, чего хочет. Она ясно мыслит и ясно излагает. Это такая императрица от искусства… А когда речь идет о мировых шедеврах, значима не только сумма страховки, но и человеческое доверие".
Широта ее собственного эстетического восприятия определялась другой эпохой - довоенной и временем 1920-1930-х годов, на которые пришлись ее детство и ранняя юность. Наверное, Антонова была последним "ифлийцем" - в знаменитый Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ) она поступила накануне войны. Позже ИФЛИ был присоединен к МГУ, и Ирина Антонова заканчивала уже отделение истории искусств. И, наверное, она была последним человеком, для которого Музей нового западного искусства на Пречистенке был живым воспоминанием. Настолько живым, что в 1974 году она готова была написать заявление об уходе, если бы ей отказали в возможности показывать первоклассные вещи Матисса, Ренуара, Гогена, хранившиеся в запасниках Пушкинского. Настолько живым, что идея возрождения Музея нового западного искусства была дорога ей и в 2013 году, и она говорила о ней повсюду.
Но если идея возрождения ГМНЗ ушла вместе с ней, то идея ГМИИ им. Пушкина как "музейного городка", которую она продвигала на всех уровнях, определила во многом нынешний этап жизни Пушкинского. В этом смысле Антонова была человеком не прошлого, а нынешнего века.