Корр: Скажите, до "Щита и меча" вы друг друга знали?
Янковский: Мы не были знакомы. Я, разумеется, знал Любшина - по всей стране уже прошла "Альпийская баллада, он был звездой, а я в Москву-то тогда приезжал, приблизительно как в Париж. В 65-м году я только окончил театральное училище. В 1967-м, когда начались съемки, мне было 23 года.
Любшин: Но ты ведь уже в Саратовском театре работал. Много ролей сыграл?
Янковский: По-моему, у меня только одна была, после которой меня нужно было уволить. Я ввелся в "Марию Стюарт", там актер заболел. На меня надели костюм гораздо большего размера, шлем. Я - какой-то стражник - должен был прокричать монолог в стихах. И вроде выучил, но, когда выскочил на сцену, шлем меня по голове ударил, и весь текст вылетел. Одно только успел крикнул: спасайся, королева! Кому от кого спасайся... Сам раскололся, актрису подвел... А это моя первая роль, и неизвестно, чем бы все закончилось, но в Саратов приехала ассистент режиссера Наташа Терпсихорова, пригласила на пробы.
Любшин: Многие актеры уже были утверждены на фильм "Щит и меч", а тут едет какой-то Янковский. Фамилия странная: то ли поляк по национальности, то ли ... ну в общем, едет. А на роль Генриха Шварцкопфа пробовались многие московские артисты. Меня вызывают подыгрывать. И вдруг приезжает красивый парень...
Янковский: А я красивый был?
Любшин: Да. И у тебя удивительное качество: ты сразу располагаешь к себе и людей, и зрителей.
Корр: И особенно женщин.
Янковский: Хорошая реплика - прошу ее оставить.
Любшин: И вот мы с тобой снимаем сцену, ты этого не помнишь.
Янковский: Еще бы, я весь в пелене какой-то...
Любшин: Играем и, как все артисты на кинопробах, играем ужасно. Мне это не страшно, я уже утвержден, а ты так стал переживать! У нас там стояла белая колонна, мраморная, и ты был бледнее, чем эта колонна. Все трагическое состояние было выражено на твоем благородном лице. И чем дольше ты держался за колонну, тем становился краше. Я тогда Басову говорю: Владимир Павлович, ну посмотрите, как этот парень страдает, как точно вы выбрали артиста. Оператор Паша Лебешев меня поддерживает: действительно, он все интереснее и интереснее делается. И Басов согласился: да, с каждой секундой хорошеет, мы его утверждаем.
Янковский: Это то, чего я не знал... Самое смешное, когда после кинопроб я получил телеграмму, что утвержден, надо было видеть, как я переходил через дорогу. Что б, не дай бог, не сбила машина. Чтобы спасти себя для кинематографа, я осторожно, медленно, вглядываясь, шел в театр... Когда съемки начались, покойный Паша Лебешев говорил мне:" Олег, вернешься в Саратов, великим станешь". Я стучал по дереву:" Паш, прекрати..." А так и вышло.
Любшин: Это называется "судьба человека".
Янковский: А если еще учесть, что в театральный институт я без экзаменов попал.
Мой брат поступал туда и поступил, но осенью его забрали в армию. А я пришел к директору, когда уже все экзамены прошли. Правда, у меня было рекомендательное письмо - с седьмой по десятый класс я играл свои первые роли в Минске. Директор мне поверил и сказал первого сентября приходить на занятия...
С тех пор я решил целей перед собой не ставить. Думаю, зачем, раз судьба так взяла за руку и ведет, то надо ей довериться. Скажи тогда Слава: да ну, Владимир Павлович, парень он хороший, но периферийный, как бы все сложилось? Ведь актер, которого режиссер уже утвердил, влияет на решение. А Слава помог мне, помог еще многим. Он ведь и Высоцкого буквально за руку привел на Таганку, и не в такой уж хорошей форме тогда был Владимир Семенович.
Любшин: Володя Высоцкий тогда стоял, прислоненный к телефонному автомату... Что же касается Олега Янковского - сразу человеческая природа была видна. Важно, когда люди говорят на одном языке. Почему на спектакле "Все оплачено" (последняя премьера в "Ленкоме". - Ред.) я восхищался, как Олег играл, Инна Чурикова, Саша Збруев - люди импровизировали, как музыканты в джазе. Один брал ноту, другой подхватывал...
