Андрей Прикотенко: Чтобы рассказать людям о том, что жизнь тяжела и беспросветна, театр не нужен
IPQuorum расспросил режиссера о том, как выстраиваются отношения в коллективе, необычном взгляде на Гоголя, а также о том, для чего люди в принципе ходят в театр.
Довольны тем, как прошли гастроли "Красного факела" в Москве?
Андрей Прикотенко: Мне кажется, прием был очень теплый. Если судить по аплодисментам, то они были долгие, бурные, особенно после "Мертвых душ". Судя по реакциям в соцсетях, наши спектакли произвели впечатление на московскую публику.
То есть вы читаете то, что пишут о вас и критики, и блогеры?
Андрей Прикотенко: Конечно, мы внимательно все отслеживаем и кое-что даже публикуем у себя в сетях. Мне кажется, что новосибирскому зрителю интересно, как воспринимает наши спектакли московская и петербургская публика. А мы все-таки делаем театр для людей.
Гастроли были приурочены ко Дню Сибири. Есть ли какой-то особый дух у сибирского театра?
Андрей Прикотенко: Мне кажется, что Сибирь в первую очередь особенно богата на талантливых артистов, я бы даже сказал, артистов-самородков. Наверное, в этом и проявляется особый сибирский дух.
После гастролей красноярского ТЮЗа, архангельского театра драмы и "Красного факела" вновь стали говорить, что Москва начала уступать региональным театрам. Согласны?
Андрей Прикотенко: Мне тяжело сравнивать. Это судить скорее зрителям. Но как художественный руководитель "Красного факела" могу сказать, что наш театр сейчас один из лучших в России, с сильным репертуаром, с исключительной труппой и с какими-то очень хорошими взаимоотношениями внутри коллектива, чем я очень горжусь.
Сложно было найти общий язык с труппой "Красного факела", учитывая, что вы к ним пришли не в самое легкое время?
Андрей Прикотенко: Вы знаете, думаю, что время все расставило на свои места. В театр я пришел вместе с нынешним директором Антонидой Александровной Горячевой. Прежде, как вы знаете, мы вместе работали в новосибирском театре "Старый дом". И я, если честно, хоть убей, не могу понять, почему отношения должны были не сложиться. Потому что мы делаем для театра все и даже больше: залатали крышу, устранили протечки на фундаменте, поменяли разрушающееся крыльцо, отремонтировали гримерки, фойе, починили вентиляцию, поменяли кресла в зрительном зале, частично отремонтировали Малую сцену. Очень серьезно обновили звуковую аппаратуру, техническое оснащение. Этим, очевидно, давно никто планомерно не занимался. И это далеко не всё. Проделан огромный объем работы. У нас сейчас очень достойные заработные платы. И главное - очень интересный репертуар: "Ромео и Джульетта" Марка Букина, "Собачье сердце" Романа Габриа, "Леди Макбет Мценского уезда" Петра Шерешевского, в декабре выйдет "Пигмалион" Кирилла Вытоптова. Да и мои две совместные работы с труппой - "Мертвые души" и "Бесы" - оказались более чем успешными. И в каждом спектакле много времени в репетиционном процессе уделяется именно артистам. И не случайно многие стали отмечать стилистическое единство труппы, а также актеров, которых ранее не замечали. Задействованы как признанные мастера, так и молодежь. Так за что нас, собственно, не любить-то? Более того, если есть какие-то вопросы, то мне их всегда можно задать. Я никогда не ухожу от прямого диалога. И мне кажется, что сейчас с нами остались те, кому нравится то, что происходит в "Красном факеле", как он развивается и куда движется.
У вас, судя по всему, сложился тандем с Антонидой Александровной, которая была сначала директором в "Старом доме", а теперь в "Красном факеле". Что самое главное в отношениях худрука и директора?
Андрей Прикотенко: Доверие. Плюс важны общие театральные убеждения, видение, ориентиры. Ну и, конечно, нужно уметь слушать и слышать друг друга. Директор и худрук должны быть образцом для отношений внутри коллектива по части уважения и умения договариваться. А если между этими людьми разлад, то о каком единстве труппы можно говорить.
