Мультимедийный лонгрид к 120-летию со дня рождения М.Г. Первухина

«Родился я 14 октября 1904 года в поселке Юрюзань Златоустовского уезда Уфимской губернии (ныне это город Юрюзань Челябинской области) в семье рабочего. В 1919 году вступил в ряды РКП (б) в Златоусте. В этом городе в 1921–1922 годах я был секретарем редакции газеты «Пролетарская мысль», принимал непосредственное участие в работе городского и уездного комитетов комсомола. Затем был направлен на учебу в Москву, где в 1929 году окончил электропромышленный факультет Московского института народного хозяйства и после защиты дипломного проекта получил квалификацию инженера-электрика.

В электроэнергетике я начал работать сначала в Московском объединении электростанций, потом инженером, начальником цеха и директором Каширской ГЭС, далее – в Мосэнерго и Главэнерго. С 1938 года стал заместителем, а потом и первым заместителем наркома тяжелой промышленности СССР. В 1939-м, после разделения Наркомтяжпрома на несколько наркоматов, был назначен наркомом только что созданного Наркомата электростанций и электропромышленности СССР. На этом посту проработал до 1940 года, когда был выдвинут заместителем председателя Совнаркома СССР и одновременно руководителем Бюро СНК по топливу и электроэнергетике…».

— За три года, с 1937-го по 1940-й, - уточняет Савин в письменных комментариях для «РГ», - М. Г. Первухин прошел путь от главного инженера «Мосэнерго» до народного комиссара электростанций и электропромышленности и заместителя председателя Совета народных комиссаров СССР. А посвятить себя профессии инженера-электрика его вдохновил услышанный в юности ленинский лозунг об электрификации и объявленный в 1920 году план ГОЭЛРО. Как писал об этом сам Первухин в журнале «Электрические станции» в 1940 году, это первый хозяйственный план построения фундамента социализма в нашей стране, который «намечал увеличение промышленной продукции, создание новых отраслей промышленности».

От первого лица
Из воспоминаний М.Г. Первухина о начале пути и выборе профессии

Мне было 16 лет, я работал по вечерам, учился в 9-м классе 2-й ступени города Златоуста. Читая речи В.И.Ленина, я считал, что они прямо относятся ко мне и моим сверстникам, товарищам по комсомолу. Лично я решил стать инженером-энергетиком, чтобы участвовать в электрификации нашей страны. В июне 1922 года я успешно окончил школу 2-й ступени и стал думать, как куда-либо поехать, чтобы получить высшее образование. Счастье подвернулось. Златоустовский райком профсоюза металлистов получил несколько путевок в ВУЗы города Москвы. Мне, согласно моему желанию, дали направление на электропромышленный факультет Московского экономического института им Карла Маркса (позднее переименованный в имени Плеханова). Название «Экономический институт» меня несколько смущало, я хотел быть инженером , а не экономистом, но название факультета - электропромышленый - несколько успокаивало, ибо я понимал, что люди, окончившие его, будут иметь отношение к электрификации, а это было для меня самое главное. В августе 1922 года мы, группа молодых людей из Златоуста, приехали в Москву учиться. На другой день я отыскал институт, сдал в приемную комиссию свои документы и был принят на электропромышленный факультет. Приходя каждый день в институт, хотя занятий еще не было, я выспрашивал у студентов старших курсов об электропромышленном факультете, кого он готовит. Когда узнал, что он выпускает инженеров-электриков, был вполне доволен, что попал туда, куда стремился.

Приступив на первых двух курсах к изучению общеобразовательных предметов - высшей математики, физики, химии и других, а на старших - к изучению электротехники и других специальных предметов, мы не замыкались в рамках только учебы… Изучали план ГОЭЛРО, утвержденный 8-м Съездом Советов в 1920 году, а также горячо рекомендованную В. И. Лениным книгу И. Степанова «Электрификация в РСФСР», вышедшую в 1923 году. Я приобрел эти замечательные труды, они сохранились у меня до сих пор как самые дорогие реликвии.

