Андрей Битов в "Форуме" представлял фотоальбом Юрия Роста "Люди".
- Мне поручено прославить Роста. У него, кроме заслуг перед собой, есть заслуга перед нами: он сумел привлечь внимание к фотографии, соединив текст с изображением. Каждый может нажать кнопку. В искусстве важно, кто нажал. Фотография - остановленное время. Просьба об утраченном времени. Часто мы освещены снаружи, но сами мы не светимся. Когда не хватает света, фотограф применяет вспышку. Может быть, вспышка и есть взгляд странного животного по имени человек, который перестал видеть только пищу и, поднявшись с четверенек, увидел что-то еще. Вспышка задерживает конец света. Все люди, которых снимает Рост, великие люди. Любовь - это свет.
Слушая утреннее эссе 66-летнего Битова, трудно было отречься от мысли, что самое сексуальное в мужчине - это мозг.
Наш общий друг Рост остался раздавать автографы среди портретов своих "Людей" (там и мой любимый - деревенский старичок-ветеран с осенним букетом - Алексей Богданов: "Был он неизвестный солдат. Только живой"). Компания наша сложилась неожиданно, и мы легко собрались в Висбаден, "посмотреть памятник проигравшему", как заметил Битов.
Совсем неуместно подумалось: когда-то приходит час, и музы становятся сиделками
За рулем был Андреас Ойлер, интернет-редактор первого немецкого телеканала. Наверное, все случайности - это лишь одна единственная закономерность. Несколько лет назад Андреас поехал на курсы русского языка при Эрмитаже, где неожиданно увидел портрет своего прапра...деда, генерала царской армии. Сегодня вместе с научными сотрудниками музея он восстановил свою русскую родословную, в которой были министр финансов России и художник царского двора, а главное, его прапра...бабка была женой Василия Жуковского! "Андреас, самый породистый русский среди нас", улыбнулся Битов и стал рассказывать о Жуковском, "единственном, кто любил Пушкина искренне и без выгоды".
Хорошую компанию должно всегда освещать присутствие молодой красивой женщины. Нуне Барсегян - армянка, живущая в Германии, пишущая на русском. Под псевдонимом А. Нуне ее роман о смерти "После запятой" с предисловием Битова был представлен на ярмарке. Нуне по специальности психолог, по государственному гранту оказывает помощь переселенцам, русским немцам. Для начала она учит своих пациентов первому правилу общественной социальной гигиены: улыбка! "Keep smile" - к тому же призывают и американцы.
Мы ехали в Висбаден, игорную столицу Европы, посмотреть знаменитое казино и памятник Достоевскому. Нуне рассказывала, что ей приходится иногда возить сюда новых русских, которые, узнав про долги Федора Михайловича одному из отелей, тут же норовят за Достоевского рассчитаться с процентами. Не тут-то было. Долг русского гения сегодня гораздо больший рекламный капитал.
Интересуемся у Битова, играл ли он в казино.
- Играл здесь, в Германии. Это была провокация Пригова. Как всякий новичок, я выиграл. Поставил 100 долларов - ушел с тысячей. Пригов тут же прокомментировал, что я не важный писатель. Великий непременно проигрался бы.
Казино и театр стоят в Висбадене друг напротив друга.
Театр тоже дьявол, уточняет Битов.
Со всей Европы сюда съезжаются люди. Кто на курорт и знаменитые горячие воды, а кто всего лишь поиграть. При входе в казино потребуют документы, на вас должен быть фрак и бабочка. Ничего страшного, если этим входным выходным костюмом вы не запаслись. Все тут же можно взять напрокат.
- Как мало остается от прошлого. Оказывается, Достоевский написал только "Игрок", - говорит Битов, читая мемориальную доску на казино, свидетельствующую, что почетным гостем здесь был Гете и клиентом Достоевский, который в итоге написал свой знаменитый роман.
В саду - памятник Достоевскому: серый бюст на розовом постаменте. Смотрится как голова Иоанна Крестителя, которую в истории подали на подносе. Но все равно лучше памятника Рукавишникова в Москве перед библиотекой, где Достоевский садится на скамью так, будто у него геморрой.
Ищем имя скульптора, но на золотой табличке только название банка, который этот бюст установил.
Пытаем у Битова секрет, как он выигрывал в казино, на что ставил.
- Это были случайные числа, - просвещает Андрей Георгиевич. - Потом я понял, что эта самая сложная из областей математики - теория случайных чисел. Я стал анализировать, почему новичок выигрывает. Потому что он еще не построил никакой системы. Так мозг устроен: первое, второе, третье - а дальше все уже складывается в систему. Но система, которую строит человек, обязательно проиграет казино. Однако казино бессильно перед случайной системой цифр. Когда по этой теории мне стало очень везти, крупье меня остановил. Игра - огромная пытка для мозга.
- Вы азартный, картежный человек?
- Я, наверное, азартный человек, поэтому все в себе задушил. Игру я очень люблю, но азарта мне не хватает. В Москве и Питере я играл только в бильярд. В казино - нет.
Мы пошли гулять по курортному Висбадену, случайно попали на гулянье, где показывали народные ремесла, старинные обычаи и минувшие страшилки. Сели пить кофе и стали неожиданно говорить о мистике. Мы опять слушали Битова.
- В день, когда мне было сорок лет, я был потрясающе трезвый, хотя в то время немало выпивал. В одиннадцать часов вечера я поговорил с папой, а в полпервого ночи мне позвонила мама и сказала, что папы не стало. Кто-то меня удерживал в тот день, не мог же я пьяный сесть в "стрелу" при таком известии. Свыше это было известно.
