Киев был в оккупации два с лишним года, с 19 сентября 1941 по 6 ноября 1943 г. Очевидцы оккупации оставили много дневниковых записей, участвовали в создании документальных фильмов. Вместе с тем не все записи опубликованы. Часть из них до сих пор остается в архивах. Сегодня мы представляем записи об оккупации Киева, которые хранятся в РГАСПИ. Все они были сделаны после освобождения города частями Красной Армии в 1943 г.
Немцы из полицейского полка в Киеве. Сентябрь 1941 г.
Все воспоминания топографически привязаны к местности. Скрупулезно называются не только районы и улицы Киева, но и номера домов. Поименно названы участники событий. В воспоминаниях многое повторяется: грабежи сразу после отступления Красной Армии; колонны пленных обессиленных красноармейцев, Сырецкий концентрационный лагерь, лагерь в Дарнице; стремление немцев вывезти в Германию все продовольственные и рабочие ресурсы. Вместе с тем находились и те, кто удобно устраивался в оккупации. Как справедливо отмечали свидетели оккупации, "те, кто жил с того, что путался с немцами. Эти люди будут оплакивать немцев"1. Воспоминания включают тексты песен, которые были сложены во время оккупации и исполнялись на довоенные популярные мотивы.
Очерки, справки, воспоминания о положении в Киеве в период оккупации отложились в РГАСПИ в Ф. М-1. Оп. 53. (Отдел по работе среди комсомольцев и молодежи во временно оккупированных районах и партизанских отрядах - Спецотдел ЦК ВЛКСМ.)
№ 1. О положении в г. Киеве при немцах
(записка Юревич В.С. и Осадчей Л.А.)
Утром 19 сентября 1941 года первые мотомехчасти фашистской армии ворвались в Киев. Они шли пустынными улицами, не встречая жителей. Страшная весть о том, что в Киев вошли немцы, молниеносно облетела город. Люди тихонько со страхом, недоумением из уст в уста передавали: "Немцы, немцы...". Народ был в ужасе. Молодежь города приютилась в темных углах, подвалах, сараях. Правда, были гады, вышедшие встречать своих "освободителей" с цветами, с хлебом и солью. Мало-помалу народ выходил на улицы. Все со страхом провожали глазами проходившие войска и каждый задавал вопрос: "Что же теперь будет?" Еще вчера мы чувствовали себя вольно и свободно. Нам не нужно было задумываться о завтрашнем дне. Каждый мог выбрать себе дорогу и специальность в будущее. Каждый мог быть инженером, работником умственного труда, врачом, военным, героем труда. А теперь? Подумать страшно. Что будет? Что принесли нам, свободным гражданам Советского Союза, эти люди в зеленых шинелях, насмешливо и с презрением смотревшие из-под касок на народ? [...]
А немцы шли, шли, шли... Высоко подняв голову, твердо отчеканивая шаг, они чувствовали себя победителями. Но они недооценили украинский народ. Киев показал, как он может бороться.
Были жители, которые в эти дни, не боясь ни пуль, ни немцев, грабили магазины, несли домой всё: меха, посуду, мебель, продукты, детские игрушки и т.д.
21 сентября уже висели немецкие приказы полевой комендатуры: о сдаче оружия, амуниции, взрывчатых веществ, о сдаче награбленного имущества, о явке на регистрацию всех партийных работников и комсомольцев, о запрещении под угрозой расстрела скрывать партизан и воинов Красной армии. Такого рода приказы вывешивались неоднократно на каждом углу, повторялись по несколько раз, и это доказывало, что украинский народ саботировал приказы немецкого командования. Были и такие приказы с указанием адресов, куда можно было заявить об оставшихся партийных работниках, красноармейцах и партизанах за награду в 1000 руб. за каждого выданного. Были приказы и о том, чтобы все рабочие немедленно явились на свои старые места работы. Были заведены особые листы с вопросами: был ли тайным сотрудником у большевиков, был ли награжден, был ли репрессирован, был ли в партии большевиков или в других партиях?