Во время студенческих каникул мы группами выезжали в районы страны, где строились новые электростанции. В декабре 1923 года большая группа студентов нашего института ездила на экскурсию в Петроград. Кроме достопримечательностей этого славного города, колыбели Великой октябрьской социалистической революции, мы осмотрели строящуюся на окраине города на берегу Невы тепловую электростанцию «Уткина заводь» (с 1922 года – «Красный Октябрь»). Было завершено строительство первой очереди этой станции на мощность 10 000 КВт и велось ее дальнейшее расширение до 30 000Квт. На электростанции в топках котлов сжигался кусковой торф, добываемый под Петроградом…

Затем мы посетили строительство Волховской гидроэлектростанции, которая одной из первых начала строится по плану ГОЭЛРО. Мощность гидроэлектростанции - 67,7 тыс. КВт, казалась нам тогда колоссальной. Несмотря на холодные зимние дни строительство шло полным ходом. Производилось бетонирование плотины станции в тепляках. Механизация работ была незначительная, песок, графит доставлялись на лошадях, арматура вязалась вручную, бетон уплотнялся рабочими - бетонщиками, которые ходили по очередной вылитой порции бетона…

В зимние каникулы 1924 года группа студентов электропромышленного факультета побывала на первой тепловой электростанции, построенной по плану ГОЭЛРО - Каширской районной электростанции. На ней впервые в крупных масштабах использовали подмосковный низкосортный уголь. Строительство этой электростанции началось по решению Совета Труда и Обороны от 25 марта 1919 года, и ее первая очередь была пущена в 1922 году. Место строительства было выбрано специальной комиссией еще в декабре 1918 года на правом возвышенном берегу реки Оки в 5 км от железнодорожной станции Кашира…

В котельной были очень тяжелые условия работы, т.к. сернистые газы в большом количестве выбрасывались из топок в помещение. Кочегарам, шурующим уголь на решетках, приходилось очень тяжело, но они самоотверженно работали, гордясь тем, что работают на первой электростанции, построенной по Ленинскому плану электрификации.

Первоначальный проект Каширской ГРЭС предусматривал ее конечную мощность - 120 тыс. КВт. Впоследствии она была доведена до 180 тыс. КВт, и до сороковых годов Каширская ГРЭС была одной из самых мощных тепловых электростанций в нашей стране».

назад

— 24 июня 1941 года меня назначили заместителем председателя Совета по эвакуации при Совнаркоме СССР, - вспоминал он годы спустя в беседе с историком Георгием Куманевым. - Эта эпопея, без всякого преувеличения, не знает аналогов в мировой истории. В таких масштабах и в такие короткие сроки эвакуация не предусматривалась и никогда не планировалась. Ведь никто не предполагал, что столь трагическим и с такими громадными потерями и разрушениями окажется для народа, для Красной Армии начало войны. А без спасения нашей западной военно-промышленной базы просто невозможно было рассчитывать на достойный отпор врагу и тем более на его последующий сокрушительный разгром…

Всего за несколько военных месяцев 1941–1942 годов, нередко под огнем противника, удалось за сотни километров перебросить в тыловые районы страны миллионы наших граждан, оборудование тысяч предприятий, сельскохозяйственные и транспортные ресурсы, стратегические запасы сырья, топлива и другие материальные и культурные ценности. И не только перебросить, но и планомерно разместить весь этот огромный потенциал на новых местах и в кратчайшие сроки подключить его на удовлетворение нужд фронта…

Мы мало вывезли в результате быстрого наступления врага из Белоруссии, хотя там промышленных предприятий не так уж много и было. То же получилось и на Правобережной Украине, где все-таки не успели многое подготовить и вывезти. С Левобережной Украины перебросили на Восток гораздо больше промышленного оборудования и других материальных ценностей, в том числе очень важных. Например, на заводе «Запорожсталь» был первый в Советском Союзе прокатный стан холодного листа. Его пустили в действие за 2–3 года до войны. Этот лист шел для производства автомобилей, минометов, гильз снарядов. И вот такой уникальный стан нам удалось вывезти - вместе с электропечами.

