Отец не любил говорить о войне, хотя по его медалям можно было понять географию его боевых лет. Он всегда хранил боли и потери в себе. Не думаю, что это было только его личным качеством. Его фронтовые товарищи тоже не любили особенно распространяться о том, что они пережили и что их связало накрепко на всю оставшуюся жизнь. Да и осталось их совсем немного - в горниле боев павших было не меньше, чем живых. Они чаще обменивались какими-то шутливыми воспоминаниями. Но этого литературно-кинематографического захлеба: "А помнишь?.. А помнишь?.." - у них вовсе не было. Поэтому, наверное, им так нравился "Белорусский вокзал" Андрея Смирнова, где больше молчали, чем говорили.
Уже взрослым, в середине 90-х прошлого века, по делам, связанным с сохранением мемориала на Мамаевом кургане, увенчанного знаменитым монументом Е. Вучетича "Родина-мать зовет!", мне довелось впервые побывать в Волгограде, земля которого хранила тела погребенных, но еще безымянных воинов. Поисковые работы продолжаются по сей день, выявляя фамилии погибших - возвращение имен поистине божье дело, и для убитых, и для их близких, которым важно узнать, что они лежат в сталинградской земле, а не числятся по разряду пропавших без вести. Приехал, уже давно прочитав "В окопах Сталинграда" В. Некрасова, "Живых и мертвых" К. Симонова, "Жизнь и судьбу" В. Гроссмана и множество других книг, написанных о великой битве на Волге. Но даже в страшных снах не мог себе представить, что линия фронта нередко проходила по городским квартирам, по коридорам и проходам, соединяющим этажи. Скученность и близость сражающихся друг с другом была фантастически уплотненной, физиология войны, жизни и смерти здесь раскрывается с предельной экзистенциальной силой. Однажды уже писал о том, что сражающиеся друг с другом советские и фашистские солдаты находились в постоянной физической близости, они знали друг друга в лицо, понимая, что если хочешь уцелеть, то надо убить того, кто целится в тебя, подползает к тебе со штыком или ножом. Прошу простить меня за дурной литературный слог - наверное, в реальности все было страшнее и проще. Но ясно, что каждую секунду требовалось беспримерное напряжение всего организма, предельная концентрация, которой вряд ли могло хватать надолго. А еще надо было есть, пить, курить, справлять нужду - и побеждать врага любой ценой... Отец был коммунистом и евреем - таких в плен не брали. Он сражался за Родину и мстил за свою сожженную на Украине первую семью, жену и двоих детей. Ему было не до гуманизма. И в эти месяцы он не мучился ни "проклятыми" вопросами философии, ни рассуждениями о добре и зле.
Наверное, поэтому даже через годы и десятилетия отец не рассказывал о войне, хотя она по-прежнему жила в нем и не отпускала его. Только 9 Мая, в День Победы, он позволял себе надевать ордена и медали - это был ритуал, который, впрочем, не сопровождался никакими героическими речами. В этот день он даже не повторял обычное: "Мишка, ты слишком много пьешь!" - понимая, что более оправданного повода выпить нет и не может быть.
Развал СССР он пережил с болезненной остротой, как и большинство людей его поколения, выросших и состоявшихся в Советском Союзе. "Неужели мы напрасно жили?.." - этот вопрос задал мой другой родственник, полковник в отставке, прошедший, как и мой отец, войну. И ему нужен был отрицательный ответ на этот вопрос. Потому что любой другой ответ был бы равносилен смертному приговору.
Именно поэтому ежегодные торжества в Волгограде, Ленинграде, Москве, других городах-героях, во всей России - своего рода государственный ответ на этот самый вопрос, который по-прежнему бередит душу ветеранов, да и не их одних.
Наверное, поэтому отец не выходил из КПСС даже тогда, когда она уже перестала существовать. В его доме, где жило много отставных военных, была партийная организация, хотя до конца не уверен, что все ее участники понимали до конца, что они состоят вовсе не в той партии, в которую они вступали. Но сама возможность хотя бы отчасти сохранять привычный уклад жизни усмиряла их душевное беспокойство.
Наверное, отец, как и многие его сверстники, привык, что за него говорили другие. Сначала выдвинувшиеся из их же рядов, а потом все моложе и моложе, не пережившие войну, но изучавшие ее по разным книгам и документам. Он не завидовал их умению говорить о том, о чем он предпочитал молчать. Какой бы сложной ни была сегодняшняя жизнь, как бы ни рифмовались нынешние события с тем, что происходило восемь десятков лет назад, - Великая Отечественная война останется в истории как совершенно особая пора бытия нашего народа, понесшего огромные потери, но сплотившегося для того, чтобы сохраниться и утвердить себя в истории. В этом был глубинный смысл его жертвенного подвига, который мы по сей день пытаемся постичь. Смысл, который чужд пустому славословию.