Я уехал в Москву в начале 2004 года, и с тех пор, 18 лет, на стеллаже с книгами в прихожей петербургской квартиры покрывались толстым слоем пыли старые журналы. Нижним в стопке лежал сдвоенный "пушкинский" выпуск "Вестника Академии Наук СССР" за 1937 год - молчаливый свидетель сложного времени. Вместе с раритетными ныне марками и удивительными фотографиями журнал сохранила моя мама, в конце 1940-х годов - студентка филологического факультета МГУ Ирина Владимировна Брежнева.
Юбилейный пушкинский выпуск "Вестника Академии Наук СССР" за 1937 год.
За каждым "экспонатом" домашнего архива - История...
Поэзия "красных профессоров"
Журнал открывается узкими корешками вырванных страниц - нет авантитула и титульного листа. Между двумя глянцевыми вклейками, воспроизведением рукописи "Я памятник себе воздвиг нерукотворный...", датированной 21 августа 1836 года, и репродукцией литографированного посмертного портрета поэта, вновь остатки вырванных страниц.
Еще десяток листов с текстом вырваны перед текстом доклада "Мировоззрение Пушкина" на торжественной Пушкинской сессии Академии Наук СССР 13 февраля 1937 года, с которым выступил доктор филологических наук (без защиты диссертации) Валерий Яковлевич Кирпотин.
Не могу не привести два последних абзаца из доклада "красного профессора":
"Сегодня народы Советского Союза празднуют [!] память Пушкина. В грандиозных размерах этого празднования [!], в его глубоконародном характере также виден и размах культурных успехов нашей родины. Сто лет тому назад Пушкин был затравлен и убит! Исчезли и развеялись в прах Александр и Николай, Бенкендорфы, Булгарины и Дантесы, исчезли и ликвидированы навсегда самодержавие, крепостничество, эксплоатация.
Но жив Пушкин, живо его слово, живо в сердцах людей, водрузивших знамя социализма, знамя Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина на шестой части земного шара. Скрылась тьма, взошло солнце, поэзия Пушкина стала всенародным достоянием".
Барабанная дробь!
"Кремлевская стена" филателии
В первые десятилетия нового государства сложилась странная, на мой взгляд, традиция - посвящать годовщинам смерти не только всенародные торжества, но и марки. И началось все отнюдь не с Пушкина. Возможно, причина в том, что у юной власти, поспешно создававшей новых героев, не было времени ждать круглых дат со дня их рождения.
В 1924 году напечатан траурный выпуск марок "Памяти основателя Коммунистической партии и Советского государства В. И. Ленина". В 1925-м отмечена годовщина смерти вождя. В 1934-м - 10-летие его кончины, в 1939-м - 15-летие.
В 1933 году три марки посвящены "50-летию со дня смерти основоположника научного коммунизма Карла Маркса (1818-1883)". Другой основоположник, Фридрих Энгельс (1820-1895), к 40-летию со дня смерти удостоен марки одного рисунка, но в четырех разных цветах.
Регулярно выходят марки серии "Памяти деятелей Коммунистической партии" - к 10-летию со дня смерти (убийства) В. Воровского, 15-летию со дня смерти (убийства) В. Володарского, 15-летию со дня смерти (убийства) М. Урицкого, 15-летию со дня смерти Я. Свердлова, 10-летию со дня смерти В. Ногина, 10-летию со дня смерти М. Фрунзе, 30-летию со дня смерти (убийства) Н. Баумана, годовщине со дня смерти (убийства) С. Кирова.
Отмечены в 1933 году "15-летие со дня героической гибели 26 бакинских комиссаров", а в 1935-м - гибель экипажа стратостата "Осоавиахим-1".
Образовалась настоящая филателистическая "Кремлевская стена"!
Правда, совершенно неожиданно, в 1932 и 1933 году в череду траурных выпусков вклинивается марка в двух цветах по рисунку А. Волкова, посвященная "40-летию литературной деятельности основоположника литературы социалистического реализма, родоначальника советской литературы М. Горького".
Это - первая советская марка с изображением писателя. Но траурную тенденцию литераторам переломить не удалось.
Торжества по случаю дуэли
В 1935 году серию из трех марок по рисункам Василия Завьялова (1906-1972) впервые посвятили графу Льву Николаевичу Толстому. Знаки почтовой оплаты приурочили к 25-летию со дня смерти писателя, поскольку 100-летний юбилей со дня рождения в 1928 году остался филателией незамеченным.
