Писатель Василий Авченко: Дальний Восток открывали не только люди, но и книги
О тайнах Владимира Арсеньева, военном летчике Льве Колесникове, а также о морозе, ставшем частью нашего генетического кода, - наш разговор с Василием Авченко.
Василий, в этом году вы написали текст для масштабной акции "Тотальный диктант". Насколько сегодня вообще до грамотности? В наше время тревог и перемен, возможно, стоит волноваться не за буквы в строчках, а вспомнить уроки истории?
Василий Авченко: Думаю, что всегда должно быть и до грамотности, и до музыки, и до стихов, и до уроков истории, конечно (которая, правда, чаще всего ничему не учит). Мы всегда жили, живем и будем жить в тревогах и переменах (не всегда к лучшему). Этот мир прекрасен и трагичен одновременно, таким он и останется. Поэтому - всегда должно быть до всего, включая буквы и слова. Это одно из главных наших сокровищ - родная речь.
Почему решили посвятить текст диктанта вашему земляку, легендарному путешественнику и исследователю Дальнего Востока Владимиру Арсеньеву?
Василий Авченко: Тотальный диктант - акция просветительская, и мне хотелось, чтобы это была не только проверка грамотности как таковая, чтобы текст нес какое-то важное интересное послание. Если кто-то после диктанта захочет открыть для себя прозу Владимира Арсеньева или перечитать его - буду считать свою задачу выполненной.
Арсеньев - и путешественник, и этнограф, и писатель, и военный востоковед, - очень разносторонний человек. О каком Арсеньеве речь пойдет в тексте?
Василий Авченко: Эссе будет с акцентом на его природоохранную деятельность. Он действительно человек ломоносовского типа, очень разноплановый. Два года пехотного юнкерского училища - вот и все его университеты, остальное - самообразование. Арсеньев - один из первых русских экологов. Это слово тогда еще даже не использовалось в широком обиходе. Уссурийская тайга казалась неисчерпаемой: зверья полно - стреляй, сколько хочешь, руби деревья, не зная меры. А Арсеньев уже тогда говорил, что нужно принимать закон, регламентирующий охоту, рубку леса, что необходимо бороться с браконьерством. Ведь крестьяне отстреливали тигров, потому что видели в них абсолютное зло, угрозу для скота... Прошло много лет, прежде чем тигров взяли под охрану. Именно Арсеньев стоял у истоков системной природоохранной политики.
Современный зоозащитник, можно сказать.
Василий Авченко: Не только "зоо" - защитник всего нашего общего дома. Он не был оголтелым "зеленым", у которого любовь к животным заняла в душе место атрофировавшейся любви к людям. Арсеньев был мудрым человеком, понимал важность развития сельского хозяйства, промышленности, прокладки железных дорог... При этом выступал за то, чтобы согласовать интересы природы, человека, промышленности. И природоохранник в нем всегда был неотделим от государственника.
Если же говорить об Арсеньеве-писателе, то наиболее известны две его книги, написанные на грани документа и художественной прозы и обращенные к широкому читателю: "По Уссурийскому краю" и "Дерсу Узала". Они объединены общим героем - гольдом (то есть нанайцем) Дерсу Узала, ставшим проводником, другом и в какой-то мере даже учителем Арсеньева. Без этого героя ничего бы не получилось. Достижение и удача писателя Арсеньева - в том, что он сумел создать этот образ, дать читателю первого дальневосточного (причем не локального по значению) литературного героя. В котором, кстати, просматриваются черты не только реального Дерсу, но и других прототипов, так что мы вправе считать этот образ собирательным.
Вы считаете Арсеньева недопрочитанным писателем. Текст для диктанта - предпосылка к написанию книги о нем?
Василий Авченко: Я никогда не собирался писать о нем книгу, но, похоже, рано или поздно придется: слишком много информации собралось в голове и компьютере, преступно не придать ей какую-то форму... Арсеньев был человеком, застегнутым на все пуговицы. Мало кто знает, что у него была инвалидность и ряд серьезных заболеваний: и сердце, и легкие, и желудок. Ему врачи хотели запретить всякую работу, а он ходил по тайге до самого конца и никогда не жаловался. Многое об Арсеньеве мы знаем от его близких, а не от него самого. Например, хабаровский литератор Георгий Пермяков записал воспоминания первой жены Арсеньева, которые дополняют его строгий образ какими-то человеческими чертами. Взять хотя бы историю с его разводом. Брак был церковный, его не так просто было расторгнуть. Арсеньев нанял девушку легкого поведения, позвал своего приятеля с фотоаппаратом, они пошли в гостиницу, где сделали фотографии в постели, которые Арсеньев и предоставил церковным властям: вот, мол, доказательства моего прелюбодеяния, я беру на себя этот грех, разводите меня с женой. Сам он никогда об этом не рассказывал. Есть и другие тайны Арсеньева, в том числе нераскрытые. Есть множество служебных отчетов, научных статей, аналитики... Одна из задач автора будущей книги об Арсеньеве - выступить, подобно Дерсу, проводником между специальными текстами и простым читателем.
Наверняка многое о нем можно почерпнуть из дневников, переписки с друзьями.
