К нему можно относиться по-разному. Можно принимать, можно нет. Нельзя, пожалуй, одного - делать вид, что этого явления, этого человека-оркестра у нас не существует. Сегодняшнее время, похоже, не властно над ним - он не собирается перестраивать свои убеждения, и творческие, и человеческие.
Главное - он постоянен при всем своем многообразии ликов. Он всегда четко знает, что хорошо, что плохо. А это для художника - главное. И мысли, которые приходят в голову Никите Михалкову, под стать его натуре - импульсивной, спонтанной, непредсказуемой и постоянной одновременно. Итак, послушаем мастера...
- Слишком много людей стали злоупотреблять возможностью не делать анализа и не осмыслять ситуацию, к которой они обращаются. Это породило определенный кинематограф. Такие новости дня под фанфары. Сейчас, конечно, время другое, но анализа по-прежнему мало. Меняются лишь названия. Например, актерская секция стала гильдией. Почему - непонятно, зато как у американцев! Кино - такое же, сценариев нет, но гильдия! Названия... В "Кинопанораме" послушаешь - выступают все умные-умные. Кино посмотришь - куда только ум девался?
Наша студия "Три "Т" - это три слова: товарищество, творчество, труд. Что уже сделано? Это картина "Сталин с нами", "Переворот" (о том, как снимали со всех постов Никиту Сергеевича Хрущева), короткометражный "Автостоп", снятый буквально за два месяца. Мы хотим образовать некий центр (есть уже помещение - особняк Алябьева на Патриарших прудах) с международной киношколой, с актерской академией, с театром "Нон-стоп". Это будет не рассчитанный на зрелища театр, где работают двенадцать часов в день - с 10 утра до 10 вечера. Там будут идти три-четыре программы - как в церкви, - люди входят и выходят во время службы. Программы могут быть составлены по письмам Чаадаева, переписке Короленко и Луначарского, статьям Федорова или Бердяева.
То есть мы хотим знакомить людей с серьезной философской литературой, а не суррогатами "под Маркса". Мы хотим, чтобы постоянно там бил такой вот ручеек отечественной философской мысли. Это должно стать местом, где человек получал бы информацию о том, откуда он родом.
Мне кажется, что мы живем так плохо потому, что многие вообще не знают, как, где живут. Думаю, что железный занавес - не простая вещь, не случайность. Это была возможность воспитать общество определенным образом.
Что такое, например, замечательная российская зависть? Не то плохо, что у меня корова умерла, а то, что у соседа жива. Но ведь во всем мире зависть - созидательное явление! То есть я вижу, что мой сосед живет лучше и хочу жить так же, как он, а для этого я должен делать это, это и это.
Владимиру Ильичу Ленину понадобились считанные месяцы, чтобы прилавки стали ломиться от продуктов и товаров. У нас же за последние пять лет ничего нет. Потому что истреблен менталитет хозяина. Кому верить: то можно держать корову хозяину, то нельзя?
После христианства мы снова стали язычниками - церкви порушили, царскую фамилию с наследником незаконнейшим образом расстреляли, за хорошую работу стали давать треугольники с профилями. И никто не гарантировал, что этот, например, достойный человек через пятнадцать лет не станет персоной нон-грата. А грамоту, которую тебе дали за доблестный труд, подписал человек, который получил потом десять лет за взятки.
А наша добрая языческая традиция ходить по нескольку раз в году с портретами незнакомых людей на палке, демонстрируя свое единство?
Какая замечательная система - коллективная безответственность! Высшая мудрость была в словах "если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет..." Все очень смело - и сказал вроде все, и ничего. Страшно это. Мы ведь, как Петя Трофимов, все время учимся. Ведь Чернобыль - это не трагедия 26 апреля. Она началась с целого каскада беззаконий, с уничтожения крестьянства, с поголовного, как было подписано товарищем Свердловым, уничтожения казачества. А мысль Бухарина о том, что мы должны сделать из человеческого материала насилием - вплоть до истребления - коммунистического человека? То есть человеческий материал для них это и Достоевский, и Пушкин, и Лев Толстой, и Дмитрий Донской, и Суворов, Кутузов, Тимирязев, Боткин... Все это материал. А коммунистический человек - это то, что нужно. Мы его почти получили. И сейчас расплачиваемся за это.
