Благовестие из побежденного Парижа: Как русские покорили простых французов
1814 год. 19 марта по старому стилю, то есть 31 марта по новому, в 8 утра императору Александру I, остановившемуся в замке Бонди, подали светло-серую лошадь по имени Марс - впереди был Париж. За три месяца до этого, 25 декабря 1813 года, на Рождество (по старому стилю), когда русские войска подошли к берегам Рейна, государь выпустил "Воззвание к Российским войскам при вступлении в пределы Франции". Там говорилось: "Воины! Мужество и храбрость ваша привели вас от Оки на Рейн. Они ведут нас далее: мы вступаем в пределы той земли, с которой ведем кровопролитную войну... Неприятели, вступая в царство наше, нанесли нам много зла, но и претерпели за оное страшную казнь. Гнев Божий поразил их. Не уподобимся им: человеколюбивому Богу не может быть угодно бесчеловечие и зверство. Забудем дела их; понесем к ним не месть и злобу, но дружелюбие и простертую для примирения руку". И хотя дружелюбие российского войска имело четко очерченные границы -18 марта Александр I произнесет знаменитое: "С бою или церемониальным маршем, на развалинах или в пышных палатах, но Европа должна ныне же ночевать в Париже", - слова об отсутствии мести и злобы не были пустой риторикой.
Отечественная война 1812 года обострила религиозные чувства многих. То, что пережил тридцатипятилетний Александр - баловень судьбы и скептик, впервые прочитавший Евангелие (на французском!) только в июле 1812 года, - называют внутренним преображением. "Пожар Москвы осветил мою душу", - признавался государь. Случившееся с наполеоновским войском "на ледяных полях" России царь воспринял как Суд Божий, и это наполнило его "сердце теплотою веры". Известно, что Александр подчеркивал карандашом все те места Нового Завета, "которые мог применить к собственному положению, и когда перечитывал их вновь, ему казалось, что какой-то дружеский голос придавал ему бодрости и рассеивал его заблуждения".
К 9 утра 19 марта торжественная процессия победителей прибыла к предместьям Парижа. "Колонны наши с барабанным боем, музыкой и распущенными знаменами вошли в ворота Сен-Мартен... За многочисленным народом не было видно ни улиц, ни домов, ни крыш. Какой-то торжественный гул народного ропота раздавался в воздухе, заглушая и звук музыки, и бой барабанов", - вспоминал прапорщик лейб-гвардии Литовского полка Николай Лорер.
"Наше вхождение в Париж было великолепно, - читаем в письме Александра I князю А.Н. Голицыну. - Все спешило обнимать мои колена, народ бросался целовать мои руки, ноги, хватались даже за стремена, оглашали воздух радостными криками, поздравлениями. Но душа моя ощущала другую радость. Она таяла в беспредельной преданности Господу, сотворившему чудо Своего милосердия; она, эта душа, жаждала уединения, сердце мое порывалось пролить пред Господом все чувствования мои. Мне хотелось приобщиться Святых Таин".
19 марта 1814 года шел Великий пост, с 23-го начиналась Страстная неделя, поэтому желание Александра, будто заново открывавшего для себя церковную жизнь, понятно. Но поди попробуй найти в наполеоновском Париже русскую церковь! И вдруг, к крайнему изумлению государя, приходит весть - как чудо и знак свыше: последний российский посол, выезжая из столицы, передал посольскую церковь на сохранение в дом американского посланника.
"... душа моя была, однако ж, не без смущения, - читаем дальше признания Александра, - мне известно было, что грозные еще своим отчаянием полчища Наполеона стягивались в самом близком расстоянии от Фонтенбло, следовательно, мне скоро надлежало выводить войска для нового боя, мне надлежало также принять меры, чтобы сдерживать и буйную чернь парижскую, зажигающуюся от малейшего успеха Наполеонова".