Несмотря на строгость приказов, народ прятал, переодевал красноармейцев и краснофлотцев, скрывал партийных работников. Работница психиатрической больницы гр. Ласкина перепрятала и помогла уйти трем раненым красноармейцам. Гр. Семечко помогла скрыться десятерым красноармейцам. В эти дни на улицах Киева были расстреляны сотни мирных жителей за невыполнение приказов, за неподчинение немецкому командованию. Десятки расстрелянных валялись под эстакадой, на берегу, возле Пролетарского сада, на Лукьяновке.
Целый месяц город был без тока, без воды. А о хлебе и говорить нечего. В конце октября немцы стали выдавать хлеб населению: в неделю по 200 гр. на человека. И из-за этих граммов, и из-за этих крошек хлеба люди не спали ночи, вставали затемно, украдкой пробирались к магазину, рискуя каждую минуту быть застреленным.
Длинные очереди тянулись возле хлебных лавок. Есть было нечего. Город голодал. На улицах стали часто появляться нищие с протянутой рукой - старики, дети, опухшие от голода. Сотни советских интеллигентов остались без работы.
Осенью 1941 года через Киев гнали наших пленных, неделями не евших, не пивших, голых, грязных, измученных, больных. Совсем раздетые, в одном белье, некоторые даже в трусах, покрытые рогожей, подвязанные полотенцами, без обуви, заросшие и страшные, они шли, дрожа от холода. Они просили сухаря, дрались из-за крошки хлеба. Немцы за это на улице, при народе, избивали их резиновыми дубинками. Пленных, не имевших сил идти дальше, тяжело больных, они расстреливали тут же, в городе. И ни у одной матери заныло сердце при виде этих несчастных. Они выносили из дома сухари, воду, все, что было в доме, и отдавали пленным. Зимой 1941-1942 гг. в 35-градусный мороз вели совершенно раздетых, закованных в цепи [...] красноармейцев. При виде этого издевательства народ рыдал. Комсомолка Александра Ромушкевич крикнула: "Крепитесь, родные, лучше гордая смерть, чем наша теперешняя рабская жизнь". Один из красноармейцев ответил: "Ничего, девушка, есть, кому постоять и за нас, и за вас". За разговор с пленным немец-конвоир ударил эту девушку по лицу.
С первых же дней немецкие власти мобилизовали население на постройку взорванных мостов. Рабочие должны были работать впроголодь по 16-17 часов в сутки. Не имея силы перенести эту изнуряющую работу, люди бежали, скрывались. Тогда фашисты стали устраивать облавы по улицам и базарам. Люди пропадали без вести [...].
В начале 1942 г. началась массовая вербовка рабочей силы в Германию. Все неработающие должны были в обязательном порядке пройти регистрацию на бирже труда. Биржа рассылала рабочую силу по своему усмотрению на производства, где требовались подсобники, или же отправляли на вербовочный пункт по Львовской ул. N 24. Отсюда nach Deutschland (в Германию). По улицам были расклеены воззвания к украинскому народу, в которых призывали выполнить "почетный долг трудовой повинности" в Германии. Население города не хотело ехать работать, помогать выпускать оружие против своих же братьев, бойцов Красной армии, и всячески избегало этой "добровольной обязанности" [...].
Первая массовая мобилизация в Германию была в октябре 1942 года. Все население было наново проверено. Женщины от 16 до 45 лет, не имеющие брони (бронь выдавалась только на военных производствах и больших заводах), должны были выехать немедленно в Германию. Вторая массовая мобилизация молодежи 1922, 1923, 1924, 1925 гг. рождения была 27 апреля 1943 г. И в августе 1943 г. была мобилизована молодежь 1926 г. рождения. Кто сумел скрыться или откупиться, остался в Киеве. Все остальные были угнаны в Германию. Фашисты прибегали даже к таким методам: в один "прекрасный" день жандармерия подъезжала к производству, окружала его, а молодежь сажала в машины. Так было на кексовой фабрике (конфетная фабрика имени Карла Маркса), где было забрано во время такой облавы 120 человек молодежи. Люди выбрасывались из окон, чтобы не попасться в руки гадам.