- У вас была возможность уехать за рубеж. Почему не воспользовались?
- Кто за меня может решать - остаться или уехать? И потом, выпускают ведь только из тюрьмы! Люди ездят в гости, глядят друг на друга, показывают себя... Это же унижение, когда человека за хорошую работу награждают возможностью посмотреть, как люди живут! Ну почему Чехов ездил в Италию, а в Риме в маленьком кафе Гоголь писал гениальные главы своей поэмы "Мертвые души"? И от этого не стал нерусским писателем! Достоевский, Толстой... Почему не боялись они потерять свои корни, почему?
Что значит уехать или остаться? Я хочу сознательного решения этого вопроса. Очень просто не брать взяток, когда не дают. Очень просто быть патриотом, когда тебя не выпускают. А когда тебе взятки дают - ты не берешь и выпускают - ты не едешь, это другой разговор. Я не хочу быть ни героем, ни заложником. Я хочу сам принимать решения. И не понимаю, почему я должен быть либо там, либо здесь.
Мой прадед Василий Иванович Суриков долгие годы путешествовал по Италии, но нет более русского исторического живописца, чем автор "Боярыни Морозовой" и "Утра стрелецкой казни". Нет! Да, он копировал картины Веласкеса, Эль Греко, часами простаивал в музее Прадо в Мадриде. Но, вернувшись на родину, почему-то писал "Боярыню Морозову" или "Взятие снежного городка".
Что же случилось? Ведь мы себя не уважаем. Неужели наш менталитет стал настолько бездарен, что мы должны непременно рваться туда? Ведь иностранец хорошо живет только в России. А русский человек плохо только в России. Хуже любого. Что же с нами стало? Почему мы не можем на равных общаться? Мы все время снизу, и, не дай Бог, если кто-то из своих высунулся - мы его обратно!
- А вам работать мешают?
- Конечно. Страна большая, много умных, много и... В Голландии, например, меньше дураков, чем у нас. Может, потому, что страна меньше...
Сейчас как? Если у тебя на полке картина двадцать лет не пролежала, то ты не человек. Но ведь когда объявляют амнистию, то вместе с политическими выходят и уголовники. Ну, открыли полки, вышло семь хороших картин, незаслуженно забытых, но вместе с ними вышло еще 37 картин, которые должны там лежать до конца дней своих, которые вообще лучше было бы не делать! А они - герои! И мы сидели!
Любое требование сатисфакции, любое взятие реванша - ужасно. Что толку, если я расскажу всем, что моя "Родня" два года не выходила на экраны? Я не жаловался, чего ждало руководство, ни слова не сказал, только попросил того режиссера, который подправит картину, получить причитающиеся мне деньги и снять мое имя с титров. Не взялся никто.
Мне хочется сказать словами чеховского персонажа профессора Серебрякова - дело надо делать, господа, дело. А когда жизнь превращается в постоянную демонстрацию и постоянные экскурсии в помойки... Как в спектакле уважаемой мной Галины Волчек "Мурлин Мурло". Это экскурсия людей, хорошо пахнущих французскими духами, одетых от "Валентино", на помойку. Должна же быть надежда.
Для меня лично неинтересна возможность вступить в борьбу с теми, кто меня притеснял. Есть замечательная восточная поговорка "Собаки лают - караван идет".
- Вспомним одну из ваших лучших работ киноактера - "Жестокий романс". Как вы относитесь к роли Паратова? Некоторые вас просто отождествляют с ним?
