Бакши, известный в театральном и музыкальном мире как создатель особо устроенной звуковой среды к драматическим спектаклям (последняя его работа - "Демон" в постановке Кирилла Серебренникова), одержим звучащим универсумом. Для него звук - начало и конец всего, из него рождается и в него возвращается любой визуальный, движущийся образ.
Спектакль "Из Красной книги" - скорее перформанс, в котором звук, движение, анимация, видео и фотоизображение, даже запах образуют колдовскую среду. Художник и режиссер Илья Эпельбаум, приглашенный им в проект, придумал скромное пространство с двумя экранами. На них проецируются изображения самого разного свойства - птички, обезьяны и прочая тварь, в клетках и на воле.
Сам Илья - участник и скромный распорядитель церемонии. Он сидит на авансцене, спиной к публике, что-то непрестанно ворожит в своем алхимическом театре. Вот, например, балерина пробежала на пуантах и внезапно запела чудесным голосом. Ее руки затрепетали крыльями, голос завибрировал, а Илья в это мгновение "посадил" ее в нарисованную и спроецированную на экране клетку. Чудесное, волшебное действо, исполненное простодушия и предельной технической откровенности. Когда самому Эпельбауму надоедает руководить действом, он так об этом и сообщает, выводя фломастером на дощечке слова и вновь проецируя их на экран: "В этом месте композитор с режиссером не договорились, и потому 5 минут спектакля не будет". Этот авангардистский жест, напоминающий о беззвучной революции Кейджа "4.33", когда музыкант объявлял тишину, отсутствие звука фактом композиторского искусства, амбициозен и простодушен одновременно.
Вообще все сочинение Бакши и Эпельбаума отмечено высоким простодушием. В нем с удовольствием шутят, не боятся выглядеть сентиментальными и смешными, нежно говорят о смерти, легко монтируют в одной сцене балерину с кукольным театром Петрушки. Они ненавязчивы в своем умном сочинении, и поверх этой легкости возникает вполне серьезный контекст: Петрушка - древняя, в античности берущая свое начало маска смерти, или текст чеховского "Вишневого сада", возникающий на экране, со вздохами Раневской, сетованиями Гаева и последними словами Фирса про то, что жизнь прошла. Какой-то надтреснутый степной голос поет русский духовный стих про расставание души с телом, а в финале затягивает старинную крымчакскую песню "Су ахар". В ней поется про воду, которая течет и утекает безвозвратно.
Сам Бакши - автор идеи и композитор - рассказывает: "Вымирают не люди, а культуры, к которым они принадлежат. То есть та неведомая сила, которая соединяет людей с местом их рождения, предками и Небесами". Бакши пытается осознать движение культуры через судьбы людей и народов. Ему кажется любопытным тот факт, что о смерти Автора, о конце эпохи модерна стали говорить тогда, когда началось вымирание маленьких этносов.
"Из Красной книги" - не сухо смонтированный интеллектуальный перформанс, а лирическая история его собственного рода. В спектакле звучат архивные записи пения селькупов и крымчаков, некогда живших на севере и юге России. Сам композитор смутно помнит голос деда, который пел унылые крымчакские песни. Его отец их уже не знал... Для Бакши исчезновение этих песен знаменует кризис цивилизации ничуть не меньше, чем смерть Автора и наступившая во второй половине прошлого века эпоха постмодерна. Красный цвет - драматический цвет убийства, смерти - тайно и явно присутствует в этой "игре воображения для солиста (блистательный пианист Алексей Любимов) и театра Теней".
Тени и в самом деле наползают одна на другую, над ними ворожит создатель знаменитого театра "Тень" Илья Эпельбаум. Оба они - Бакши и Эпельбаум - только симулируют роль Автора, каждую секунду образуя и отрицая ее. Сочинение течет необязательным, вольным потоком ассоциаций. Но главные слова в них - нежно и нервно. Нежно и нервно прощаются они с умирающим Фирсом-Петрушкой, нежно и нервно трепещет балерина, посаженная в призрачную клетку-тень, нежно и нервно звучит волынка, и отчего-то хочется плакать.