За какими смыслами идти в Третьяковку на выставку трех Васнецовых

В Новой Третьяковке открылась выставка "Васнецовы. Связь поколений. Из XIX в XXI век" (куратор Ольга Атрощенко). Перефразируя Льва Толстого, можно сказать, что в этом проекте две любимых мысли - "мысль семейная" и "мысль народная".

Благодаря "мысли семейной" состоялась встреча произведений двух веков и трех художников: Виктора Васнецова, его младшего брата Аполлинария и Андрея Васнецова, внука Виктора Михайловича. Отчасти этому способствовало и то, что юбилеи внука и деда оказались рядом: 175-летие со дня рождения Виктора Васнецова пришлось на 2023 год, 100 лет со дня рождения Андрея Васнецова отмечаем в этом году.

Андрей Васнецов уроки Караваджо, Сурбарана, Пикассо переплавляет в "суровый стиль" русской оттепели. Фото: РИА Новости

В тридевятом царстве

Архитектор выставки Сергей Чобан превратил трехуровневое пространство (залы первого и второго этажа плюс хоры) в поэтическую метафору города и мира. Наверху - небесный град, с эскизами фресок Виктора Васнецова для Владимирского собора в Киеве. Ниже, в центре, - "белый город", внутри которого - картины деревянного Кремля XVII века и Китай-Города, созданные Аполлинарием Васнецовым. По их улицам и торговым площадям бродят скоморохи и "медведчики" (разумеется, с мишками на цепи), поутру скачут гонцы, на Ивановской площади идет гулянье… И если скоморохи отчасти превращают картину в театральную сцену с декорациями деревянного Кремля, то "Гонцы", скачущие по узкой улочке крепости, выглядят вполне кинематографически - вестниками беды. Тщательная продуманность этих акварелей и рисунков делают их похожими на реконструкцию. Хотя Аполлинарий Михайлович и вдохновлялся видом на Кремль из квартиры в Кокоревском подворье на Софийской набережной, он увлеченно штудировал старинные планы города, гравюры, исследования историков. Позже, уже в1920-е, Аполлинарий Васнецов примет участие в создании Музея Москвы, станет председателем общества "Старая Москва", использует старые планы города для идентификации остатков строений, найденных во время строительных работ в ХХ веке.

Так вот, за стенами "белокаменной", ставшей центром экспозиции, расстилаются чащи и поля. И тут как раз - мир Ивана-царевича, который с помощью Серого волка спасает Елену Прекрасную, пространство леса, где Аленушка горюет у заросшего пруда, и степей, где у камня задумался витязь, и где красиво, как в опере, лежат убитые воины после побоища князя Игоря с половцами. Словом, это мир русской сказки, романтических баллад, трагического "Слова о Полку Игореве" и волшебных птиц Сирина и Алконоста, у которых лапы покруче и помощнее орлиных. Мир этот, перенесенный Виктором Васнецовым на полотно, декоративный, по-сказочному условный. Он растиражирован на календарях, открытках, настенных ковриках и в учебниках родной речи. Этот мир волшебной сказки, чарующий и пугающий, выглядит возвращением в мир детства. Потому - уютным, домашним.

Казалось бы, огромный размер этих ярких полотен исключает уютную камерность детской. Монументальностью они напоминают стенные росписи, условностью - повторы сказителей былин, яркой декоративностью - узоры ковра. Сегодня же масштаб этих полотен напоминает экран проекций фантазийного мира, втягивающего в себя зрителей, словно сновидение или сериал. Любопытно, что четверым маленьким детям Васнецова, видевших картину "Иван-царевич на Сером волке" дома, поскольку отец писал ее параллельно с работой над росписями Владимирского собора, она напоминала и о сказках перед сном и об игре в волка. Алексей Васнецов вспоминал: "На полу лежала волчья шкура с головой и оскаленными зубами. Днем она была не страшна, даже можно было на нее сесть, но к вечеру уже оскаленный рот волка вызывал опасения, особенно, когда старший брат (безумно храбрый) подлезал под шкуру, и она ползла к дивану, на котором мы сидели вместе с мамой, и бросалась на нас, стараясь схватить за ноги. Мы поджимали ноги и визжали отчаянно". Словом, мир семейный и мир фольклорный встречаются тут невзначай, как давние знакомые.

Наконец, из "белого города" и сказочного леса и степей лестница ведет вниз, в пространство земных контрастов тени и света, жизни и смерти, созданное Андреем Васнецовым. Эта часть выставки открывается "Натюрмортом с черной курицей" и полотном "Завтрак", показанным в 1962 году на той самой выставке "30 лет МОСХ" в Манеже, где Никита Сергеевич Хрущев устроил свой грозный перформанс. За мрачность "Завтрака" 30-летнему художнику пришлось оправдываться публично. А завершается выставка полотном "Затмение", где под черным солнцем плывут в лодке двое - старый отец и оставшийся вечно молодым сын.