Я был знаком с академиком Раушенбахом, который кроме всего прочего занимался исследованием икон. Он часто говорил не о трех, хорошо известных нам измерениях. О четвертом, космическом, которое, возможно, и заставило подняться человека с колен. Форма пирамид, уходящих острием в небо, тоже немало говорит человеку знающему.
Не посмела сказать Битову о своем преклонении перед "Пятым измерением", одной из его последних книжек, о бытии великих и родных ему людей за гранью небытия.
Этот год у Битова меченый. В Петербурге, на даче, после случайных дебатов с домашними, что не так и что не то, он сел на крылечко и долго смотрел на одинокую звезду в небе. И тогда раздался голос как глас: "Уже скоро, сержант".
- Почему меня на небе решили повысить? Я всю жизнь был самым рядовым...
Когда Битова отвезли в больницу с диагнозом, не оставляющим надежд, его вторая жена сказала: "У Битова все не так, как у остальных".
Она оказалась права. Битов не говорит, что живет сейчас вторую жизнь. Но "здесь и сейчас" присутствуют в воздухе прозрачного бабьего лета, кажется, он боится это ощущение - присутствия здесь и бытия тут - оглушить какой-нибудь жизнерадостной фразой. Потому вспоминает когда-то написанное - про сейчас: "На всякий случай он живет - жизнь не подарок, а судьба".
Еще один случай Битова.
6 июня вместе с Гюнтером Грассом они открывали памятник Томасу Манну в Светлогорске. Битов вдруг увидел мужчину, потрясающе похожего на его родного брата. Тип подобного человека из свиты он встречал на многих презентациях, но этот как-то особо льнул к Битову, и почему-то это не вызывало у него отторжения. Ему показали список выступающих, в котором его перепутали с братом. Он своей рукой зачеркнул "Олег Битов" и написал "Андрей". Через час ему позвонили и сказали, что Олег умер.
Потом он пытал всех, что за человек был тогда в Светлогорске. Никто его не знал, не видел ни до, ни после.
А я рассказываю Битову, когда этим летом трагически не стало моего младшего брата, и от боли, которую надо все время молчать, негде было спрятаться, я взяла корзинку и ушла будто бы за грибами, чтобы найти глухую чащобу и там в голос накричаться. И когда мне показалось, что я совсем одна в лесу, вдруг раздвинулись ветки и вышел молодой парень. И мне было совсем не страшно, хотя я все время помню слова Василия Михайловича Пескова, что в лесу он более всего боится встречи с человеком. Тот парень спрашивает: "Вам грибы нужны?"
- Вообще-то да, - отвечаю, - но я в лесу без денег. А мне деньги не нужны, - говорит он, подходит, молча пересыпает отборные боровички в мою корзинку и очень быстро исчезает.
В русской церкви святой Елизаветы в Висбадене мы с Битовым ставим свечи. И долго молчим. Каждый о своем.
После Висбадена мы приехали в старинный саксонский ресторанчик, где сто писателей собрались на прощальный банкет. Первый, кто попался на глаза, был Гриша Остер. Мы тут же купили его на шутку, что весь русский Интернет заполнен рассказами, как Остер во Франкфурте хотел купить пиджак за полтора евро, а ему предлагали только за полторы тысячи. Гриша разволновался, пришлось успокоить его свежей пародией Битова.
Эдуарду Успенскому, прародителю крокодила Гены и Чебурашки, за немецким пивом мы пообещали и впредь бороться за выдвижение его кандидатуры на премию Андерсена (почти Нобелевскую для детских писателей, пока полвека на нее выдвигается Сергей Владимирович Михалков). Только как одинокий белый волк сидел Сергей Козлов, как ежик в тумане, и не покупался на все веселые происки. Он построил дом во Владимирской области, пишет хорошие сказки и готов их хорошо продавать. Вот и весь сказ.
Андрей Андреевич Вознесенский старался быть галантным с дамами, которые всю жизнь числятся его обожательницами, но делать это было ему совсем не просто, тем более что рядом не было вечной спутницы Зои Богуславской. Кто-то из друзей-писателей жестко заметил: вечный юноша, который неожиданно стал стариком, а мужчиной так и не был.
Маша Мамлеева очаровательно ухаживала за столом за своим мужем Юрием Мамлеевым.
Совсем неуместно подумалось: когда-то приходит час, и музы становятся сиделками.
Цитата из Битова
Смерть как текст
Самоутверждаться в системе оценок - с одной стороны, паразитизм культуры, с другой - поддержание порядка на этом погосте есть единственное обеспечение ее существования. Поэтому: стройность и ухоженность этих могильных холмиков и надгробий - понятий, имен, дат и иерархий на кладбищах учебников, монографий, энциклопедий и словарей - являются определяющим признаком культуры. В школах и университетах учимся мы лишь тому, что было, что прошло, - прошлому, смерти, - убеждая себя в том, что живем вопреки ей. Неприменимость знания к жизни есть тоже признак культуры, причем уже достаточно высокой. Поэтому: кто великий, кто большой, кто замечательный, кто знаменитый, кто прославленный, кто выдающийся, кто гениальный - есть не только расхожая пошлость человеческих амбиций, в частности литературных, но и устав, в самом армейском смысле, культуры. Устав, на букве которого легче всего чинопродвигается заурядность и посредственность: легче ухаживать за избранной могилкой, подворовывая собственную жизнь, чем жить собственной жизнью с живым человеком. Неистовость прижизненных фанатов - не более чем проекция долгожданного распятия. Прижизненное признание - не самая точная функция современника.