Как и большую часть химических объектов: всего в 1941–1942 годах мы перебазировали в тыл 34 крупных предприятия химической индустрии. Среди них такие заводы, как Днепродзержинский, Лисичанский, Горловский. Это азотно-туковые заводы, затем Донецкий и Славянский содовые заводы, Рубежанский химический комбинат, Константиновский химический завод и многие другие…

— Успех эвакуации предприятий во многом был обеспечен тем, что Михаил Первухин совместно с другими заместителями председателя Совнаркома организовал перемещение предприятий и перезапуск их на новом месте, опираясь на военно-технический план, утвержденный в августе 41-го. Наличие такого общего плана позволяло своевременно выявить дефициты сырья или материалов для вновь запускаемых предприятий и принять, если требовалось, экстренные меры для обеспечения их необходимыми ресурсами.

Из воспоминаний Михаила Первухина:

- Сталин ежедневно получал доклады о перебазировании предприятий промышленности..... Политбюро ЦК и ГКО с большим доверием относились к нашей работе и поддерживали, когда это касалось выделения железнодорожных вагонов и продвижения их в пути, несмотря на чрезвычайно напряженную работу железных дорог. За июль-декабрь 1941 года из прифронтовой зоны было эвакуировано 1523 промышленных предприятия на Урал, в Поволжье, Западную Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию.

На перебазированных предприятиях тяжелой промышленности уже в первой половине 1942 года было выпущено 10 тыс. самолетов, около 54 тыс. орудий.

— В связи с приближением немецких частей к Днепру Верховное Главнокомандование вынесло решение немедленно взорвать часть плотины и мостовой переход через нее, чтобы вражеские войска не могли сходу перейти на левый берег…

Мне было поручено организовать это дело и проследить, чтобы взрыв был произведен во время. Как ни тяжело мне, энергетику, было принять такое решение, военная обстановка требовала сделать это без колебаний.

Вместе с руководителями наркомата мы наметили, как осуществить намеченное. Прежде всего требовалось помешать противнику перейти на левый берег Днепра. Для этого достаточно было взорвать только верхнюю часть плотины, на что опирается мостовой переход, а все ее остальное тело сохранить, имея в виду, что после разгрома врага мы вернемся и быстро восстановим Днепровскую ГЭС.

Поэтому в верхнем туннеле заложили взрывчатку, обеспечив мешками с песком направленный взрыв. Все было готово. От командующего войсками Юго-Западного фронта маршала Семена Михайловича Буденного прибыл специальный представитель, уточнивший, когда надо произвести взрыв. Меня предупредили: его надо сделать, когда основные части Красной Армии перейдут на левый берег Днепра, но при этом не допустить, чтобы проскочили немецкие танки...

В течение суток через каждый час, максимум через два я связывался с управляющим Днепровской станцией и секретарем Запорожского обкома партии, которые следили за обстановкой и информировали меня, как обстоит дело.

Наступило 18 августа. Мы были наготове. Несколько раз я звонил утром и в обед. Никаких немцев нет. Наши части постепенно отходили...

А вечером появились вражеские танки. И тогда без звонка в Москву был произведен взрыв. Хлынула огромная масса воды, смыв немецкие войска и всю их технику. Ниже Днепрогэса оказались разрушенными уже созданные противником переправы для форсирования реки.

Я позвонил в Москву и доложил Молотову, что взрыв произведен, хотя его исполнители мне лично об этом не сообщили. Он меня стал критиковать. Мол, как же так: Вам поручили такое важное дело, а Вы упустили руководство из рук. Мне было неприятно, ибо получалось, что я вроде не справился со своим заданием.