Фамильное сходство

На первый взгляд, трудно найти художников столь разных, как сказочник, основоположник неорусского стиля, мастер "христианизированного фольклоризма" Виктор Васнецов и его внук Андрей Васнецов, монументалист, художник "сурового стиля", в чьих полотнах уроки Караваджо и Веласкеса, Сурбарана, Пикассо и Дерена переплавлены в строгий аскетизм модернистского искусства ХХ века. Тем не менее это сближение не назовешь странным. И родственная, семейная связь тут не единственная причина.

Может быть, напротив, она возвращает к "мысли семейной", и - к "фамильному сходству", что ни имеет ничего общего ни с клонированием, ни с эпигонством. Гораздо больше - с поиском своего пути.

Андрей Васнецов остается монументалистом даже в самых личных работах. Его почти монохромное полотно "Похороны солдата" 1985 года своей фронтальной композицией напоминает скульптурный фриз. Фигуры теснятся на первом плане, словно еще шаг - и они вступят в пространство зрителя. За ними - плоскость неба, и - пространство листа, где мерные строки эпитафии "Здесь воин похоронен неизвестный…" выстраиваются в каре. Мужские фигуры, образующие группу прощающихся и скорбящих, почти лишены примет времени. Разве что темное дуло автомата, поднятое вверх, напоминает о короткой очереди салюта. Черно-белая гамма. Минимум жестов. Ничего личного. Но на камне, который должен остаться над могилой, прочитывается имя - Юрий Васнецов. Юрий, старший брат художника, погиб в ноябре 1941-го в боях за Калинин (Тверь). Семья много лет ничего не знала о его судьбе, лишь в 1951-м родители получили официальное подтверждение гибели Юрия. Это картина памяти неизвестного солдата - все, что брат мог сделать для памяти брата. У Андрея Владимировича, самого фронтовика, это чуть ли не единственная картина, посвященная войне.

В этом полотне словно сошлось все. Предельная сдержанность и выразительность, созданная минимумом средств. Скульптурная ясность форм, восходящая к античности. Отказ от экспрессии в пользу классической ясности.

Аполлинарий Васнецов, словно визионер, воссоздает картины древней столицы. Фото: Артем Геодакян / ТАСС

Казалось бы, полная антитеза работам деда. Но вот какая штука - в конце 1980-х-начале 1990-х Андрей Васнецов покупает участок земли в Новом Абрамцеве, строит дом и мастерскую. Картины "Мост через реку Ворю", "Абрамцево. Дорога", лишенные и намека на ностальгические нотки, выглядят формулой пейзажа. Этот пейзаж вроде бы трудно заподозрить в символизме, но в нем человек прочно вписан пространство поля, парка, реки. Он словно его неотъемлемая часть. Кажется, что именно природа для Васнецова-внука оказывается опорой, мостиком не только через речку Ворю, но и через эпохи. Впрочем, другой, более ранний "Осенний пейзаж с охотниками", написанный на северной реке, подсказывает, что Андрея Васнецова интересует не то, что меняется, а то, что неизменно. Или то, в чем проглядывает на мгновенье вечность. На то он и монументалист. Так на его ранних полотнах появляется семейный обед соседей Иванушкиных, и вид на Боровский монастырь со сломанным деревом на переднем плане, и портреты друзей, соседей, своей семьи… Художник словно создает личный базовый словарь. Такой вокабуляр у каждого свой. Но у многих в этом словаре, как и у Андрея Васнецова, будут "родные люди", "любимый пейзаж", "сборы на охоту", "мать с ребенком", "завтрак" или "мое окно". В этом смысле "мысль народная" и "мысль семейная" художнику совсем не чужды.

Между тем

Место встречи - Абрамцево

Лаконичные виды Абрамцева у Андрея Васнецова ничем не напоминают о феерической жизни здесь Мамонтовского кружка в конце XIXвека. Зато о ней напоминает первая часть выставки в Третьяковской галерее. Мамонтовскому кружку, семье Саввы и Елизаветы Мамонтовых тут посвящен отдельный раздел. Он словно проявляет скрытые, оставшиеся "в тени" или "за кадром", мотивы в живописи Андрея Васнецова. И наоборот, аскетизм "сурового стиля" оттепели помогает увидеть по-новому бьющую ключом энергию fin de siècle. И обнаружить в русском неоромантизме рождение узнаваемых черт европейского модерна.