Некоторое время назад Пётр Вайль написал замечательную книжку, которая называлась "Стихи про меня". Там было что-то около шестидесяти стихотворений двадцати поэтов. Интересно при этом то, что из этих двадцати Вайль был знаком лично только с пятью: Бродским, Уфляндом, Гандлевским, Рейном и Лосевым. Остальных он не знал, да и они, остальные, его не знали тоже. По естественным причинам. Среди остальных, написавших стихи про Вайля, числились, к примеру, Пастернак и Анненский, Блок и Северянин, Есенин и Мандельштам...
Юрий Лепский
"Ах, Арбат, мой Арбат, ты - моя религия...".
Как это возможно: поэты не знали Вайля, однако написали о нем стихи? Правда, это утверждал сам Вайль. Может быть, он ошибся или что-то преувеличил?
Возьму на себя ответственность утверждать, что замечательный эссеист ничего не преувеличил и ни в чем не ошибся: он написал то, что знал наверняка. Стихи, которые он отобрал, действительно были про него, даже если родились задолго до появления на свет его самого. Потому что настоящий поэт умеет услышать и высказать то, что чувствует совсем незнакомый ему человек. Чувствует, да сказать не может.
Вайль в своей книжке вновь подтвердил предназначение великой поэзии - преодолеть душевную немоту читателя, сказать публично то, что составляет переживание обычного человека, не отягощенного поэтическим даром.
Вот, к примеру, он пишет об "Арбатском романсе" Булата Окуджавы. Почему эти стихи про него да и про меня тоже? Потому что в них точно передано мироощущение моей и его юности, полной надежд и добрых предчувствий. "Из каждого окошка, где музыка слышна,/какие мне удачи открывались!"
"Мало поэтических строк, которые я повторяю чаще", - пишет Вайль. Потому что музыка из окна в юности всегда манит к себе, как горизонт, увиденный с горы.
Однажды со мной случилось то же самое. Студентом я был сокрушительно влюблен в девушку, которая некоторое время спустя стала моей женой. И вот, находясь в этом коматозном состоянии, я слышу песню Окуджавы о московском муравье. Понятно, что ни муравьем, ни тем более московским я в ту пору не был. Так, обычный влюбленный студент в городе Свердловске. И что же я слышу?
- "И в день седьмой в какое-то мгновенье
- она возникла из ночных огней
- без всякого небесного знаменья...
- Пальтишко было легкое на ней.
- Всё позабыв - и радости, и муки,
- он двери распахнул в своё жильё
- и целовал обветренные руки
- и старенькие туфельки её".
Это были стихи про меня. И я слушал их, потрясенный и счастливый.
С тех пор прошло много-много лет. Но когда речь заходит о любви, я верю не романтическим байкам о красивых закатах и лунной дорожке на южном море, не поцелуям на яхте под парусом, не соблазнительным абрисам девичьих прелестей, не белоснежным многообещающим улыбкам, не загадочным и тонким ароматам ухоженных женщин - я верю только в "обветренные руки и старенькие туфельки её". И по сию пору для меня это и есть любовь. Спасибо Булату Шалвовичу Окуджаве. Он помог мне запомнить это ощущение.
С тех пор я слышал многие из его песен, некоторые пел сам с удовольствием, потому что они тоже были про меня. И вот теперь, когда минуло четверть века после его ухода, я понимаю, что его песни для типичного советского атеиста стали, говоря современным языком, саунд-треком Нового Завета. Это был наш храм и наша молитва. Слава богу, что они живут и сегодня. Я надеюсь, будут жить и еще много-много лет.
Вот лишь несколько строк Евангелия от Окуджавы, которым мое поколение пользовалось каждый день несколько десятилетий подряд.
- "Когда метель кричит, как зверь -
- Протяжно и сердито,
- Не запирайте вашу дверь,
- Пусть будет дверь открыта..."
- "Видно так, генерал: чужой промахнётся,
- А уж свой в своего всегда попадет..."
- "Но из грехов своей родины вечной
- Не сотворить бы кумира себе..."
- "Спите себе, братцы, - всё вернется вновь,
- Всё должно в природе повториться:
- И слова, и пули, и любовь, и кровь...
- Времени не будет помириться..."
- "Возьмемся за руки, друзья
- Чтоб не пропасть поодиночке..."
- "Так природа захотела,
- Почему - не наше дело,
- Для чего - не нам судить..."
- "И друзей созову, на любовь своё сердце настрою,
- А иначе зачем на земле этой вечной живу..."
- "Ах, ничего, что всегда, как известно,
- наша судьба то гульба, то пальба...
- Не оставляйте стараний, маэстро,
- не убирайте ладони со лба..."
- "Вселенский опыт говорит,
- Что умирают царства
- не от того, что тяжек быт
- или страшны мытарства.
- А умирают от того
- (и тем больней, чем дольше),
- что люди царства своего
- не уважают больше..."
- "Давно в обиходе у нас ярлыки
- по фунту на грошик на медный.
- И умным кричат: "Дураки! Дураки!"
- А вот дураки незаметны..."
- "А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему
- и мы до сих пор всё холопами числим себя..."
- "Как много, представьте себе, доброты
- в молчанье, в молчанье..."
- "И вот тогда-то одинокий,
- как в зоне вечной мерзлоты,
- поймешь, что все, как ты, двуноги,
- и все изранены, как ты..."
- "Не везет мне в смерти,
- повезет в любви..."
- "Все слабее запах очага и дыма,
- молока и хлеба.
- Где-то под ногами и над головами
- лишь земля и небо..."