Премьеру ждали с доброжелательным нетерпением. Это второй за последние годы опыт создания мюзикла на отечественном материале. Первый, чрезвычайно успешный - "Норд-Ост" по роману "Два капитана" - трагически закончил свою жизнь на пике триумфа. Часть труппы перешла в новый проект, но писать либретто и музыку, ставить спектакль взялись совсем другие люди.
Когда речь идет о книге любимой и растащенной на цитаты, ее инсценировку может спасти только нечто экстраординарное. Конгениальный и креативный талант авторов. Яркие актерские индивидуальности. Что-то такое, что в насквозь знакомом сюжете засветится новым светом. Ничего этого в мюзикле, увы, не оказалось. Спектакль "ориентирован на образцы", в нем проступают призрачные контуры "Норд-Оста". "Общежитие имени монаха Бертольда Шварца" выстроено по эскизам норд-остовской "коммунальной квартиры", вальс-чечетка напоминает знаменитую сцену встречи Нового года, и если в спектакле Васильева и Иващенко появлялся исторический Чкалов, то в спектакле Тиграна Кеосаяна возникает ни к селу ни к городу исторический Горький, да еще с песенкой о свободе художника.
Сходство с изданием вторым, резко ухудшенным, дополняет антураж довоенной страны с ее энтузиазмом и кумачом, но теперь авторы так и не выбрали своей позиции и застряли между пародией и ностальгическим вздохом. При этом весь спектакль строится на степе. Почти как "42-я улица", год назад отгремевшая в этом же зале на Фрунзенской.
Либретто Александра Вулых обозначает цепь событий романа так скучно, что зрителю остается, тоскливо считая оставшиеся до конца стулья, слушать цитаты из книги, а также цитаты из иных времен: "Мое имя Бендер, Остап Бендер", "Разворовали Россию!" - словно инсценировали сборник "Крылатые слова". Но юмор бывает только неожиданный, и спектакль вышел не смешной.
"Поправки на время" в нем скорее трусливы, чем содержательны. Авторы решили не ссориться с церковью и алчного попа Федора практически истребили. Зато великий комбинатор стал как бы духовным вождем нации. Он оплодотворяет совслужащих невнятными творческими идеями и пророчит дальнейший ход истории. Намалеванный им плакат "Сеятель" равен "Черному квадрату", что дает повод немного спеть и про супрематизм. Его новые девизы все более напоминают чеканный стиль Исаковского и Лебедева-Кумача: "И снова в путь, труба зовет... и жизни суть в ее движении вперед". Изобретатель четырехсот способов отъема денег в новой общественно-политической конъюнктуре подается как воплощение здоровых духовных сил страны, задавленных ГПУ.
Так как нет мюзикла без большой любви, ее носителями стали Киса Воробьянинов и мадам Грицацуева. Киса теперь нежный мечтатель, лирик и радетель за Россию. Его "же не манж па сис жур" авторы перевели как "Родная Русь, ты словно дым сирени" - этот романс предводитель дворянства поет так жалобно, что на пресс-просмотре в зале разрыдался младенец. Жгучая красотка Грицацуева, чья любовь в контексте мюзикла проистекла как бы ниоткуда, страдает мазохистскими комплексами: "О боже, как я счастлива быть брошенной тобой. Распни меня над пропастью и причини мне боль". Все очень всерьез.
Основа любого мюзикла - музыка, она задает тонус, ее уносят с собой распаленные зрители. У Игоря Зубкова музыка, что называется, гладкая - не заводит и в памяти не зацепляется. И тоже вся состоит из крылатых фраз: то "Норд-Ост" слышится, то будто Бенни Гудмен с его хрестоматийным Sing, sing, sing. Но нет характеристик и тем, нет шлягеров и лейтмотивов - всего, что составляет музыкальную драматургию.
И самое грустное: в "Двенадцати стульях" нет Остапа Бендера. Приглашенный из Белоруссии Джамал Тетуашвили не обладает дарованиями, нужными роли и жанру: он хуже всех поет и танцует, у него нет актерской индивидуальности, пластики и того качества, которое делало великого жулика неотразимым, - обаяния. Юмор тоже, по-видимому, не самая сильная сторона его таланта, и по яркости изображенная им фигура уступает даже эпизодическому гробовщику - в кругу умелого кордебалета такого Бендера замечаешь в последнюю очередь. В результате наиболее колоритным персонажем оказался голый инженер Щукин, ставший теперь советским романтиком в пене и с гитарой - его с безумством храбрых играет Юрий Мазихин.
Обещанных спецэффектов тоже нет. Конструкция из вращающихся лестниц должна, по-видимому, вызвать ассоциации с татлинской Башней и пресловутым супрематизмом. Звуковая техника примерно та же, что в московской версии "Нотр-Дам", то есть без пространственных эффектов. Зато есть позитивный образ уже тронутой социализмом Москвы: "Снуют тут и там поливальные машины, улыбаясь московской весне". Духоподъемный образ улыбающихся машин, за неимением более убедительных аргументов, и уносишь с собой в осеннюю московскую хмарь.
Но нет худа без добра - этим экспериментом авторы проторили новые пути для постсоветского искусства. Они нашли плодотворную идею перелицовки устаревших исторических и авторских концепций. Следующими проектами продюсерской группы могут стать лирический балет о любви Чичикова к Коробочке, философская драма "Хлестаков как зеркало русской интеллигенции" и героическая опера о бессмертном подвиге эсерки Каплан.