"Я хочу попробовать вместе с коллегами сделать театр, в котором бы был единый способ актерского существования", - сказали вы, когда пришли в "Старый дом". А чего бы хотелось добиться в "Красном факеле"?
Андрей Прикотенко: Ровно того же самого. И, судя по реакции зрительного зала, нам это удается. Я очень стараюсь чистить привычные актерские штампы, все эти наслоения, которые у каждого артиста со временем появляются. Чтобы не было бесконечных пауз, междометий, взмахиваний рук, перетоптываний с ноги на ногу. В этом и состоит работа режиссера. Плюс мне бы очень хотелось, чтобы главным, определяющим существование артиста на сцене стал интеллект. Чувственная природа актерства, она вредна, даже опасна, она часто не дает ему развиваться. При этом это не значит, что мы убираем на сцене чувственность, нет, но управлять ею должен интеллект. Ведь в жизни же человек никогда впрямую свои чувства не показывает, он их скрывает, сдерживает, боясь показаться сентиментальным, слабым, чересчур эмоциональным, нелепым, влюбленным. У человека в жизни сложные взаимоотношения с этой категорий - чувственность. А артисты так запросто берут ее и транслируют. И вот здесь чувственность мешает работе актерского интеллекта и очень обедняет его игру. Если полагаться исключительно на чувственную природу, то выглядеть все эмоции будут фальшиво, как будто бы мы что-то изображаем. И потому мне хочется очень точной работы чувственности и интеллекта.
Напоминает "Парадокс об актере" Дени Дидро…
Андрей Прикотенко: Может быть, но все это построено на собственном опыте. За 30 лет в театре я очень четко могу сформулировать, чего хочу, и выработал некую свою систему, как этого добиться. При этом я иногда скучаю по тому, что мне никто не может дать таких комментариев, какие я даю артистам. Ведь если с артистами работает режиссер, то с режиссерами никто не работает. И тут все зависит только от тебя. Нужно постоянно быть в тренинге.
Поэтому многие режиссеры, даже имеющие свои театры, идут ставить в другие коллективы?
Андрей Прикотенко: В том числе. Если режиссер работает в разных обстоятельствах, в разных системах координат, в разных театральных планетах, то для него это и тренинг, и тренировка, и испытание, и много чего другого. Это очень помогает развиваться.
У вас в театре сегодня есть спектакли и Шерешевского, Серзина, Габриа, Вытоптова…
Андрей Прикотенко: А как же иначе. Понимаете, в идеале режиссер должен ставить три-четыре спектакля в год. Если я буду это делать только в своем театре, то получится театр имени меня. А я так не хочу. Нужно, чтобы были самые разные режиссеры, потому что они не менее интересны, и артистам, и зрителям, чем я. И это прекрасно. А я могу отправиться в другой театр, попробовать нечто новое. Например, впереди работа в Александринском театре в Петербурге, а в декабре в "Театре на Садовой" выйдет моя "Женитьба, или Последний путь одиночества". Своеобразная вариация на тему гоголевской комедии. Действие происходит в свадебном салоне, а главной героиней стала его хозяйка, у которой нет пары. Вокруг этого и строится вся история. От Гоголя мало что осталось.
А насколько подвергся изменениям текст "Мертвых душ"?