Вечером, когда я уже находился в Ставке Верховного Главнокомандования, Сталин подошел ко мне и спросил:

– Ну, как, взорвали плотину?
– Взорвали, товарищ Сталин, – ответил я со вздохом.
– Ну, и хорошо. Правильно сделали. Иначе немцы могли бы проскочить со своими танками. А то, что на правом берегу наши какие-то мелкие части остались, ждать их, когда они придут, было уже нельзя…

Следует заметить, что этот взрыв помог нам эвакуировать заводы Запорожья: Запорожский завод ферросплавов, «Запорожсталь», «Днепроспецсталь», Запорожский алюминиевый завод и ряд других предприятий. В течение месяца мы имели возможность все первоочередное демонтировать, причем демонтировали ценное оборудование практически вручную, ибо многих кранов и механизмов не было. Работа по демонтажу и погрузке эвакогрузов велась преимущественно ночью, т. к. противник интенсивно обстреливал левый берег Днепра…

Станислав Савин:

— К началу 1942 года сложилось угрожающая ситуация в химической промышленности: были потеряны производственные мощности, необходимые для производства порохов и взрывчатых материалов. Сохранялась угроза применения химического оружия противником и требовалось срочно организовать производство средств защиты от химического оружия и боевых отравляющих веществ на случай ответных действий с нашей стороны.

Михаил Первухин, который в дополнение к другим обязанностям еще в августе 41-го был определен уполномоченным Государственного комитета обороны по Управлению военно-химической защиты восковых частей и соединений, в феврале 1942-го получает новое назначение – возглавить Наркомат химической промышленности.

Результаты заявили о себе уже через полгода-год: объемы валовой продукции химпрома за второй квартал поднялись на 52 процента, в третьем и четвертом – увеличились в два и более раза. К концу 1942 года довоенные мощности по большинству химических продуктов, необходимых для военных нужд, были восстановлены, а по концентрированной азотной кислоте, олеуму и формалину – перекрыты.

Выдающиеся организаторские способности Михаила Первухина, проявившие во второй половине 30-х годов и в начальный период войны, были замечены и оценены руководством СССР в лице И.В Сталина и В.М. Молотова. Поэтому совсем не удивительно, что именно ему осенью 1942 года было доверено организовать и возглавить совершенно новое для тех лет дело – Атомный проект.

Публикация

назад

Полковник Илья Старинов — про тетрадь Ганса Вандервельде:

— В ночь на 23 февраля 1942 года был совершен налет на гарнизон противника Коса Кривая на северном побережье Таганрогского залива... В результате налета гарнизон был уничтожен, захвачены пленные, трофеи, в том числе и важные документы. Старшина М.А. Репин доставил среди других документов и тетрадь – толстую, хорошей бумаги… В тетради было много формул, графиков, схем… При отъезде из Ростова я показал тетрадь Малиновскому (командующему фронтом. — Прим. авт.), тот посоветовал передать ее в аппарат Уполномоченного ГКО по науке С.В. Кафтанова… (Сергей Буйло. Тайна атомной тетради).

Сергей Кафтанов, уполномоченный по науке Государственного комитета обороны:

— Формулы оказались схемами ядерных превращений урана. А записи в целом свидетельствовали о профессиональном интересе немецкого офицера к ядерной энергии. По-видимому, он прибыл на занятую немцами территорию специально для поисков урана. Русский перевод этих записей я направил Александру Ильичу Лейпунскому, известному специалисту по атомному ядру, действительному члену украинской Академии наук (перед войной он работал в Харькове, в Украинском физтехе). Не прошло и трех суток (тогда все делалось быстро), как был получен ответ. Лейпунский считал, что в течение ближайших 15-20 лет проблема использования атомной энергии вряд ли будет решена и что в разгар войны тратить на это средства нецелесообразно.
Но обнаруженное Флеровым засекречивание атомных исследований на Западе явно противоречило этому мнению… (Здесь и далее: Кафтанов С.В. «По тревоге», журнал «Химия и жизнь, 1985).

Спецпроект

Михаил Первухин, из воспоминаний:

— Осенью 1942 года меня вызвал В.М. Молотов и поручил ознакомиться со сборником статей иностранных ученых о работах по ядерной физике, переведенных на русский язык. В статьях освещались теоретические вопросы возможности получения цепной ядерной реакции в уран-графитовом реакторе и методы разделения изотопов урана диффузионным и электромагнитным способами…

Через несколько дней я зашел к В.М. Молотову и рассказал ему о содержании. По моему мнению, сказал я, речь идет об очень важных работах в области физики атомного ядра. Далее добавил, что как инженер-электрик всегда интересовался физикой, и, в частности, строением атома, однако не физик и поэтому не могу дать окончательного компетентного заключения о прочитанных материалах. Поэтому считаю необходимым поручить группе ученых-физиков ознакомиться с работами иностранных ученых и высказать мнение. В.М. Молотов со мной согласился и поручил подобрать такую группу.

