История одной из самых значительных явлений советской сатиры - поэмы Твардовского "Теркин на том свете" содержит немало тайн и соперничает своим сюжетом, драматичностью и непредугадываемостью событий и с шекспировскими трагедиями, и с детективами Агаты Кристи.
А между тем эта поэма - наряду с "Одним днем Ивана Денисовича" - стала провозвестником "оттепели". Для советской литературы немыслим сам сюжет: автор, любимец власти, человек из народа, "писательский генерал", главный редактор ведущего советского литературного журнала "Новый мир" пускает своего героя путешествовать... на тот свет. Никто не ожидал подобного от депутата Верховного Совета РСФСР, кандидата в члены ЦК КПСС. Испокон веков в литературе принято было подшучивать над адом, этой, по определению современного остроумца, исторической родиной человечества (тогда как рай всего лишь доисторическая - так кончается острота!). Со времен Данте герои книг путешествовали по кругам ада и эмпиреям, причем в аду, как заметил другой остроумец, общество поприятнее. И вот бравый воин Великой Отечественной попадает на тот свет. И оказывается, что все там - наше, родное, советское.
Работая над материалом, я позвонил главному редактору "Нового мира", и оказалось, что сегодня остались считанные единицы тех, у кого на глазах разворачивалась драматическая история "Теркина на том свете", - Андрей Турков, возглавлявший отдел критики журнала, Игорь Виноградов, пришедший в журнал несколько попозже... Обратимся к разговору с ними, свидетелями и очевидцами драматических событий.
Игорь ВИНОГРАДОВ:
"Перефразируя известную формулу, можно сказать: "Теркин на том свете" - сатирическая энциклопедия советской жизни. В поэме представлена вся мертвечина советской системы, все стороны советской жизни - от особых отделов и работы редакторов до проработок на партбюро. Она была написана человеком, который верил в идеалы коммунизма. Как для Церкви самую большую опасность представляют еретики, так и для советской системы было легче справиться с какими-нибудь людьми, не принимающими режим. Но вот что делать со своим, который разочаровался? Вспоминаю, Твардовский очень часто любил нам повторять:"Все, что я говорю в своем кабинете в "Новом мире", я могу повторить на Красной площади и в любом кабинете ЦК!"... В этом была его и сила, и слабость. Он был в одной лодке с советской власти и не смог из нее выбраться, как сделал это Пастернак. Это ограничивало его поэтическую масштабность. С другой стороны, в этом была его сила: люди, которые понимали в это время больше него, вроде Солженицына, они должны были молчать либо действовать в легальных условиях из дипломатических соображений по двойным стандартам. Твардовского в последнем никогда нельзя было заметить!"
В самом деле, продолжение поэмы о Теркине шокировало добропорядочного гражданина Страны Советов узнаваемостью героев, реалий, ситуаций. "Загробный мир", куда попадал Теркин, оказывался слегка окарикатуренной картиной реально существовавшей в Советском Союзе политической системы. И хотя Твардовский определял основной пафос поэмы, как "суд народа над бюрократией и аппаратчиной", уши виднелись слишком явно. Попытка напечатать поэму в 1950 году в своем журнале "Новый мир" не удалась. Поэма была расценена как "клеветническая" и "пасквиль на советскую действительность".
Андрей ТУРКОВ:
"Запретная поэма ходила в списках, о ней жарко спорили. Как-то поэт и один из руководителей Союза писателей Алексей Сурков, тоже, к сожалению, внесший свою лепту в проработку "Нового мира" и самого Твардовского, зачем-то приехал в редакцию журнала "Огонек", и мы с ним в коридоре в окружении слушателей заспорили о "новом" "Теркине", в очень благожелательном обсуждении которого (еще до разразившейся грозы) в редакции "Нового мира" я принимал участие (помнится, один Николай Асеев выразил опасение за судьбу поэмы). Слово за слово, и в конце концов Алексей Александрович почти по-поспеловски горестно воскликнул: "Ну, уж я и не понимаю, Андрей Михайлович, как вы с такими взглядами можете работать в советской литературе!" (К чести его надо сказать, что ровно никаких последствий эта стычка с одним из главных функционеров Союза писателей для меня не имела.)".