Корр: Олег Иванович, в "Ленкоме" вы работаете с 73-го года. Как вас сюда ангажировали?
Янковский: Мои последние гастроли с Саратовским театром проходили в Петербурге, в БДТ. Я играл князя Мышкина. Какие-то японские продюсеры перепутали фамилию Янковского со Смоктуновским, в антракте пригласили на гастроли в Японию, потом разобрались, что к чему, к концу спектакля не пришли... Но я знал, что в зале сидит Захаров. На меня, надо отдать должное, тогда посыпалось много предложений: тут же пригласил БДТ - Роза Сирота подошла от Товстоногова, Владимиров позвал в театр Ленсовета. Но я ждал звонка от Марка. И он раздался.
Любшин: А ты только у него хотел работать?
Янковский: Да. Я понимал, конечно, что из Саратова нужно уезжать, потому что где-то я уже топтался на месте. Чувствовал, что надо, надо куда-то идти дальше. Ощутить конкуренцию, приток новой крови.
Корр: Конкуренцию вы сразу ощутили в Москве?
Янковский: Ну, Москва так ломает хребты, что мало не покажется.
Корр: А как надо себя вести, чтобы хребет тебе не переломили в первый же день?
Янковский: Законов тут, наверное, нет. Хотя Марк Захаров поделился тремя заповедями. Сказал: "Олег, вы у нас актер молодой, хоть и известный уже по кино, но Москва - это отдельный город, и поэтому запомните несколько вещей. Во-первых, в Москве ни с кем не ругаться, потому что враг из Москвы не уезжает. Вторая мудрость: в театре надо принадлежать всем и - никому в частности. И третье: только не надо ничего сразу доказывать в театре, что вы талантливый, вы звезда, тактично занимайтесь своим делом, органично войдите в театр"...
Это главное, хотя много и другого. Если в какие-то периоды я не так был задействован в театре, то я с пониманием относился. Опять же Марк всем актерам говорил: не ждите от меня, я не могу о каждой судьбе думать, ищите - в кино, на телевидении.
Корр: Марк Анатольевич вас с легким сердцем отпускает на съемки? Вы можете влиять на репертуарную политику Захарова? Сообщить, что вот с такого-то по такое-то играть в театре из-за съемок не сможете?
Янковский: Да, и,более того, не один же Янковский в театре. Это и Абдулов, и Збруев, и Караченцов, и Чурикова, и Раков, и Певцов, и Лазарев-младший, и Степанченко - все ведущие актеры, на которых строится репертуарная политика. И тем не менее все снимаются. Марк Захаров понимает, что театру потом воздастся.
Корр: Какие кинопроекты у вас сейчас на подходе?
Янковский: Куча сценариев лежит, я выбираю. "Анна Каренина" Соловьева, намек на "Доктора Живаго", Понтий Пилат в "Мастере и Маргарите".
Корр: Богатый выбор.
Янковский: Почему я еще радуюсь - лет пять тому назад просто оторопь брала: чудовищные сценарии, чудовищные картины. Отрадно, что наш кинематограф встал на ноги. С прокатом много проблем, но что касается производства - в год три-четыре просто классные картины у нас выходят. Конечно, больше обращаются к классике - и в кино, и в театре. Такого мощного взрыва, как мы испытали в 60-70-е годы, когда появились Вампилов, Розов, Арбузов, Радзинский, Шукшин, сейчас не наблюдается. А что греха таить, сначала было Слово. А современная драматургия пока молчит.
Корр: По этому поводу вы однажды сказали, что Россия "беременна". Когда, по вашим ощущениям, она родит?
Янковский: Чего-то недохоженного тоже не хотелось бы получить. А для полноценного есть все основания: начало и XIX, и XX века было за Россией. От XXI века прошло только четыре года, я убежден, вот-вот что-то возникнет.
Любшин: Олег, теперь следующий вопрос. Когда-то у Олега Борисова я спросил, когда он с БДТ приехал на гастроли в Москву: "Олег, ну ты как там, в театре, подружился?" Он мне ответил: "Слава, театр - это не та организация, где можно дружить..." Теперь я обращаюсь к тебе: ты согласен, что театр - это все-таки та организация, где можно дружить с людьми?
