Долгие годы любимым "внутренним паролем" Кенжеева было латинское amo ergo sum

2 августа исполнилось бы 74 года поэту Бахыту Кенжееву. Эта дата почти совпала с 40 днями с его ухода. Все это время рядом со мной книга Бахыта, подаренная им четверть века назад. А составил ее наш общий с Бахытом друг - Павел Крючков. В эти дни мы не раз говорили с Павлом по телефону о Кенжееве. Я-то видел Бахыта всего лишь раз, а Павел дружил с ним почти целую жизнь. И вот Павел так рассказывал мне о Бахыте, что в какой-то момент я остановил его - мне стало горько от того, что такой рассказ через секунду растворится в воздухе без следа. "Лучше напиши мне обо всем этом письмо", - попросил я.

"Дорогой друг, пишу тебе по невыносимо печальному поводу. В конце июня этого лета от нас ушел чудесный русский поэт Бахыт Кенжеев. Для меня - в частной, так сказать, жизни - он, конечно же, Бахытик, Кенжей, Бхыт. Наши семьи несколько лет подряд делили в подмосковном Переделкине кров, снимая в складчину старый дом. На втором этаже обитали со своей мамой его милые дочки, мои крестницы Ксюша и Саша, а внизу - мы с женой и наш маленький сын. Дети росли вместе. Вечерами мы нередко сиживали с ним на завалинке, захватив с собою "хлебного вина", две стопки и тарелку сыра, а утром - дремали в электричке, летящей в Москву.

Мне довелось, представь, составлять к двум кенжеевским юбилеям сборники его избранного, соорудить видеофильм о нем и записать пластинку с его авторским чтением.

В одно из печальных стихотворений Бахыта я даже попал как персонаж, под своим именем и фамилией...

А еще на протяжении почти четверти века, работая в "Новом мире", я готовил его публикации, сооружая из музыкальнейших стихов Кенжеева композиции и придумывая названия подборкам. Он относился к этому благосклонно.

...Когда в 2000-м вышло избранное "Из семи книг", послесловие к которому написал Сергей Аверинцев, - художественный критик Алеша Мокроусов написал, что после этой книги всем должно быть понятно: Кенжеев - классический поэт. Я задрал нос и долго носился со своей "сопричастностью", если бы Бахыт однажды не обронил, хмыкая: "...Слишком уж хорошо это все собрано". Что имелось в виду за этим "слишком", я понял позже: любой намек на то или иное "забронзовение" был для него мучением, несмотря на неизбежное и в его случае весьма трогательное тщеславие.

Текучесть живой жизни с ее озарениями и провалами была дорога Кенжееву, как свобода. Эта жизнь отражалась и преображалась в стихах, которые шли к нему постоянно, иногда по несколько произведений в неделю. Поэтические перерывы его тяготили, и тогда он отвлекался на статьи или прозу. Случалось, что передавал слово придуманному им диковатому персонажу - Ремонту Приборову, который уморительно откликался на что угодно. Этот родственник капитана Лебядкина играл, кажется, роль отдушины.

Долгие годы любимым "внутренним паролем" Бахыта было латинское amo ergo sum: "люблю - значит существую". Его последнее избранное (2019) я так и назвал.

В литературном мире Бахытика обожали. Обаятельный, компанейский, застольный и уличный разом. И вместе с тем - невероятно щедрый и кроткий. Помню, как однажды его попытались вовлечь в публичный разговор о неблаговидном поведении одного общего знакомого. "Мне нечего сказать, - серьезно произнес Кенжеев. - Считайте, что я заплакал о нем".

Наши семьи делили кров, снимая в складчину старый дом

Писать тебе обо всем этом - немножко неловко. Может, потому что это - вроде как частное... Но и честное. Утешаюсь тем, что я всегда понимал, с поэтом какого масштаба и таланта мне довелось соприкоснуться. Поверь, я всегда отделял одно от другого.

Знаю, что острое чувство потери переживают тысячи читателей. Его уход сильно всколыхнул наш литературный окоем. И еще - очень важное. Бахыт - в крещении раб Божий Борис - честно отслужил своему дару, за который не уставал благодарить...

Шлю тебе стихи из его первой книги, выпущенной в 1984 году за океаном, и одно - из последней, изданной в России шесть лет тому назад.

Твой Павел Крючков"

Избранное

• На берегу реки в четыре
• часа утра - приди, присядь.
• Кусты прозрачные
• застыли,
• непроницаемая гладь.
• Еще деревья смотрят косо,
• весну в бессоннице виня,
• и пахнет сумраком
• белёсым
• вода в ладонях у меня...

1972

* * *

• одни друзья умирают
• другие дети родятся
• на смену волне и яблоку
• приходят грустные сны
• и даже я постепенно
• становлюсь для кого-то
• тенью
• тающей в синем прошлом
• будто облако в жаркий день

1978

* * *

• повторяется старый взлёт
• повторяется жар и лёд
• перехлестнуто горло туго
• переулочки, купола
• показалось, что жизнь ушла
• а она - по второму кругу
• а она - в другие зрачки
• на тепло любимой руки
• на скамейку
• под мокрым клёном
• и пускай себе плачет сад
• и бульвары душой кривят
• хорошо под дождем
• влюблённым
• даже в сердце та же игла
• только музыка умерла

1978

* * *

• Тлеет время золотое
• (скоро-скоро догорит).
• Ты ведь этого достоин! -
• щит рекламный говорит.

• Петь и хныкать,
• но без страха.
• Обнищать. Из липких сот
• выесть мёд. А горстку
• праха
• в чистом поле разнесёт
• ветер пушкинский
• могучий,
• богатырское дитя.
• Он гоняется за тучей,
• подвывая и свистя,
• и прощения не просит -
• только с лёгкою тоской
• в море синее уносит
• пёстрый мусор городской.

18 сентября 2016