- В фильме я осознанно старался рассказать о роли купечества, не собираясь спорить с великим артистом Кторовым, игравшим в старом фильме. Для меня очень важен один эпизод, который я просил не сокращать Рязанова, - когда Паратов приезжает в городок и здоровается со всеми по имени, обнимает какого-то работягу на пирсе и т. д. Важно, чтобы поняли, этот человек сам себя сделал! Он из этой гущи, а не из гущи... обкома партии! Крепка его связь с этими людьми, их знание, понимание. Мне важно было в этой роли оправдать, каким-то образом реабилитировать этот замечательнейший, мощнейший класс в России, который строил больницы, школы, дома призрения, церкви, давал пожертвования бедным. Это люди, которые осознавали свои корни и свое будущее.
- И все же вы актер или режиссер?
- Когда я работаю режиссером, то думаю, что сыграю в сто раз лучше, чем все артисты, включая женщин, старух и собак. Когда я работаю актером, я убежден, что режиссер ничего не понимает, я все сделал бы лучше. Это кажущееся ощущение.
- На ваш взгляд, нужен ли Союз кинематографистов?
- В принципе Союз кинематографистов - это должно быть пять-шесть крупных адвокатов, мощных, юридически образованных людей, которые будут защищать интересы художника и иметь за это и благодарность, и деньги. Это должен быть союз, который оберегает интересы художника в творчестве и в жизни, а не союз, в котором все пытаются отнимать друг у друга и в творчестве, и в жизни.
- Влияет ли на ваше отношение к человеку информация о том, что он член КПСС?
- У меня нет однозначной реакции. Неужели надо зачеркнуть тех людей, которые искренне в это верили? Это глубочайшая ошибка - отторгать людей прошлого времени, то же самое, что было сделано в 17-м году. Они же воевали, строили. А любая жизнь достойна внимания и уважения. Для меня вопрос заключается не в членстве партии, а в том, зачем он в нее вступил. А это очень скоро понимается.
- Какое отношение к Ленину, по-вашему, будет через сто лет?
- Не знаю... Могу рассказать одну историю. Один врач, которому товарищ Суслов заказал статью по истории болезни Ленина, был допущен к архивным материалам. В институте истории марксизма-ленинизма были найдены архивные дневники, которые вели лечащие врачи. Один штрих, и вы поймете меня как режиссера. Когда Орджоникидзе сообщил ему с гордостью о подавлении меньшевистского мятежа, Ленин его ударил и два с половиной часа у него была истерика. Это укладывается у нас в голове? Что это была за ситуация трагическая для него, когда он, понимал, что события идут совсем в другую сторону! В дневниках атамана Семенова, который, кстати, был личностью незаурядной, можно прочитать, что Ленин подчинил интересы партии интересам народа, заменив продразверстку продналогом, а Сталин заменил, подчинил интересы народа интересам партии.
- Как вы относитесь к антисемитизму?
- Эта проблема носит характер взгляда на жизнь. Она, конечно, есть. Так же, как и проблема русофобии. Есть люди, которые терпеть не могут русских. Но эти проблемы нужно решать не с помощью общества "Память", которое дискредитировало вообще понятие памяти. Я против безумного кликушества этих людей.
Мое личное ощущение: необходима нормальная человеческая консолидация. Взять проблему с Прибалтикой. Поймите, мы сделали так много, приложили гигантские усилия, чтобы нас не любили во всем мире. И что же? Кто живет хуже нас? И если дальше от Москвы срабатывает региональное самосознание, гордость какая-то, то рядом - бесхозное Подмосковье, нищая средняя полоса. Некому жить, работать... Это какое-то кладбище задушенных начинаний и идей.
- Где вы черпаете силы для творчества?
- Сколько есть ответов... Я не знаю. Толстой сказал: счастье жизни в самой жизни. В общем-то он прав. Ведь один из самых страшных смертных грехов в православии - это уныние и отчаяние. Есть замечательная притча у Соловьева о двух отшельниках, пустившихся в загул. Один, затем раскаявшись, впал в отчаяние, месяц плакал и сгинул. Другой - сидит себе постукивает, работает, ремесло свое правит. Так что раскаяние раскаянием, но дело надо делать, господа!