С миру по нитке - ковер-самолет: обзор программы "Мультвселенная" 47-го ММКФ
Анимационная секция фестиваля включала 20 работ: две полнометражные картины, подборки для всей семьи и для взрослых. Остановимся вкратце на некоторых из них.
"Иван Вардар спасает Галактику" - пример масштабной копродукции в балканском регионе и первая полнометражная анимация из Северной Македонии. Гоце Цветановски рассказывает подростковую историю-перевертыш, где в густонаселенном космосе ключевой силой оказывается неведение главного героя. Даже если твоим союзником становится могущественный искусственный интеллект атлантов, чтобы чудо произошло, в него придется поверить. Мультфильм не предлагает сложных моральных дилемм, не единожды выходит на авансцену "бог из машины", и все же многочисленные перипетии сюжета призваны, по всей видимости, донести важную психологическую истину, а именно то, что проблемы зачастую решаются так же, как и происходят. Например, проблемы с общением исцеляются общением, а в слабости человека может скрываться и его сила.
В короткометражной работе "Дикий зверь" Тяньюнь Лю (США, Китай) также обращается к человеческой слабости, воле и милосердию. Но делает это куда в более серьезной манере. Люди и волки - враги, не по прихоти, не только от жестокости или непонимания. В мире технического изобилия и вымирающей дикой природы кажется парадоксальным, что у вражды бывают объективные предпосылки. Ребенок жалеет волчонка интуитивно, но, столкнувшись с холодным неприятием отца, начинает видеть в уязвимости зверя отражение собственной тревоги. Это острое и сильное чувство, опасное тем, что заставляет смотреть на вещи лишь с одной стороны. Тому, как далеко это может завести, и посвящена анимационная работа. Однако пределы, в которых метафора действенна, зритель вынужден устанавливать сам, это вопрос личной этики. В этом нюанс "Дикого зверя" или, если угодно, его педагогический, остросоциальный момент. Отдельно стоит отметить комплиментарное в отношении зрителя визуальное исполнение. Естественная внятность образов, лишенная нарочитой странности или неряшливости, способствует здесь целостному восприятию замысла.
"Священное бремя" - пронзительная анимация из Ирана. Авторы - Нега Фардьяр и Фарнуш Абеди иносказательно описывают чрезвычайно болезненный, но типичный опыт расставания с близким человеком. В отличие, скажем, от "Дикого зверя", "Священное бремя" не конструирует, не оправдывает и не объясняет конфликт, не нуждается в посторонней для жизни трагедии, которой может и не быть - всё это переводит замысел в особый регистр. Речь не идёт о сбоях в порядке вещей. Вместе мы обращаемся к натуральной неизбежности скорби, к обратной стороне всякой глубокой привязанности, никак не обесценивая последнюю. Дать выход страху перед нормальным течением жизни, её преемственностью и нашей недолговечностью означает иногда примирение. "Священное бремя" оказывается печальным снаружи, но светлым и жизнеутверждающим внутри, "Дикий зверь" - наоборот.
Вообще, борьбе со страхами, так или иначе, посвящено много работ программы, но, в основном, они все же отталкиваются от частного опыта, который обобщается в силу особенностей жанра. Здесь и "Розетта" Изабелы Паулович Салонтай (Бразилия), которая училась жонглировать; и "Со всей этой паникой" Каталины Лоренте (Аргентина) - о мальчике, что боялся выступать, но приручил панику, будто живую; и "По ту сторону" Александра Афонасьева и Евгения Головина (Россия) о нейроотличном Пете, необходимости и возможности диалога между людьми (Петя - аутист); и "В животе змеи" Ивана Ханжина (Россия) - очаровательная история о маленьком кролике (или все же зайце?), заплутавшем было в старых трубах…
Находится в этом ряду и "Тьма" Андрея Кацубы (Россия), история попытки срубить неподатливое, устрашающее дерево. Помимо выдающейся техники мультипликации, этот сюжет отличает отсутствие опоры на диалог, то есть выраженной объективной составляющей в трансформациях состояния героя. Тем удивительнее, что сюжет сохраняет целостность и однозначность за счет одного лишь внутреннего напряжения сцен. У Розетты, Пети или кроликов Ивана Ханжина есть друзья, семья, есть свидетели. Дровосек Андрея Кацубы отдан в собственные руки, даже если до поры считает их чужими и чуждыми.