В Киеве в период оккупации были открыты ряд культурных заведений. Работала опера, театр варьете, оперетта, стадион "Динамо". Но ни в оперу, ни в театр не пускали местное население. Опера и театр играли исключительно для немцев. Местные жители могли попасть туда только с немцами, и то на галерку. Все лучшие кинотеатры были отведены для немцев. В киевских готелях2 могли останавливаться только немцы. Рестораны существовали исключительно для немцев [...].
По улице Саксаганского, 74, был открыт дом терпимости для немецких солдат. Здесь годованного3 фрица могла обслужить за 5 марок украинская девушка, схваченная во время облавы в городе, за 10 марок - француженка и за 15 марок - полька, присланные отбывать "трудовую повинность" на Украине [...].
Пляж в Киеве существовал отдельно для немцев и для русских. Площадь, отведенная для немцев или мадьяр (также отделенная от немцев), была огорожена [...].
В поликлинике прием был только за плату: 5 рублей за первое посещение и 3 руб. за каждое последующее. Самые лучшие больницы были забраны немцами [...]. Для местного населения в больницах нужно было платить по 20 руб. в день. Есть давали один раз в день: 1/2 л похлебки и 100 гр. просяного хлеба. Больным нужно было приносить дрова, отапливать помещения [...].
Многие женщины и девушки г. Киева вели знакомства с немцами. Их привлекала внешняя выхолощенность, дешевые подарки. 16-летняя Любовь Новикова продавала себя за модные деревянные босоножки, за светящиеся стеклянные брошки и кольца, за бутылку ликера, пока не заболела гонореей. Валентина Асеева знакомилась исключительно с мадьярскими офицерами, объясняя это тем, что они дарят хорошие платья и туфли.
Но большая часть молодежи г. Киева не забывала свою родину. Они вместе с ней праздновали годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, Красной армии, первомайские торжества [...]. Молодежь изливала свою душу, свое горе в песнях. Песни распевались втихомолку, переписывались, передавались друг другу. За найденные при обыске песни была арестована гестапо комсомолка Тамара Копейкина. Но песни пели. Их сочиняли на разные темы: о жизни в Германии, об украинских "немках".
1.
Тучи над городом встали.
В воздухе пахнет грозой.
Немцы приказы издали
И всех забирают с собой.
Припев:
Далека в Берлин дорога.
Милый Киев мой, прощай.
Вызывают по повестке.
Погибаю - выручай.
Черные птицы разбили
город любимой страны.
С родными меня разлучили
В германские шлют Соловки.
Припев.
Жаркою страстью пылаю,
Сердцу тревожно в груди.
Что меня ждет, я не знаю.
Но знаю - что смерть впереди.
Припев.
2.
Раскинулись рельсы широко.
По ним эшелоны стучат.
Они с Украины вывозят
В Германию наших девчат.
Прощай, дорогой городишко,
Прощай, дорогая семья.
И ты, чернобровый братишка,
И ты, дорогая сестра.
3.
Молодые девушки немцам улыбаются.
Позабыли женщины за своих мужей.
Только лишь родители горем убиваются.
Горько плачут, бедные, за своих детей.
Молодые девушки, рано позабыли вы,
Что когда за родину грянул первый бой,
То за вас же, девушки, в первом же сражении
Кровь пролил горячую парень молодой.
Лейтенантов-летчиков, девушки, любили вы,
Со слезами верности вечно вы клялись,
Но в пору тяжелую соколов забыли вы,
И за пайку хлеба вы немцам отдались.
Под немецких куколок вы прически делали.
Красками намазались, крутитесь юлой.
Но не нужны соколу краска, пудра, локоны.
И пройдет с презрением парень молодой.
