Домой с приспущенным флагом
Итак, утром 8 сентября 1967 года штаб дивизии атомных подводных лодок в Гремихе получил тревожный сигнал из Норвежского моря: объемный пожар на подводной лодке К-3. Есть жертвы...
Крейсер "Железняков" с резервным экипажем на борту экстренно снялся с бочек и полным ходом двинулся к пострадавшей атомарине. Неизвестно было, как поведут себя торпеды с ядерным снаряжением при таком пожаре, не сработают ли их предохранители, если в аккумуляторных ямах рванет "гремучий газ" - водород, смешанный с воздухом.
Тем не менее К-3 вернулась в Гремиху своим ходом в надводном положении - с приспущенным флагом. А это означало - на борту есть погибшие. И было их немало - 39 тел остались за стальными переборками носовых отсеков.
Остатки уцелевшего экипажа разместили на плавказарме, изолировав подводников на время работы государственной комиссии по выяснению причин пожара. Но сначала о внешних обстоятельствах трагедии.
Рассказывает помощник командира К-3 тогда еще капитан-лейтенант Александр Лесков:
- В результате бесконечных торжественных, никчемных мероприятий, сопровождавших подводную лодку несколько лет после похода на полюс, из нее сделали фетиш. Очень скоро экипажу стало не до боевой подготовки. Измученные отсутствием настоящего дела командиры тихо спивались, потом их также тихо освобождали от занимаемых должностей.
И все-таки именно "тройке" пришлось выручать флот, когда в июле 1967 года на Ближнем Востоке заполыхала война, и кроме нее из атомных подводных лодок послать в Средиземное море было некого. В авральном порядке собрали экипаж, назначили нового командира и "выпихнули", как говорят в таких случаях подводники, на боевую службу. К-3 честно выполнила свою миссию, все 80 суток боевого патрулирования прошли в экстремальном режиме: нет ничего изнурительней, чем провести жаркое само по себе средиземноморское лето в пекле ядерной "кочегарки". Температура в турбинном отсеке весь поход стояла под 60 градусов.
На обратном пути в Норвежском море, в этом море пожаров (почему-то чаще всего наши лодки горели именно в этом море!) на К-3 разыгралась чудовищная трагедия. Около двух часов ночи 8 сентября в носовом торпедном отсеке вспыхнул объемный пожар: воспламенились пары огнеопасной гидравлики. По сути дела это был взрыв - и пусть не такой мощный, как взрыв тротила, но гибельная ситуация в носовых отсеках развивалась столь скоротечно, что моряки полегли замертво едва ли не в первую минуту. В центральном успели услышать только короткий вызывной сигнал межотсечной трансляции.
Командирскую вахту на центральном посту нес помощник командира капитан-лейтенант А. Лесков:
- Я включил тумблер и спросил: "Кто вызывает?" Потом отпустил тумблер и... Сколько лет потом просыпался я среди ночи, заново, во сне услышав те страшные крики заживо горящих людей!
Полторы минуты до ядерного взрыва
За считанные минуты в первом и во втором отсеках погибли 39 моряков. В трюме второго отсека в герметичной выгородке находился шифрпост. Там находился шифровальщик мичман Мусатов. Он не смог выбраться из своей капсулы из-за того, что крышка люка была завалена телами погибших. Мусатов погиб последним. Он еще смог позвонить по телефону из своего жарочного шкафа. Лесков услышал его мольбы: "Товарищ капитан-лейтенант, спасите меня, пожалуйста!.." Спасти его было невозможно...
Казалось, что и атомоход обречен на верную гибель: ведь в первом отсеке на стеллажах лежала добрая дюжина торпед, а в аппаратах находились торпеды с ядерными боеголовками. Ситуация, как на "Курске" - еще полторы-две минуты и взрыв всего боезапаса вместе с ядерными БЗО - боевыми зарядными отделениями. А рядом - берега Норвегии, натовской страны.
Командир К-3 Юрий Степанов принял единственно верное - спасительное! - решение. Страшно представить себе, что бы случилось, запоздай он хотя бы на полминуты с командой: "Сравнять давление с аварийными отсеками!" Дело в том, что тротил взрывается при одновременном повышении температуры и давления. Давление в горящих отсеках резко подскочило. И когда капитан-лейтенант Лесков открыл клинкет вытяжной вентиляции, сжатый почти до рокового предела воздух с яростным ревом пошел в центральный пост. То был даже не воздух - черный дым с хлопьями гари, перенасыщенный ядовитыми газами. Центральный пост оказался сразу загазован, в трюме погиб матрос-ученик, надевший не тот противогаз. Но другого выхода не было. Лодка была спасена от неминуемого взрыва, ее провентилировали, и через какое-то время К-3 самостоятельно вернулась в базу - силами оставшихся в живых моряков. Никто из начальства не захотел брать в расчет предельный технический износ "тройки" как головного корабля. На экипаж и командира навесили страшный ярлык "аварийщиков", пожар-де произошел по вине личного состава, хотя достоверно это и не доказано. После ремонта Ю. Степанову и экипажу дали возможность "реабилитировать" себя повторным выходом в море. Но едва Степанов поднялся на мостик, как потерял сознание. Шок от пережитого был слишком силен. Выход отменили.
Не было вины Степанова в том, что на К-3 полыхнул жуткий пожар. Последний аргумент в том давнем споре - признание бывшего флагманского механика гремихинской дивизии атомных подводных лодок капитана 1 ранга Ивана Морозова. Он вступился за честь командира и экипажа, прочитав очередную инсинуацию о трагедии "Ленинского комсомола".
"Я побывал в аду..."