"Шаги к полету" - пример редкой интонации в теме преодоления. Росарио Карлино и Николас Конте (Аргентина, Франция) вписывают парадоксальную кукольную анимацию в очевидную тему взросления и познания. Здесь происходит инверсия самих выразительных средств, - не столько фигуры передают мысль о полете, сколько сама тема понимания исчерпывающе проясняет выбор и пластику образов.
А вот "Мальчик, обманувший смерть" стремится исчерпать естественный абсурд жизни, преодолеть, а не принять расставание. Вместе со своим героем Пипу Фунг Нгуен (Франция) отправляется на поиски "утраченного времени". В этом идеалы искусства и самопознания оказываются особенно схожими: герой, ставший мерой себе самому, исцеляет свою потерю и обретает новую встречу.
Теме примирения со временем посвящены и "Памятные вещицы" Милены Рэй-Санчес и Марины Фортунато Эрвег (Бразилия). Небольшая работа будто стремится выдержать живой, "слишком человеческий" масштаб своих обобщений. Защитить красоту и симпатию, не порывая с обыденностью, но обогащая ее.
Куда масштабнее драма примирения разворачивается в полнометражной картине Леонида Шмелькова "Непокой". Что если жизнь лишь сон и не только мучительно трудно проснуться, но и как будто некуда? Главный герой Яша, а в нем угадываются многие черты самого автора, попадает в отель, затерянный на просторах бесконечного луга. Яша не может отыскать или вспомнить обратную дорогу. В пугающей безвыходности однообразных дней есть и свои случайные радости, и новые тревоги, которые вдруг особенно странны. Пребывание в отеле и общение с постояльцами постепенно смещает оптику с непостижимости места и времени, на непостижимость жизни вообще. Наполненная аллюзиями и намеками, картина помогает не только вообразить, но и ощутить какие-то неизвестные метафизические валентности. Превращается в тревожную догадку о новой свободе.
Тревогой пронизана и "Лакрифагия" Елизаветы Климаевой. Но здесь она резонирует с безличными экологическими представлениями, оформляется в новый, загадочный и раскрепощенный синтаксис пищевых цепочек и биологического порядка жизни. Путешествие мотылька, изобретательные переклички тел и движений с окружающей средой уводят далеко за грань логического окончания сюжета, обращаются к новой витальности.
Сравнительно простым на этом фоне может показаться "Колокольчик времени". Динамичная работа Яо Сюя (Китай) уверенно использует жанровые конвенции коммерчески успешных подростковых картин, модулируя и перерабатывая их в сжатую форму короткометражной истории. Так происходит ощутимое сгущение последовательности в развитии сюжета картины. Посвященная времени и фантазии, она обнаруживает их согласование на разных уровнях.
"Далёкое далёко" Хо Цзе Чина и Чоу Хиу Йима (Китай) рассказывает о путешествии мышонка-фотографа. Оказывается, что проводником вовне известного мира может оказаться и стремление к одиночеству, и неуверенное желание помочь, которые с путешествием и новыми горизонтами не ассоциируются. В изменчивом мире дальше заходит тот, кто просто вернее держится избранного.
Встречается и обратный порядок. Путешествие "Флуоресцентной розы" Зели Дюран-Халифат (Франция) вдоль соблазнов, ловушек и границ жизни оканчивается со счастливым обретением места, которое она и не могла потерять…
В отличие от кино, все элементы мультипликации равно подчинены сознательной воле автора, находятся в фокусе самовыражения. С этим связана необходимость постоянного поиска равновесия между внутренней координацией высказывания и прозрачностью, внятностью художественного замысла. Зачастую чаши весов легко смещаются в одну или другую сторону, что сильно ограничивает потенциальную аудиторию таких работ. Вместе с тем, особенно удачные и вдумчивые решения подсказывают мысль, что анимация куда более свободна в выборе своих нарративов, а значит, находится в авангарде исследований и развития киноязыка.