Есть в этой истории и тайны. Тайна особого свойства милостыни: "Ничто так не уподобляет человека Богу, как благотворение". Тайна духовного закона: "Не оскудеет рука дающего". Тайна сердца человеческого, способного разбить оковы власти золотого тельца. И поскольку в нашей истории столько невероятного, ссылаться я буду на архивы. Путеводителем здесь для нас будут труды Т. Шороховой.
В 1916 году в руки историка М.К. Соколовского попали документы сыскной полиции, предназначенные к уничтожению. "Среди тысяч дел одно было из ряда вон выходящим, - пишет взволнованный историк, - дело, вызванное миллионами известного золотопромышленника Иннокентия Михайловича Сибирякова. Щедрою рукою, полными пригоршнями сыпал он золото на помощь просителям, на культурные цели и тем родил сомнение в нормальности своих умственных способностей. Находился он еще в полном расцвете сил - ему было 33 года, окружен он был миллионами, можно сказать, купался в них и... познал всю тщету денег. Отказывая лично себе, он поселился в маленькой квартирке и стал раздавать по-крупному деньги направо и налево. Конечно, это было своеобразно. Общество не удивлялось бы, если бы он преподносил жемчуг и бриллианты сомнительным певичкам, если бы он строил себе дворцы, накупал картин или в пьяном виде разбивал зеркала, - все это было бы обычно. Но Сибиряков отошел от этого и, побуждаемый душевными склонностями, проводил в жизнь правило "просящему дай!""
Все это, конечно, изумляло, но само по себе не давало повода для обвинения в безумии - благотворительность в конце XIX века не была какой-то невидалью. Предлогов для обвинения И.М. Сибирякова в невменяемости нашлось два: разбитие бюста Мефистофеля, изображавшего торжествующего дьявола (копия статуи М. Антокольского), и случай в Знаменской церкви (г. Петербург). К разбитию бюста мы еще вернемся, а пока о милостыне в храме.
Как-то зайдя в Знаменскую церковь, Иннокентий Михайлович подал стоявшей на паперти монахине серебряный рубль - сумму значительную. Монахиня, перед тем молившаяся о помощи и не привыкшая к подобной щедрости, тут же упала на колени перед иконой и стала громко благодарить Бога за милость. Сибиряков растрогался, спросил у монахини, на какую обитель она собирает пожертвования и где ее можно найти. Назавтра он пришел к новой знакомой и передал ей в пользу Угличского Богоявленского монастыря все свободные деньги - 147 тыс. рублей!
Монахиня пришла в ужас от огромности суммы и сочла за благо после ухода необычного дарителя заявить обо всем в полицию. Полиция опечатала имущество Сибирякова и обязала его пройти оскорбительную процедуру освидетельствования психического здоровья. Результаты экспертизы предавались публичной огласке.
Когда на Сибирякова шел сбор компромата, к нему в дом, опечатанный полицией, явился незнакомец - иеромонах Алексий (Осколков). Пришел о. Алексий за помощью: задумал он строить монастырь на Дальнем Востоке, но, как оказалось, в поддержке остро нуждался сам благотворитель. "Начав повествование о посещении его докторами, экспертами и полицией, и как стараются его смутить, вызвать на неприятный спор, доказать нездравость его ума, со слезами говорил Иннокентий Михайлович: "Что сделал я им? Разве это не моя собственность? Ведь я не разбойникам раздаю и ко славе Божией жертвую!"
Убедившись в здравости суждений Сибирякова, отец Алексий начал действовать, став энергичным ходатаем Сибирякова об избавлении его от преследований градоначальника Виктора Вильгельма фон Валя. 13 июня 1894 года И.М. Сибирякова освидетельствовало губернское правление и большинством голосов признало его здоровым. Решение не удовлетворило градоначальника Валя. Он добивается вторичного освидетельствования. Большинством голосов и тут Сибиряков признается здоровым. "Особое мнение" высказал на этом заседании сенатор Лихачев. Четко и беспристрастно разбивает Лихачев доводы, которые приводились в пользу сумасшествия Сибирякова. "Раз у Сибирякова 220 тыс. ежегодного дохода и 10 млн состояния, - говорит Лихачев в своем защитном слове, - то к его расходам нельзя применять обыкновенную мерку. Для его необычных доходов и расходы необычные. Он пожертвовал крупный капитал в фонд сибирских рабочих, так как именно их труду обязан своим огромным состоянием; он пожертвовал монахине 147 тыс. на церковь, так как считал эту сумму потерянной и ему возвращенной случайно и сверх ожидания; он подарил художнику 28 тыс., так как тот желал устроить фотогалерею и не имел никаких денег". "Все выдачи Сибирякова, - замечает Лихачев, - более или менее соразмерны с потребностями и нуждами лиц, кому были назначены". Разбитие же бюста Мефистофеля, изображавшего торжествующего дьявола, вполне объяснимо со стороны глубоко убежденного христианина. "Выросши в богатой купеческой семье, где редко встречал отказ в исполнении своих желаний, Сибиряков рано начал самостоятельную, вполне свободную, независимую жизнь обеспеченного человека. Окончив образование, он, свободный от обязательного, ради средств к жизни, труда, увлекается химией и занимается ею со страстью. Потом он бросает химию и принимается с таким же жаром изучать анатомию. Но скоро он бросает и анатомию, перестает читать что-либо, кроме Евангелия, зачитывается и увлекается им, с увлечением и страстью старается проводить в жизнь христианские чувства любви и помощи ближнему. Может быть, и полоса религиозности минует. Но он здоров", - заключает сенатор.
Итак, Сибирякова дважды признают здоровым, однако градоначальник Валь не успокаивается и пишет на него донос министру внутренних дел, лживо намекая уже на политическую неблагонадежность Сибирякова. Однако министр, разобравшись в деле, предписывает тотчас же вернуть "все капиталы Сибирякова ему по принадлежности".
Подводя итог этой удивительной истории, сообщу еще три факта - информацию к размышлению для вдумчивого читателя.