Василий Авченко: Совсем недавно тихоокеанское издательство "Рубеж" впервые выпустило экспедиционные дневники Арсеньева. Это ценнейший источник, но и там он очень сдержан, эти дневники - не личного, а делового характера. Самые, пожалуй, откровенные тексты Арсеньева - это переписка, но и она еще не вся найдена и разобрана. Известны его письма к этнографу Штернбергу, фольклористу Азадовскому, ботанику и будущему главе Академии наук СССР Комарову, писателю Горькому. В них он несколько приоткрывается.
Горький писал Арсеньеву: "Вам удалось объединить в себе Брема и Фенимора Купера". Сильное, хотя, на мой взгляд, не совсем точное определение, которое Арсеньева обнадежило, помогло поверить в себя как в литератора. В каждом письме Арсеньев звал Горького в Приморье, но тот эти приглашения игнорировал...
В последние годы жизни Арсеньев находился в глубочайшей депрессии, что видно по его письмам. Говорил, что все его друзья-сверстники уже ушли и ему нечего делать на этом свете. Страдал от доносов завистников и клеветников. В последнем письме профессору Федору Аристову писал: "Я всё больше и больше чувствую свое одиночество... Я стал уставать от людей... Мое желание - закончить обработку своих научных трудов и уйти, уйти подальше, уйти совсем - к Дерсу!". Тот, напомню, был убит еще в 1908 году под Хабаровском.
Ждем книгу об Арсеньеве. А пока опять о диктанте, текст для него как-то усложняли, чтобы отличников поменьше было?
Василий Авченко: Напротив, хочется, чтобы было больше отличников. Но Тотальный диктант не должен быть простым, это серьезнейший экзамен. В нем участвуют те, кто, как правило, хорошо владеет языком и хочет знать его еще лучше. Задачи переусложнять текст у меня не было, но я ловил себя на том, что, когда думал, какое слово или оборот употребить, машинально делал выбор в пользу более сложного варианта. Пару раз меня даже одернули коллеги из Филологического совета Тотального диктанта. Я не отношусь к граммар-наци, но высоко ценю грамотность. Сам я, признаюсь, почти не знаю правил русского языка. Я рано научился читать. Зрительная память помогает писать грамотно. Хотя, конечно, порой ошибаюсь - как и все.
На книжной ярмарке non/fiction вы представите книгу "Красное небо", в которой обращаетесь к истории Льва Колесникова, писателя, военного летчика. Он не такой уж и заметный герой в истории, почему книга - о нем?
Василий Авченко: Он происходил из очень интересной владивостокской семьи, чей род начинается с Николая Петровича Матвеева. Это первый европеец, родившийся в Японии, дедушка Льва Колесникова. Матвеев стал первым летописцем Владивостока, журналистом, писателем, издателем. Сытин выпустил его книгу "Уссурийские рассказы". А еще у Матвеева было 15 детей....
Стоп! Книжка-то про Колесникова, а мы все про Матвеева и про Матвеева, как так?
Василий Авченко: Дело в том, что с личностью Льва Колесникова связан целый ряд очень интересных и неожиданных персонажей, один из них - его дед Николай Матвеев, основатель огромного пишущего рода. Многие из его детей были графоманами в прямом смысле слова, но некоторые писали прекрасно. Венедикт Март, поэт-футурист - сын Матвеева. Внук Матвеева - Иван Елагин, внучка - Новелла Матвеева. Отцом Колесникова был Петр Матвеев - эксцентричный философ, писавший афоризмы и закончивший свои дни в сумасшедшем доме, а матерью - Александра Колесникова, первая любовь писателя Фадеева.
Теперь понятно, почему ваша книга начинается с фразы "Ключом к пониманию времени и места может быть изучение фамильных историй". Но книга все же об истории нашей страны?
Василий Авченко: Говоря о Льве Колесникове, мы выходим на массу интересных тем, связанных не только с его родственниками, но и с Владивостоком, военной авиацией, Корейской войной. Колесников служил военным летчиком и участвовал в Корейской войне 1950-1953 гг. Дальше - космическая и лунная гонки США и СССР. Оказывается, что и к этой теме Колесников имеет прямое отношение. Конечно, он не относится к знаменитым героям авиации, и писатель, прямо скажем, - невыдающийся, но вокруг этого человека совершенно удивительным образом закруживались вихри мировой истории ХХ века. Сюжет написан самой историей, и я вроде бы просто иду за событиями.
В "Редакции Елены Шубиной" готовится к выходу интригующий сборник рассказов под названием "Тело", о чем ваша история в нем?
Василий Авченко: Там будет эссе о морозе. О России - самой холодной в мире стране. О том, что мороз нас на самом деле греет, и бережет, и спасает. О том, что нам, часто стремящимся к чужим теплым морям, следовало бы понять и даже возлюбить мороз, ставший частью нашего генетического кода. О нашем проклятом и благословенном Севере. Меня многие не поймут, но в последние годы я почувствовал, что полюбил мороз. "Я северянин, я ценю тепло", - написал однажды Шаламов. Вот обо всем этом я и рассуждаю.
Между тем
Тотальный диктант в этом году пройдет 8 апреля. Василий Авченко прочтет текст в столице диктанта этого года - Нижнем Тагиле, на Демидовском железоделательном заводе.