(Из воспоминаний Первухина М. Г. Химия и жизнь. 1985, № 5).

Сергей Кафтанов:

— Осень сорок второго. Немцы дошли до Волги, до Кавказа. Идет напряженнейшая работа по самым актуальным для того времени темам: танковая броня, взрывчатые вещества, горючее для танков и авиации... И люди, и сырье, и материалы - все мобилизовано до предела. И тут поступает предложение развернуть работу в совсем другой, новой, почти фантастической области…

Михаил Первухин:

— Абрама Федоровича Иоффе я знал давно, поэтому обратился к нему с просьбой назвать, кто у них занимался этим делом. Он и назвал мне Курчатова и Алиханова и по вопросу разделения изотопов рекомендовал пригласить ещё Кикоина.

Когда я выслушал ученых, я понял, что дело очень серьёзное. И когда докладывал, то сказал, что считаю предложение ученых правильным и что нам нужно немедленно работы по атомной физике возобновлять. Руководители нашего государства сразу же приняли предложения ученых. Буквально через несколько дней нам поручили начать дело. И в дальнейшем, когда в процессе работы мы докладывали руководителям партии и правительства, нас очень внимательно слушали и вникали в каждый вопрос.

Анатолий Александров, директор Института атомной энергии имени Курчатова и президент АН СССР (1975-1986):

— Первухин был тогда не министром, а народным комиссаром энергетики. Ему лет 35, что-нибудь в этом духе. Он на пару лет, вероятно, моложе меня. И жизненный опыт Первухина сильно отличался от курчатовского. Он вступил в партию большевиков в 1919 году в возрасте 15 лет. Получил образование инженера-электрика и во время чисток быстро поднимался по служебной лестнице в руководстве промышленности. По всем отзывам, он был умным и компетентным человеком.

назад

^{По праву дочери}
Кира Михайловна Первухина, в 1954 – 1994 годах — научный сотрудник Института российской истории РАН:

— Какую роль играл мой отец в советском Атомном проекте? Осенью 1942 года М.Г. Первухин, будучи заместителем председателя Правительства (СНК) и наркомом химической промышленности СССР, получил задание от первого заместителя председателя СНК В.М. Молотова ознакомиться со сборником статей английских ученых о работах в области атомной энергии и использования ее в военных целях, ведущихся за границей, и высказать свое мнение по этому вопросу. С того момента и до последних дней жизни, независимо от того, какую должность занимал мой отец, он был связан с работами по атомной энергетике. С 1943 года ему вместе с С.В. Кафтановым было поручено осуществлять повседневное наблюдение за работами по урановой проблеме и оказывать помощь специальной Лаборатории № 2 под руководством И.В. Курчатова…

Станислав Савин, биограф М.Г. Первухина:

— В августе1942-го уполномоченный ГКО по науке С.В. Кафтанов получаетматериалы внешней разведки по атомному проекту, а в сентябре того же года председатель Совнаркома В.М. Молотов вызывает Первухина, передает ему эти материалы, просит ознакомиться и дать предложения.

Первухин связывается с академиком Иоффе, которого хорошо знает по работе в 1939—1941 годах при изготовлении оборудования для циклотрона в Ленинградском физико-техническом институте. По совету Иоффе и тем рекомендациям, что дал уполномоченный ГКО по науке Кафтанов, Первухин приглашает на первое знакомство И.В. Курчатова, А.И. Алиханова, И.К. Кикоина. И свой собственный выбор останавливает на профессоре Курчатове как потенциальном руководителе возобновляемых «работ по урану».

