"Дорогой Дмитрий Геннадьевич, здравствуйте!
Хотелось бы вспомнить имя как-то тихо и незаметно ушедшего от нас поэта Леонида Гершмана. Ангел мой, мамочка моя, в детстве часто читала мне наизусть его стихотворение "Девочка": "Что их, девчонок, уважать? Подставишь ножку - плачут... Легко девчонок обижать - они не влепят сдачи..." Благодаря маме я выучил эти стихи едва ли не одними из первых в жизни, просто на слух.
Теперь, тоскуя по мамочке, я решил разыскать хоть что-то об авторе этих милых с детства строк и обнаружил человека удивительно горькой судьбы, блаженного странника, бездомного поэта-бродягу из нашей еще недавно братской Украины. Его стихи о Великой Отечественной войне звучат сейчас так пророчески болезненно... Высылаю Вам стихи Леонида Соломоновича, собранные мной на дорогах интернета. Увы, сведения о поэте очень скудные, и все-таки, спасибо добрым людям, они есть, и это лучше, чем ничего. Если бы не такие неравнодушные люди, одной безымянной могилой на нашей когда-то общей родной земле было бы больше.
Храни Господь и Вас, и всех близких Ваших.
С теплом и светом, Николай".
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru
Календарь поэзии на сайте.

О поэте Леониде Гершмане (1933-2006) рассказывает Андрей Федорняк: "В 1984 году, когда мне было 10 лет, наша семья переехала в город Изяслав Хмельницкой области к новому месту службы отца. Очень скоро я заметил на городских улицах одного весьма колоритного человека: это был старик, вечно заросший, который зимой и летом был одет в одно и то же потрепанное грязное пальто. Под мышкой он всегда держал несколько толстых тетрадей и газет, а под самым носом (зрение, наверное, было плохое) - блокнот, в котором постоянно что-то царапал карандашом и бормотал при этом. Знали его и стар и млад. Все называли его просто Леня. Он тоже знал почти всех по имени - от совсем крохотных детишек до стариков. Более половины населения маленького города составляли офицеры и члены их семей, поэтому текучка была большая. Однако, несмотря на новые и новые лица, Леня знал почти всех и разговаривал с каждым, как со старинным хорошим знакомым. Иногда он декламировал свои стихи - нечто вроде частушек на злобу дня. Леня мог остановиться, например, возле ребенка, который катался на велосипеде, и вдруг нараспев сказать ему:
Это мой велосипед - Заберу через сто лет!
Появлялась у Лени в стихах и критика местных властей, поэтому власть имущие всегда его недолюбливали. А у горожан к Лене была симпатия. На него смотрели со снисходительной улыбкой: ну, есть такой тихо помешанный на рифмоплетстве человек, никого не обижает, слава богу. Попался навстречу Леня - скажешь ему "привет" и пойдешь дальше; если же вам с ним по дороге, перекинешься, бывало, парой фраз, послушаешь от него пару строф - и свернешь по своим делам. Подарит ему какой-нибудь офицер свою старую фуражку - он обрадуется, как ребенок, и носит с удовольствием. Если встретит дочь этого офицера -обязательно поинтересуется у нее, как здоровье отца, и гордо скажет, что фуражку он получил именно от него. В общем, весь город был как бы Ленин собственный дом.
Мы знали, что много стихов Лени посвящены Великой Отечественной войне (в которой он участвовал как сын полка). Но все его стихи так и оставались в блокнотах.
Насколько я знаю, никаких попыток публиковаться Леня не предпринимал. Ну и никто из горожан не просил у Лёни дать почитать его замызганные тетради... Все знали, что он ждет своего брата. Тот вроде бы жил в Москве и имел ученую степень по математике, но исчез из жизни Лени. Что с ним - неизвестно, а Леня ждал его до самого конца. Дом Лени совсем обветшал и стал непригодным для жизни. Ночевал он на вокзале. Подкармливали блаженного поэта-бомжа сердобольные работницы общепита. В конце концов местные власти не придумали ничего лучшего, как сдать Леонида Гершмана в клинику для душевнобольных за несколько сот километров от родного города.
Сейчас нам и жалко, и стыдно, что наш Леня так завершил свой жизненный путь. Ведь он подарил толику тепла каждому, кто его знал..."