Далеко за Харьковом, под широкой Волгою
Был убит за Родину молодой герой.
Только ветер волосы развевает русые,
Будто бы любимая теребит рукой.
Вымоет старательно дождь те кудри милые,
И засыплет медленно мать-сыра земля.
Так погибли юные, так погибли смелые,
Что дрались за Родину, жизни не щадя.
Но вернутся соколы, прилетят бесстрашные,
Как же вы их, девушки, выйдете встречать.
И торговлю чувствами, и торговлю ласками,
Невозможно, девушки, будет оправдать.
4.
Синенький грязный платочек
Немец дал ей постирать.
А за платочек - хлеба кусочек
И котелок облизать.
В Киеве существовали также националистические группы. Вступая в Киев, немцы обещали украинцам свободу, землю, обособленную Украину. Многие украинцы поверили в этот бред украинского фашизма и примкнули к националистическому движению. В городе стали говорить по-украински, носить в петлицах трезуб, приветствовать друг друга поднятием правой руки со словами "Слава Украине!". На Софиевском соборе был вывешен желто-голубой флаг. Украинцы выступали открыто за свободную от немцев и большевиков Украину через газету "Укра нське слово", главным редактором которой был Иван Рогач, впоследствии расстрелянный гестапо [...].
Немцы грабили Киев как только могли. Они вывозили все из квартир эвакуировавшихся граждан, из учреждений, из музеев и библиотек. Они вывезли даже зверей из зоологического сада. Летнее наступление Красной армии подогнало немецких грабителей. Они вывезли под метелку все: начиная с роскошной мебели и дорогих вещей и кончая поломанными стульями. Фашистская грабьармия под натиском Красной армии бежала, оставляя по дороге награбленное добро.
Красная армия подошла к Киеву. Тогда немцы, якобы для благополучия народа, а на самом деле с целью ограбления квартир мирных жителей издали приказ 25 сентября 1943 г. об эвакуации западных районов города. Были специально приготовленные составы для выгнанного населения для отправки в Германию. Жандармы с помощью оружия и плетей сгоняли народ на вокзал, но народ не шел. Прятался в подвалах, погребах, на чердаках. Так погибли десятки мирного населения: супруги Озаренко, Дыпнер А.А., Шпак, Новогородская и многие другие. Фашисты жгли Киев, они сожгли Труханов остров, Слободку I и II. Из 4000 жителей слободки осталась только 1000. Чтобы выгнать население из города, немцы придумали серые повязки со штампом и надписью "Einsatz Kiev" (оставлен в Киеве) для работающих. Затем задумали заменить серые красными, выпущенными в меньшем тираже. Например, из 112 сотрудников [слово неразб.] управления только 19 получили красные повязки. Но не пришлось гадам выгнать оставшееся мирное население: под нажимом Красной армии они бежали, и 6 ноября 1943 г. в освобожденный Киев вошли части РККА.
Юревич В.С., Осадчая Л.А.
РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 53. Д. 298. Л. 2-45.
Подлинник. Рукопись.
№ 2. Заметки о жизни города Киева во время немецкой оккупации
(19 сентября 1941 - 6 ноября 1943 г.).
1. Вступление немецких захватчиков в город, начало "Нового порядка".
[...] И вот с трех сторон, по трем дорогам - по улице Красноармейской, Брест-Литовскому шоссе и Фрунзе, ползучими гадами входят в город тонкие ряды велосипедистов и пехоты гитлеровцев. На рукавах - черные пауки, на машинах - кресты, на лицах - удовлетворение победителей. Редкие группы населения приветствовали приход фашистов выкриками и взмахами кепок. Многие из тех, у которых любопытство побеждало страх, молча и осторожно, и недоверчиво рассматривали пришельцев [...].