Именно у Курчатова он запрашивает предложения, кого из специалистов следует привлечь и что необходимо в первую очередь. Такая поддержка со стороны Первухина, который пользовался полным доверием Сталина, укрепляла в научной среде, особенно на первых порах, позиции профессора Курчатова как руководителя работ по атомному проекту. А это был немаловажный вопрос, учитывая настороженное и даже ревностное отношение других известных ученых, в том числе академиков. Хорошо понимая ситуацию, Первухин так построил взаимодействие, что все поступавшие предложения, оценки и замечания поступали и к нему, и к Курчатову, что исключало дублирование, а все полезное сразу шло в дело.

В аппарате Первухина взвешивали обоснованность поступающих предложений, оценивали затраты, определяли источники материально-технических средств, а вслед за этим готовили к утверждению на государственном уровне план работ по проекту. В распоряжении ГКО от 28 сентября 1942 года «Об организации работ по урану» прямо указано, что, кому, к какому сроку необходимо сделать.

Другой рубежной вехой в Атомном проекте СССР стал выход 11 февраля 1943 года постановления ГКО «О мерах по успешному развитию работы по урану». Один из главных пунктов — создание в Москве специальной Лаборатории №2 для проведения проектно-технических и опытно- конструкторских работ по атомному проекту. Научное руководство в нем поручалось И.В.Курчатову, а хозяйственное управление и общее руководство — Михаилу Первухину и уполномоченному ГКО по науке Сергею Кафтанову.

Под Лаборатрию №2 было выбрано одно из зданий на территории незавершенного строительства Института экспериментальной медицины в Покровском-Стрешнево — тогда это была окраина Москвы. Первухин проследил, чтобы в сжатые сроки было завершено строительство этого здания. Затем достроили соседнее здание, где разместилась лаборатория по диффузионным методам разделения изотопов урана и проводились экспериментальные работы по электромагнитному способу разделения изотопов.

По воспоминаниям самого Первухина, на одной из первых встреч с ним Курчатов посетовал, что «в Ленинграде, в Физико-техническом институте осталось не эвакуированным очень много ценного оборудования, которое необходимо для развертывания исследовательских работ. В частности, на заводе «Электросила» остались основные детали циклотрона, сооружение которого не успели закончить до войны».

Ленинград в кольце блокады, сообщение с ним – только по жизненным показаниям, трассу по льду Ладожского озера так и назвали — «Дорога жизни». Но Первухин добивается почти невозможного – организует эвакуацию оборудования, о котором просит Курчатов. Летом 1943 года циклотрон прибыл в Москву, тут же начался его монтаж, а в 44-м установка была запущена и на ней получили первые миллиграммы плутония. (Первухин М.Г.Как была решена атомная проблема в нашей стране. «Новая и Новейшая история №. 2001).

Спецпроект

назад

«В конце 1942 года Правительству Советского Союза стал известен как масштаб проводимых за границей работ по урану, так и некоторые из полученных результатов.

В связи с этим Государственный Комитет Обороны 11 февраля 1943 года постановил организовать при Академии наук СССР специальную лабораторию (Лабораторию № 2) для ведения в секретном порядке работ по проблеме урана.

Организация новой лаборатории, не имевшей кадров, своего помещения и аппаратуры, протекала в трудных условиях военного времени. Лаборатория не имела поддержки и в общественном мнении среди ученых, не посвященных, по соображениям секретности, в ход дела и зараженных недоверием к его осуществлению. Внимание и помощь, которые неизменно оказывались Лаборатории № 2 АН СССР тов. В. М. Молотовым, непосредственное и повседневное руководство ее деятельностью тов. М. Г. Первухиным, поддержка со стороны тов. С. В. Кафтанова помогли, однако, лаборатории преодолеть трудности, окрепнуть, начать работать и получить ряд важных результатов».