Янковский: Но, во-первых, у меня дипломатичный характер. Когда я пойму, что лучше отойти в сторону, я это обязательно сделаю. Плюс я помню заветы Марка Захарова. К тому же у нас в театре приличная атмосфера. Хотя Олег Борисов во многом прав, театр строится на самолюбии, на тщеславии. Я никогда не забуду, как, будучи еще актером Саратовского театра, я играл главные роли, снимался в кино и у меня родился сын. В театре повесили поздравление. И, как мне потом передали, один артист, с которым мне и делить-то вроде было нечего, стоя у доски объявлений, выругался: у, черт, и сын, а не дочь, у него родился. Почему ему-то все?.. Обвинять никого нельзя. Наверное, уж так пошло испокон веков. Но близкие люди, безусловно, в театре могут быть.
Любшин: У нас, у зрителей, такое впечатление, что Абдулов, Караченцов, Збруев, Янковский не просто хорошая компания, но еще и лучшие друзья.
Янковский: Каждый из нас в дружбе состоит по-разному - кто ближе, кто на среднем уровне, кто совсем не понимает друг друга. Но выяснять отношения некогда - каждый востребован.
Корр: А почему у вас на всех одна общая гримерная?
Янковский: От нехватки помещения. У нас все-таки старое здание, бывший купеческий клуб, условиями, которые есть во МХАТе, мы не располагаем. А гримерная - это почти полжизни. Каждый бы мечтал, чтобы была возможность и отдохнуть, ведь между репетициями и вечерним спектаклем в наших пробках домой не доедешь... Я в театре 30 лет работаю, у меня их всего два - Саратовский и "Ленком", но я хочу сказать, что мы, в общем-то, счастливые. "Ленком" для нас все-таки дом. Я был в Париже, работал с французскими и швейцарскими актерами в спектакле Клода Режи "Счастливцев и Несчастливцев". Через полгода все разъехались...
Корр: Сейчас у вас нет новых европейских театральных проектов?
Янковский: Такое редко случается, это слишком дорогое удовольствие. Только Меньшиков еще играл в Лондоне, Костолевский, кажется, в Швеции, Любшин в Польше...
Любшин: Польша-то меня и погубила... Я там с женой познакомился.
Янковский: Хорошо съездил.
*
Корр: Олег Иванович, я знаю, что из всех детских игр вы предпочитали футбол.
Янковский: В детстве я серьезно им увлекался. Других увлечений-то не было. Потом брат меня на сцену за руку привел. Но сказать, что я мечтал о профессии актера - никогда.
Корр: А какие были мечты? Вот Станислав Андреевич хотел летчиком стать.
Янковский: Летчиками, понятно, все хотели быть, но почему ты артистом стал?
Любшин: Военное детство, нищенская жизнь, страшное человеческое одиночество. А драмкружок - какая-то сообщность. У каждого человека была мечта вырваться из того мира, в котором мы существуем.
Янковский: Меня волнует другое: ведь ни у тебя, ни у меня в роду актеров не было. А потом сложились династии. И брат, и я, и средний брат, если бы не армия, тоже был бы артистом (он все равно сейчас рядом с искусством - директор театра в Саратове). А потом дети пошли по нашим стопам. У меня супруга актриса, сын Филипп окончил МХАТ актерский и ВГИК режиссерский, невестка актриса, внуки подрастают... Как, почему генетически это срабатывает?
Любшин: Да кто его знает.
Янковский: Может, это объяснимо атмосферой в доме, разговорами? Сейчас-то я понимаю, почему в артисты идут. Когда "Фабрика звезд"появилась, стали показывать, как это делается.
Любшин: Ужас.
Янковский: Для тебя ужас, а для детей, которые мечтают, - это очереди, слезы, трагедии. А когда мы в артисты шли, и телевизор-то был не в каждом доме. Конечно, влекло желание другой жизни... Однажды мы с театром выезжали за сто километров на гастрольный спектакль. И вот еду я в автобусе по пыльным саратовским дорогам и думаю: Господи, неужели это и есть красивая актерская жизнь? Не в материальном плане "красивая", артисты ведь получают жуть сколько. Какая у тебя была первая зарплата - 54 рубля?
Любшин: Нет, выше - 69. Но что я сейчас вспомнил. Не знаю, как ты, но когда я решился поступать в театральный, я с родителями советовался. К тому времени я уже окончил кислородно-сварочный техникум...