Главным же общественным литературным событием второй половины тридцатых годов стал уже упомянутый выше "Пушкинский юбилей" 1937 года, приуроченный к 100-летию со дня гибели поэта на дуэли. Юбилей смерти отметили серией марок в исполнении Завьялова. И эти странные с сегодняшней точки зрения торжества 1937 года открыли череду чествований писателей и поэтов. Причем Михаил Лермонтов (1814-1841) удостоился их дважды: в 1939 году отметили 125-летие со дня его рождения, а двумя годами позже - 100-летие со дня смерти на дуэли.
В 1939 году Сергей Поманский оформил две марки (каждую в двух цветах) к "50-летию со дня смерти писателя-сатирика М. Е. Салтыкова-Щедрина (Н. Щедрин, 1826-1889)". Для 15 и 45-копеечных марок Поманский сам нарисовал бритого Салтыкова-Щедрина в расцвете лет, для 30 и 60-копеечных - воспользовался портретом 1879 года кисти Ивана Крамского (1837-1887).
За год до войны было негромко отмечено 80-летие со дня рождения Антона Чехова (1860-1904), удостоенного двух марок Ф. Козлова вопреки прохладно-критической статье бывшего наркома просвещения Анатолия Луначарского (1875-1933) в 9-м томе МСЭ: "Не подлежит сомнению, что типичнейшая "чеховщина", то есть обывательщина, живет еще до наших дней и что Ч. хорошо помогает вскрывать ее, высмеивать и побеждать. Однако наше отношение к ней лишено той юмористичной мягкости, которая слишком часто господствует у Ч."
В тот же год о 10-летии со дня смерти поэта Владимира Маяковского напомнили марки по рисункам Ивана Дубасова. И раз уж я воспользовался доставшимся от мамы юбилейным "пушкинским" номером "Вестника Академии Наук СССР" 1937 года, то и завершу это знакомство с ее домашним архивом фотографией, связанной с поэтом уже другой эпохи.
История одной фотографии
На пятом, выпускном, курсе филологического факультета в 1948/49 годах Виктор Дмитриевич Дувакин (1909-1982) вел семинар по творчеству Маяковского. Он был невероятным поклонником и знатоком всего написанного Владимиром Владимировичем. Еще в тридцатые годы стенографировал воспоминания о поэте, входил в самодеятельную Бригаду по изучению и пропаганде творчества Владимира Маяковского.
На этой выпускной фотографии Дувакин, естественно, сидит в центре.
Семинар Дувакина пользовался популярностью, но и отбирал он слушателей строго. Подруги, Ирина Брежнева (моя мама) и Искра Денисова, попали в число избранных. Через 10 лет Искра Витальевна защитила кандидатскую диссертацию по филологии "Новаторские принципы послеоктябрьской лирики Маяковского", позднее дважды изданную. На фотографии 1949 года она стоит в полосатой кофточке за плечом преподавателя. А Ирина Брежнева про Маяковского скоро позабыла, родила меня и сестру и отредактировала в двух издательствах много хороших книг. На фотографии она крайняя слева, в глубине.
Любимцем Дувакина стал фронтовик Андрей Синявский (1925-1997), который стал сначала литературным критиком в "Новом мире", а после ареста в 1965 году и осуждения по делу "Даниэля и Синявского", после лагеря, в 1973 году эмигрировал во Францию, где писал под псевдонимом Абрам Терц. На фотографии Андрей сидит по правую руку от Дувакина.
На процессе "Даниэля и Синявского" Дувакин благородно выступил свидетелем защиты, за что был уволен с филологического факультета, но после трудился на кафедре научной информации, создавая фонд звуковых мемуаров.
Во время процесса моя матушка на кухне удивлялась: "Ну какой же Андрюшка антисоветчик, он же просто хохмач".
А я познакомился с отрастившим предлинную бороду Синявским в 90-е годы в Смольном, в приемной перед кабинетом Анатолия Александровича Собчака, к которому писатель приехал с Марией Васильевной Розановой. Я представился ему и сказал, что знаком с ним по рассказам мамы. Сие было встречено доброжелательно, и меня удостоили беседой, из которой я ничего не запомнил. Увы...