« В настоящее время состояние теоретических работ по проблеме урана в СССР позволяет приступить к строительству ряда промышленных установок и проектированию машин по получению урана-235 и нового химического элемента - плутония. Чтобы догнать заграницу, мы должны поставить разработку проблемы урана на положение важнейшего государственного дела, не менее крупного и важного, чем, например, радиолокация…
Необходимо принять решение по следующим вопросам:

Последнее тем более необходимо, что Лаборатория № 2 только формально числится в Академии наук, а по существу находится при Совнаркоме СССР, и по поручению Государственного Комитета Обороны я повседневно наблюдаю за работой Лаборатории № 2, решая текущие дела от имени Совнаркома СССР».

«Направляя Вам более детальную записку академика Курчатова по проблеме урана, прошу Вас ознакомиться и, если возможно, принять меня для доклада по данному вопросу».

1. Привлечь к работам Лаборатории № 2 дополнительные силы - ученых- физиков...

2. Создать экспериментальную базу и усилить конструкторами особое конструкторское бюро Лаборатории № 2 для ускорения проектирования машин по выделению урана- 235.

3. Приступить к строительству установки по промышленному получению тяжелой воды...

4. Широко развернуть геолого- разведочные работы по отысканию урановых месторождений в СССР, так как известные в настоящее время месторождения очень незначительны и бедны по содержанию урана...

5. Создать при ГКО Совет по урану для повседневного контроля и помощи в проведении работ по урану примерно в таком составе:

1) т. Берия Л. П. ( председатель Совета),

2) т. Молотов В. М.,

3) т. Первухин М. Г. (заместитель председателя),

4) академик Курчатов И. В.

«Прошу рассмотреть данный вопрос и принять меня совместно с академиком Курчатовым для более подробного доклада. Аналогичная записка с подробным докладом академика Курчатова мною направлена товарищу Сталину».

«Важное. — Доложить тов. Сталину. — Поговорить с т. Первухиным. —Собрать все, что имеется по урану. 25/ V 44».

«Сталин устроил грандиозный разнос, он впервые за время войны вышел из себя. ... Рушилась мечта о распространении социалистической революции на всю Европу, мечта, казавшаяся столь близко осуществимой после капитуляции Германии и как бы перечеркнутая «нерадивостью» наших атомщиков во главе с Курчатовым».

В воспоминаниях Михаила Первухина про 1945-1946 годы сказано так:

Станислав Савин, биограф М. Г. Первухина:

назад

Михаил Первухин — о причинах и последствиях внеочередного пленума ЦК КПСС в июне 1957-го

Фрагмент неопубликованных воспоминаний М.Г. Первухина предоставлен «Российской газете» наследниками автора.

Лазарь Каганович, в описываемый период — заместитель председателя Совета Министров СССР, член президиума ЦК КПСС:

— Даже такие, например, деловые, хорошие, так сказать, послушно-лояльные члены президиума, как Первухин, Сабуров, были доведены Хрущёвым до крайнего недовольства, особенно гипертрофическим выпячиванием Хрущёвым своего «творчества» в любом вопросе – знакомом ему или незнакомом, а последних было большинство. Наступил такой момент, когда, как говорят на Украине, «терпец лопнув» (то есть лопнуло терпение). И не столько от личного недовольства, сколько от неправильного подхода Хрущёвым к решению крупных вопросов, в которых он не считался с объективными условиями. И вот на одном из заседаний президиума во второй половине июня вырвалось наружу недовольство членов президиума ЦК руководством Хрущёва...

(Источник: Каганович Л.М. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного, партийного и советско-государственного работника. М.: ВАГРИУС, 1996).

назад

Как и почему сталинский нарком стал при Хрущеве дипломатом

Станислав Савин,
биограф М.Г. Первухина, кандидат экономических наук, Москва

«В 1958 году в ГДР прибыл новый посол СССР Михаил Первухин. В свое время Первухин, будучи заместителем председателя Совета Министров СССР и одновременно министром химической промышленности, сыграл видную роль в создании советской атомной бомбы, за что был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Один из умнейших и самых достойных людей в высшем руководстве страны…Надо отметить, что в Берлине Первухин держался с огромным достоинством и сразу завоевал уважение как у сотрудников посольства, так и в правительственных и партийных кругах ГДР. У Александра Короткова с Первухиным с первого же дня сложились прекрасные, вполне доверительные деловые отношения».