И вот "Новый порядок" начался [...]. На каждом более-менее приличном доме были вывешены приказы, что этот дом или усадьба принадлежат коменданту города. Кто зайдет в этот дом или усадьбу, тот будет расстрелян. [...] за каждого немецкого солдата, которого найдут убитым на улицах города, будет расстреляно 100 человек из гражданского населения. За порчу телефонных проводов будет казнено все население, проживающее вблизи места обнаруженной порчи. [...] предлагалось всем евреям города и его окрестностей явиться на Лукьяновское кладбище к Бабьему Яру со своими семьями, документами и своими наилучшими вещами. [...] Думали, что их будут переселять в другое место. Да случилось жестокое людоедство и грабительство. Детей, женщин, стариков расстреливали с автоматов немецкие убийцы. Одежда, золотые вещи и другое ценное имущество нагружалось в машины и вывозилось.
Население, узнав об этом, на Крещатике, Прорезной улице женщины и старики выбрасывались из окон третьего-четвертого этажей домов, когда к ним приближались закровавленные немецкие жандармы. [...] На Подоле, по улице Нижний и Верхний вал, в сквере, закапывали людей живыми в землю. Все душевнобольные Кирилловской больницы были истреблены машинами-душегубками [...].
В газете "Укра нське слово" [...] был напечатан тариф и постоянная цена на хлеб, сало, мясо, молоко, яйца, водку, колбасу и прочее.
Ржаной хлеб - 90 коп. за 1 кг
Белый хлеб - 2 р. 20 коп. за 1 кг
Сало - 22 руб. за 1 кг
Мясо - 9 руб. за 1 кг
Колбаса - 11 руб. за 1 кг
Водка - 22 руб. за 1 кг
Яйца - 8 руб. за 10 шт. и т.д.
Продавать или покупать продукты питания выше означенной цены наказывалось смертной казнью. Естественно, базары не могли торговать по этим ценам [...]. За продажу выше означенной цены никого не расстреливали, а лишь забирали те продукты, которые продавались по цене, выходящей из рамок прейскуранта [...]. Грабя, немцы имели совесть говорить, что они, конфискуя продукты, дарят жизнь их владельцам. [...] Украинская полиция, которую набрали немецкие власти из бродяг, лентяев, разбойников, помогала хозяйничать немцу, грабить и издеваться. Любопытно, что в сообщении о наборе в украинскую охранную полицию будущим полицейским обещались все выгоды этой [...] мерзкой службы. В полицию набирались мужчины от 18 до 50 лет здоровые, "честные" и т.д. Принятым обеспечивалось питание, одежда и гарантия полицейской службы [...].
Те красноармейцы, которым удалось по дороге в концлагерь убежать с немецкого плена, приходили домой истощенные по крайности [...]. И они рассказывали своим семьям о тех ужасах, которые господствовали в немецком плену. Живая, образная пропаганда и агитация против немецкой сволочи.
Кияне4 и сами потом убеждались в правдивости рассказанного, видя пленных, гонимых через Киев, которых массово расстреливали в Дарнице, Борисполе, на Сырце, на ул. Керосинной, на всех дорогах, по которым проходили пленные. Десятки женщин были застрелены около ограды лагеря для пленных лишь за то, что они пытались передать своему родственнику или знакомому несколько сухарей. Все расстрелы и издевательства проводились немцами спокойно, аккуратно [...].
2. Работа на разрушенных мостах, заводах под немецким руководством
И вот в таком угнетении началась немецкая агитация и пропаганда среди населения, чтобы желающие добровольно ехали учиться работать в [...] Германию. 25 января 1942 г. был отправлен первый эшелон на каторжные работы в Германию. Этот эшелон был набран наполовину добровольно, наполовину принудительно. Спровоцированные, обманутые еще не знали, какие страдания ожидали их в чужой стороне. Большинство из этих первых ехали потому, что не было уже выхода на родной земле, в родном городе. Ехали одинокие, потому что здесь они едва не умирали с голода, а им обещали, что в "цветущей" Германии голодными они не будут.