Морозову как заместителю начальника электромеханической службы дивизии предстояло первому определить причины пожара. Для этого надо было провести разведку аварийных отсеков. Их еще не вскрывали. Чтобы попасть в это царство мертвых, надо было открутить полусотню болтов и поднять съемный лист над люком для погрузки аккумуляторов во второй отсек.
- После 4-часового принудительного вентилирования съемный лист был снят. - Рассказывает Иван Федорович Морозов. - Двое добровольцев из трюмных машинистов вызвались обследовать носовые отсеки. Один из матросов должен был спуститься на палубу жилого отсека, встать под люком с фонариком и страховать второго разведчика, который пойдет в нос. И вот тут-то случилось непредвиденное: первый же спустившийся трюмный машинист пулей выскочил наверх. В глазах матроса стоял ужас: "Товарищ капитан 2 ранга, я не могу... Там такое..." Его колотило от стресса. Я отпустил обоих добровольцев в казарму и положил руку на плечо своему коллеге - помощнику начальника ЭМС по живучести инженеру-капитану 3 ранга Павлу Дорожинскому:
- Похоже, Паша, придется тебе... Найди там Серегу, посмотри, где он лежит.
Серега - Сергей Федорович Горшков, старпом К-3, был нашим общим другом. Мы должны были отдать ему свой последний долг. Дорожинский молча взял аварийный фонарик и полез во второй отсек.
У него еще хватило душевных сил пройти в корму и после этого выбраться наверх. Лица на нем не было.
- Иван Федорович, - почти прошептал он, - я был в аду! Большая часть погибших лежит в кормовой части второго отсека. Они спеклись в одну массу, распознать их невозможно...
Далее началась жуткая работа по вытаскиванию обгорелых трупов. Потом выгрузили нетронутые огнем торпеды. Детально осмотрели место происшествия. Что же случилось?
В одном из узлов системы гидравлики произошел прорыв рабочего тела - масла. Сильная струя ударила в горевшую лампочку электросветильника. Защитного плафона на нем не было - разбили в шторм. Пары распыленного масла вспыхнули в мгновение ока. Работала система вентиляции торпед. Сила пламени была такой, что корпус вентиля кислородного баллончика разрезало пополам, как газовым резаком. Произошло то, что называется роковым стечением обстоятельств. Цепная реакция беды, которая, как известно, одна не приходит. Прорыв масла - электролампочка - вспышка - пожар в замкнутом пространстве... Первопричина - прорыв гидравлики. Но почему? Ведь для атомного флота все делалось архинадежно.
Инженер-капитан 1 ранга И. Морозов:
- Я присутствовал при демонтаже в первом отсеке. Снимали злополучную гидравлическую машинку (она открывала и закрывала клапан вентиляции балластной цистерны N 2 правого борта). И тут обнаружилось, что в штуцере гидравлической машинки вместо штатной уплотнительной прокладки из красной меди стоит шайбочка, грубо вырезанная ножницами или ножом из паронита. Со временем уплотняющее поле раскисло и прорвалось при очередном скачке давления. А давление в системе нешуточное - перепады от 5 до 100 кг/см. Чья-то рука поменяла прокладки во время докового ремонта корабля.
Чья вина?
Доковый ремонт проводят заводские рабочие. Один из ветеранов-судоремонтников Александр Иванович Исполатов, работавший в 60-е годы на Севере, рассказывал, что красная медь хоть и не драгоценный металл, но весьма ценилась среди умельцев. Из нее вытачивали всевозможные поделки. Из той же прокладки, снятой из гидравлической машинки с К-3, кто-то сделал колечко для своей подружки. Быть может, оно и сейчас валяется в чьей-нибудь семейной шкатулке среди старых пуговиц, значков и прочей дребедени. Потускневшее медное колечко ценой в тридцать девять жизней...
Москва, как известно, сгорела от копеечной свечи. "Ленинский комсомол", как сегодня выяснилось, от грошового пустяка - паронитовой прокладки.
- А сегодня еще хуже. - Признавался автору этих строк командир атомной подводной лодки "Гепард". - Я боюсь пускать рабочих в отсеки. За каждым ремонтником ставлю матроса, чтобы тот следил - как бы чего не выкрутили, не сняли, не унесли. Ведь у нас в приборах не только медь, но и серебро, золото, платина. А работяги по полгода зарплату не получают. Их понять можно. Но ведь нам же в моря уходить, нам за их зарплату своими жизнями расплачиваться...
К-3 станет памятником?
Та трагедия не стала достоянием нашей общей памяти ни в 1967 году, не попала она в фокус общественного внимания ни в "эпоху гласности", не знают о ней толком и сегодня. Морякам, сгоревшим на К-3, поставили скромный безымянный памятник вдали от людных мест: "Подводникам, погибшим в океане 08.09.67 г." И маленький якорь у подножия плиты. Только 30 лет спустя в Морском соборе Санкт-Петербурга появилась мраморная доска с некогда "засекреченными" именами.
Сегодня есть шанс вернуть долг памяти. Подводная лодка К-3, стоящая ныне в ожидании резки, может стать уникальным памятником не только жертвам атомного флота. Она трижды памятник: памятник истории, памятник географии (первое всплытие на Северном полюсе) и памятник воинскому мужеству. А пока лодка доживает свой век у причала судоремонтного завода в Полярном.
Исполнение приказа Главкома ВМФ о музеефикации К-3, подписанного в начале 90-х годов, затянулось на долгие годы. Оно и понятно - деньги нужны, и немалые. После гибели "Курска" идея увековечить память подводников атомного флота ожила с новой силой. Документы об установке К-3 в Питере отправлены на самый "верх". Говорят, в Питере уже подыскивается место для вечной стоянки. Однако не так уж важно, где именно встанет "аврора" атомного флота. Главное, чтобы не отправили ее "на иголки", которыми никак не залатаешь бреши в нашей истории.