«Наши друзья, - докладывал Первухин 19 мая 1961 года, используя введенный для ГДР термин, - хотели бы обеспечить контроль на границе между Демократическим Берлином и Западным Берлином, чтобы, как они говорят, «закрыть дверь на Запад», уменьшить поток беженцев из ГДР и прекратить акты экономической диверсии против ГДР, осуществляемые из Западного Берлина».

В мемуарах Никиты Хрущева эта же ситуация описана так:

«Мы уже договорились с Ульбрихтом и лидерами других социалистических стран об официальном установлении границы, которая прошла бы через Берлин и разделила его строго на Западный и Восточный… У меня давно возникла мысль установить какой-то контроль, закрыв все ходы и лазейки. И я обратился к нашему послу товарищу Первухину с просьбой прислать мне детальную карту Берлина с нанесением границы секторов. Он прислал, но карта оказалась неясной. Я подумал, что ему самому трудно найти нужную, и попросил обратиться от моего имени к Ульбрихту, рассказав о моей идее… Ульбрихт, узнав от Первухина о моем плане, просиял и в восторге сказал: «Я полностью за! Вот настоящая помощь». Я предупредил Первухина и Ульбрихта, что пока план будем держать в строгом секрете. Мы в нашем руководстве обсудили план действий и единогласно приняли решение проводить его в жизнь как можно быстрее».

«Товарищ Первухин сообщил нам, что Вы считаете нужным, чтобы совещание первых секретарей состоялось как можно раньше. Со своей стороны готов … обсудить подготовку к мирному договору».

Хрущев одобряет план и дает согласие начать подготовку к его реализации при условии секретности и что «эта операция должна быть проведена быстро и неожиданно для Запада».

«Этот день будет очень счастливым».

В мемуарах Хрущева это расценивается как победа:

«Появление такой границы сразу навело порядок, повысилась трудовая дисциплина в ГДР, заводы и сельские коллективы стали работать лучше. Без подписания мирного договора ГДР обрела суверенные права. Получила все, как если бы был подписан мирный договор, кроме, конечно, моральной стороны дела: сохранялось официальное состояние войны. Мы все были очень довольны своим решением. Я получил и личное удовлетворение: без подписания мирного договора вырвали у Запада то, что нам положено по праву. Эта акция давала ГДР все возможности развиваться, как положено каждой нормальной стране».

К этим словам хочу добавить немного статистики из открытых источников.

Берлинская стена имела общую протяженность в 106 км и в последующем представляла из себя конструкцию из сверхпрочного бетона высотой 3,6 метра. Стена перерезала десять районов города, 97 улиц, шесть веток метро. В комплекс стены входили 302 вышки наблюдения, 20 бункеров, 259 постов со сторожевыми собаками. За все время существования стены смогли перебраться в Западный Берлин 5075 человек, было арестовано 3200, погибли у стены по разным оценкам до 240.

— Путь М. Г. Первухина — от простого инженера-энергетика в начале 30-х годов до наркома, члена ЦК ВКП(б), которому Сталин иногда в последние годы как бы «на пробу» позволял временно исполнять обязанности председателя Совета Министров. Первухин этим своим положением был приучен к определенному стилю и качеству работы своего непосредственного окружения. Вокруг него все должно было крутиться, как четко отлаженный механизм, люди должны были не болтать, а давать четкие ответы по делам, которые вели, и иметь предложения по возникающим вопросам. Беспорядок и недисциплинированность он не принимал.

В моих глазах М.Г.Первухин до сих пор остался тем, что мы привыкли называть «кристально чистым коммунистом». Беспощадно требовательным к себе, принципиальным в отстаивании своей точки зрения. Он умел в то же время слушать возражения подчиненных, был совершенно чужд всякому махинаторству. К его рукам за годы работы послом «не прилипла» ни одна казенная марка, ни один предмет казенного имущества. Сама мысль использовать свой пост для целей личного обогащения была несовместима с моральным обликом и образом жизни этого человека.

Спецпроект

назад