Со вторым, с третьим эшелонами отправляемых в Германию дело усложнялось. Кияне успели получить много писем от своих друзей, родственников, отправленных с первым эшелоном [...] В письмах писали [...] "с утра до позднего вечера только работаю и работаю. А если что не так - хозяйка больно бьет по щекам". Никакие выдумки и ложь газет и плакатов не могли уже обмануть население города. Никто не хотел ехать. [...]
Женщины ходили к знахарям, брали разное зелье для отравления организма, для порчи сердца, легких, почек [...]. Один мужчина два вечера нагим лежал на пляже и давал комарам кусать себя. А потом [...] пошел на отправочный пункт в Германию, помещавшийся на ул. Артема N 24. Медицинская комиссия его освободила. Многие прикладывали к руке или к ноге примочку из растолченного чеснока. На месте примочки появлялась ранка, которая долго потом не заживала. Таких освобождали от поездки и ставили в паспорте штамп, освобождавший от работ на выезд. Сотни людей платили большие деньги за подделку такого штампа.
Многие молодые девушки вышли замуж за полицейских. Жен полицейских в Германию не брали. Многие выходили замуж за первого встречного, за нелюбого, за калеку, чтобы скорее забеременеть. Беременных в Германию также не брали. Много молодежи как раз в это время уходило в партизаны, уходило в леса. Были случаи самоубийств, лишь бы не ехать на каторгу. Как когда-то татары забирали украинскую молодежь, украинскую рабочую силу в неволю, так и немцы забирали [...].
Легче было вывозить оккупантам награбленное имущество, чем людей. Целыми эшелонами вывозили они разную мебель, ценные ковры, художественные картины с правительственного здания. Вывезли даже оконные рамы, двери, ручки от них, повынимали мраморные плиты [...].
Когда бои докатились к Волге, тяжелое угнетенное положение под сапогом у немцев родили у большинства населения города разочарование и неверие в победу Красной армии. Молодежь развинтилась. Большинство безразлично говорили: "Э, все равно война", - когда собиралась пьянствовать, играть в карты или идти на воровство. Стали более частыми в городе случаи крупного воровства. О мелких уже и речи быть не может. Каждый не желал работать на каторжной подневольной работе, каждый стремился достать легкого хлеба мошенничеством, воровством, продажностью. Девушки шли работать на какие угодно тяжелые физические работы, избегая Германии. Незначительное количество из них путалось с немецкими солдатами, а вот девушки из интеллигентных семейств выискивали более выгодную и легкую работу переводчиц, машинисток. Они, имея больше свободного времени, чистенькие, больше и приударивали за немцами, чтобы иметь возможность с ними пойти в театр, кино, оперу или на стадион. [...] Незначительная часть комсомольцев, остававшихся в Киеве [...], убеждали, что Красная армия должна возвратиться [...]. В городе на всем отражалась чья-то подпольная, внутренняя работа, борьба против оккупантов. [...] факты расклеенных прокламаций, сообщений советского информбюро, порча телефонной немецкой связи, диверсии на заводах и фабриках доказывали населению, что в городе проводится тайная борьба с врагом. [...] Было вывешено сообщение о награждении продуктами питания и тысячами рублей тех, кто выдаст коммуниста, партизана или красного командира. С жестокостью были повешены на Бессарабке какие-то люди с надписью "партизаны". Через весь город гнала немчура советских моряков к Бабьему Яру. Все [...] были закованы в кандалы, руки связаны колючей проволокой, оборванные, многие из них - только в нижнем белье. [...] из толпы бросали морякам хлеб, яблоки, сухари [...].
Боженко,
инструктор отдела рабочей молодежи Киевского обкома ЛКСМ
РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 53. Д. 298. Л. 35-43.
Подлинник. Автограф.
Публикацию подготовила Марина Дацишина, кандидат исторических наук, главный специалист РГАСПИ
- 1. РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 53. Д. 298. Л. 51.
- 2. Гостиницах (укр.), так в тексте.
- 3. Откормленного (укр.)
- 4. Киевляне (укр.), так в тексте.