Несколько дней и ночей проходит в тревоге. И вот 25 марта "добровольное отречение Наполеона от престола поспешило в радостном для меня благовестии, чтоб совершенно уже успокоить меня и доставить мне все средства продолжать ходить в церковь", - пишет Александр.
А теперь давайте обратим внимание на слово, которое употребляет император, сообщая про радостную новость об отречении Наполеона, - "благовестие". Смотрите, новости бывают плохими, хорошими, а бывают настолько важными, ведущими к чему-то поворотному, что для них есть отдельное слово "весть", родственное глаголу "вести". Наши предки в отличие от нас, захлебывающихся в информационных потоках, чувствовали градацию: вот просто новость, вот известие, а вот весть. И среди этой значимой вести выделяли одну, особую, - благую весть. Кстати, греческое звучание выражения "благая весть" знает каждый: eu - благо, ggelein - возвещать. Евангелие - euaggelion, благовестие о спасении человечества от власти смерти и греха. А еще есть отдельное слово "Благовещение", причем написанное с заглавной буквы. Так вот, специальным словом "Благовещение" называлась особая благая весть - весть, которую принес Деве Марии архангел Гавриил о том, что Она станет Матерью Спасителя. Этому событию и посвящен праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, который называют "началом нашего спасения". Ровно через девять месяцев после Благовещения родится Иисус. Сын Божий примет человеческую плоть, человеческую природу, став подобным человеку во всем, кроме греха, и потом, приняв человеческую смертность, Иисус Христос уже Своей Божественной природой победит саму смерть - победит Воскресением из мертвых. Это победу над смертью мы отмечаем на Пасху. Но Пасхи не было бы без события Благовещения.
В XIX веке праздник этот отмечали 26 марта. Я фиксирую ваше внимание на дате не зря: Александр I получил сообщение об отречении Наполеона, которого в русском народе почитали Антихристом, накануне праздника Благовещения. Кто-то увидит в этом совпадение, государь император увидел в этом Промысл Божий: Александр уже знал, что ничего не происходит ни с отдельным человеком, ни с целыми народами без соизволения и попущения Божьего.
Часть историков, по счастью незначительная, с иронией относится к милосердию царя по отношению к поверженным французам. Александра представляют либо сентиментальным мистиком, даже после французских зверств в России не потерявшим раболепия перед "просвещенным французом", либо человеком тщеславным, жаждущим поразить Европу своей показной набожностью. При этом вспоминают бродячие анекдоты про то, как пока, мол, государь молился да каялся, офицеры волочились за веселыми парижанками из Пале-Рояля, просаживая в кутежах целые состояния, а казаки... Казаки полуголыми купали лошадей в Сене.
Да, и это было. И все же русский солдат, заплативший чудовищно большую цену за освобождение не только Родины, всей Европы от корсиканского дьявола, пришел сюда не как завоеватель, несущий меч мести. Очистив Европу, он принес ее народам долгожданный мир.
Через три дня после праздника Благовещения в Париже русское воинство отмечало Пасху. На той самой площади, где в 1793 году были казнены Людовик XVI и Мария-Антуанетта, кровью которых кропили ревущую французскую толпу, по приказу Александра был воздвигнут православный алтарь. Вокруг него выстроили союзные войска. На торжественное пасхальное богослужение вызвали всех православных священников, какие нашлись в армии. Толпы изумленных парижан с нетерпением ждали небывалого зрелища. И вот площадь огласилась громким и стройным русским пением. Все смолкли, все внимали!..
Русский царь, согласно православной традиции, всенародно молился вместе со своим воинством и этим как бы очищал окровавленное место. Духовное торжество русских не оставило равнодушными французов. Свидетели отмечали: "Удивительно и даже забавно было видеть, как французские маршалы и многочисленная фаланга французских генералов, расталкивая друг друга, теснились возле русского креста, стараясь скорее к нему приложиться". До отречения Наполеона от власти совершалась победа физическая. Сейчас свершалась духовная победа русских.