Андрей Прикотенко: На самом деле в этом случае текст практически совсем не изменен. Серьезно дописана разве что сцена Чичикова и Ноздрёва. У Гоголя есть про то, что он нес полутрезвую чушь, а мы ее слегка развили. Но опять же это ни в коем случае не идет вразрез с авторским замыслом. Эффект, будто бы текст вчера написан, возникает во многом благодаря игре артистов. Они так играют, будто бы от себя говорят. А на самом деле идут четко по Гоголю. Просто оригинальный текст мало кто на самом деле хорошо помнит. Есть устоявшиеся клише, и мы с ними и живем со школьной скамьи. А если перечитать, то все несколько иначе. Мы же в спектакле очень много работаем как раз с мифом о "Мертвых душах", о том, каков Собакевич, Плюшкин, Ноздрев. Образы их во многом сформировались благодаря иллюстрациям, а рисовал их далеко не Гоголь. А у Гоголя что написано про своих персонажей? Он говорит так: нужно очень долго напрягать внимание и воображение для того, чтобы выступили "все тонкие, почти невидимые черты". То есть он хочет сказать: да, ребята, я, конечно, для вас как будто бы литературным пером обострил этих людей, но на самом деле они обычные люди, и нужно долго всматриваться и вглядываться в них для того, чтобы их понять. Этим мы и занимались. Мы не даем зрителю повода укрепиться в своем штампе, который у него когда-то сформировался.
Я впервые, к своему стыду, внезапно поняла, что все помещики женаты или имеют какую-то вторую половину. Например, у Собакевича с женой очень страстные отношения, которые они не стесняясь демонстрируют Чичикову.
Андрей Прикотенко: Конечно. Еще раз, это обычные люди, у которых есть семьи, дети, дела, позиции, образ мысли и так далее. Вот таким образом они и начинают становиться живыми. Возьмем того же Собакевича. Если внимательно почитать Гоголя, то это нормальный мужик, у которого очень хорошо устроено хозяйство. У него все так ладно в жизни. И жена хорошая, и пожрать он не дурак. Зачем его карикатуризировать? Поверьте, вы даже в своем окружении найдете много похожих персонажей, которые знают, как грамотно организовать жизнь. Да и Плюшкин человек обаятельный, богатый. Там прямо сказано, что из всех помещиков он самый состоятельный. И зачем же его обряжать в лохмотья? Там жадность скорее состояние души. А это же уже куда интереснее для исследования, чем эдакий Кощей, который над златом чахнет. Согласитесь.
Может, мне показалось, но, заговаривая с каждым о продаже мертвых душ, Чичиков невольно заставил их в принципе о душе задуматься и вытаскивает на свет все их внутренние сомнения. Можно ли считать Чичикова определенным триггером?
Андрей Прикотенко: Можно, но мне кажется, что дело не в этом, хотя я не претендую на истину в последней инстанции. Загадка этого произведения в том, что он, являясь героем, на самом деле антигерой. Чичиков хочет всего лишь денег, у него нет никаких планов по переустройству государства, никаких поэтических мыслей про Русь-тройку, это все авторский текст. Он нормальный европейский предприниматель. У него эта жилка появилась еще в школе. Он то птичек продавал, то едой торговал. Потом дальше он стал подниматься по служебной лестнице, выстроил сеть учреждений по зарабатыванию денег. Он просто хочет обогатиться и может даже вильнуть из России. Какие души, только бизнес. А попадает он в среду людей, которые как раз-таки мыслят исключительно проблемами мирового масштаба. Там у каждого персонажа найдена тяга к ожиданию перемен, к ожиданию мессии. И весь юмор Гоголя в том, что эти люди возводят Чичикова чуть ли не до роли антихриста.
Но самое интересное, как они это делают, их ход мыслей. Сюжет "Мертвых душ" зритель увидел в иллюстрациях еще в школе. Неужели мы за сюжетом ходим в театр?
А за чем?
Андрей Прикотенко: За светом, за тем, чтобы получить силы к жизни. Ведь любой, даже самый страшный, беспросветный сюжет может быть поводом, чтобы высечь из ситуации искру Божию. Человек ходит в театр, чтобы его наполнили надеждой, пониманием, что в жизни и во всем его существовании есть некий высший смысл. Поэтому Станиславский говорил, что нельзя приносить в театр заботы из повседневной жизни. Как только мы переступили границы этого учреждения, мы тут же должны бросить все и друг друга наполнять радостью жизни, потому что о том, что она сложная, люди и без нас знают. Чтобы рассказать людям о том, что жизнь тяжела и беспросветна, театр не нужен. Неужели есть взрослый человек, который этого не знает? А театр нужен, чтобы наполниться смыслом, энергией, светом.