"Ад нужен не для того, чтобы злые получили воздаяние, а для того, чтобы человек не был изнасилован добром", - сострил философ Бердяев. В аду Твардовского советского человека продолжает "насиловать" "добро". И это "добро" по-прежнему остается советским. Неудивительно, что сама идея публикации крамольной поэмы была встречена в штыки. В 1954 году Твардовского снимают с поста главного редактора "Нового мира" по специальному решению ЦК. В вину ему вменялись публикации в журнале, "противоречащие партийной линии", "Об искренности в литературе" В. Померанцева, "Люди колхозной деревни в послевоенной прозе" Ф. Абрамова, разборы М. Лифшицем "Дневника писателя" М. Шагинян и М. Щегловым - "Русского леса" Л. Леонова. На самом деле главной причиной был "Теркин", который начал писаться в январе 1954 года и был закончен уже к концу года. Поэма обсуждалась на Секретариате Союза писателей и, видимо, была соответствующим образом представлена в высших органах. Там ее восприняли как клеветническое произведение.
Андрей ТУРКОВ:
"Рассказывали, что поэт так непримиримо стоял на своем, что один из тогдашних крупнейших партийных идеологов П.Н.Поспелов сказал: "Ну, товарищ Твардовский (как смешливо вспоминал последний, тогда все его "высокие" собеседники враз позабыли его имя и отчество и перешли на сугубо официальное обращение), с такими взглядами вы вряд ли будете главным редактором", на что получил в ответ: "А вы с вашими вряд ли будете иметь настоящую литературу!" Твардовского сняли специальным постановлением ЦК, хотя Хрущев, явно ему симпатизировавший, долго не хотел этого делать".
Почему прогрессист Хрущев испугался публиковать "потустороннего Теркина" с первого раза? Существует несколько версий.
Игорь ВИНОГРАДОВ:
"В 1958 году после известной встречи Твардовского с Хрущевым поэт вернулся в журнал. Впрочем, в 1956 году он предпринял попытку напечатать "Теркина на том свете". Но Хрущев, насколько мне известно, которому показали эту поэму, встретил ее недоброжелательно. Говорят, что он испугался в ней одного места. В одном из первоначальных вариантов поэмы действующее лицо - генерал-мертвец, "комендант иного мира", встречающий и провожающий Теркина на том свете, бросает фразу: мол, мне бы взвод живых - я бы тут навел порядок! Хрущев воспринял эти слова как намек на венгерские события 1956 года. И поэма по-прежнему не была напечатана..."
В 1959 году была предпринята еще одна попытка напечатать поэму - и вновь неудача. Наконец, в 1963 году после ХII съезда и выноса тела Сталина из Мавзолея поэма была лично одобрена Хрущевым и разрешена им к печати. Твардовский печатает ее в "Известиях", а затем отдельной книгой в "Советском писателе", но уже без этих строк о генерале-мертвеце. Нет этих строк и в трехтомнике Твардовского 1990 года... Загадки поэмы этим не исчерпываются.
Андрей ТУРКОВ:
"Мне запомнилось в одном из ранних вариантов поэмы в сцене проработки на партбюро преисподней была строка:
Признает мертвец ошибки,
Извернуться норовит...
В первом издании поэмы в "Советском писателе" в 1964 году ее уже не было..."
Добавим, этих строк нет и в последующих изданиях поэмы... Еще один драматический момент связан с событиями времен брежневщины: в 1966 году Театр сатиры выпустил спектакль "Теркин на том свете".
Игорь ВИНОГРАДОВ:
"Поставил спектакль Плучек, и мы всей редакцией "Нового мира" вместе с Твардовским были на премьере. Хорошо помню этот вечер. Твардовскому устроили овацию. Теркина превосходно играл молодой Папанов. Спектакль был поставлен очень остроумно, смешно. Теркин попадал на тот свет с подзорной трубой... Буквально несколько спектаклей - и постановку запретили".
Поэма Твардовского сыграла огромную роль в процессе возвращения свободного поэтического слова. И поэт не случайно последовал примеру Данте. После "Божественной комедии" Италия обрела новую речь. После поэмы Твардовского отечественная литература обрела новое дыхание не без кровавого сплевывания от лагерного туберкулеза. Твардовский и его поэма - одна из самых главных советских тайн, которую партийные мальчиши-кибальчиши так и не выдали ни проклятому буржуину, ни нам, потомкам. Теперь уже у Александра Трифоновича не спросить, какие они - 8-й смертный грех и 11-я заповедь? А ведь явно знал наш дорогой и мудрый старик...