Янковский: Об этом ты не рассказывал.
Любшин: Скрывал, должна же быть у актера какая-то тайна. А так как в техникуме я занимался в самодеятельности, думал, надо пойти себя испытать. И вот я советуюсь с отцом и с матерью. А они смотрели у соседей телевизор - концерт шел, пел Иван Семенович Козловский, а за ним полукругом хор стоял. Отец слушает, как он поет, и тут я говорю: я хочу пойти сдавать экзамены на артиста. Мать заплакала. А отец помрачнел, выпрямился и сказал: "Вот если ты будешь как он, - и показал на Козловского, - иди, а если как те, кто за ним стоят - не надо". А как ты можешь знать, кем ты будешь - как Козловский или как за ним? Позже так получилось, что я на радио записывал стихи Пушкина, а Козловский пел романс. И когда в антракте я рассказал ему эту историю, Иван Семенович, человек с юмором, попросил: ты когда сейчас домой-то придешь, отцу передай, что лучше меня стал.
Янковский: А скажи мне, пожалуйста, ты из тех артистов, которые ставили задачи перед собой, мечтали о ролях, шли к ним через мучения?
Любшин: Такого не было... Но мне очень хотелось дядю Ваню в пьесе Чехова сыграть.
Янковский: Твоя роль.
Любшин: Олег Николаевич Ефремов мне однажды пообещал, что мы будем с ним в очередь играть. Я обрадовался, успокоился, пару лет ждал, когда он вызовет на репетицию. Но он, наверное, забыл. Сам сыграл, а меня не вызвал. А в других театрах мне уже не хотелось играть.
Янковский: Я почему спросил, мне кажется, что мечтать как-то даже и нелепо. В свое время мне сказал замечательный артист Марков: "Олег, ты только никогда не мечтай о ролях. Я всю жизнь хотел Протасова сыграть, получил, а сил-то уже на эту роль нет..." К чему я это рассказываю. У нас со Славой были похожие ситуации. Андрея Рублева у Тарковского ведь Любшин должен был играть (Рублева сыграл Солоницын. - Ред.). Слава почти никогда в интервью об этом не рассказывал, но с этим предложением где-то год жил, если не больше. А мне на "Зеркале" пообещали Гамлета, но в последний момент Тарковский передумал:" Нет, Олег, ты все-таки романтический герой, Гамлета Солоницын будет играть, а ты - Лаэрта..." Я тогда взвизгнул, встрепенулся и сказал: "Нет, Лаэрта я играть не буду". Когда живешь какой-то мечтой, потом так ранит тебя. Лучше к этому относиться как-то полегче.
Любшин: Знаешь, что меня поражало. Вспоминая Володина, я думал: в чем счастье человека? Вот ты нашел себя - в своей жизни, в своей судьбе, в семье, в работе. Я сейчас пафосно буду говорить, Олег, ты грандиозный артист, но при этом ты еще и грандиозный, очень добрый человек. Сейчас мало гениальных актеров, которые остаются и такого же уровня людьми. С возрастом люди как-то теряют лучшие качества, меняются, а ты сохраняешь такую редкую, человеческую чистоту! С чем я тебя и поздравляю.
*
Корр: Давайте поговорим о сегодняшнем дне. Олег Иванович, вы сейчас в театре играете Петра I в "Шуте Балакиреве", Тригорина - в "Чайке", в спектакле "Все оплачено" - современного персонажа. Какая эпоха - чеховская, петровская или современная вам ближе?
Янковский: С моей точки зрения, не эпоха определяет спектакль. Играется человеческая боль, а она в любые времена остается болью. Поэтому во фраке ли я играю Протасова или в джинсах "Полеты во сне и наяву" - темы приблизительно одинаковые. В роли Петра I Симонова я все равно не переиграю. Но когда понимаешь, что столько веков прошло, а все в России не то, и обращаюсь в спектакле: Господи, помоги нам еще хоть в последний раз вывернуться, то это я, Янковский, говорю. Просто на мне костюм Петра. Но это я как человек к Богу обращаюсь, а не как Петр I - может, он и слов-то таких тогда не говорил. Поэтому невозможно сказать, что дальше, что ближе. Ну что мне до графа Палена из "Бедного, бедного Павла"? Но наша общая боль "убить - и все проблемы решены" - вечная. И Пален, который вроде бы спасение России творил, что он изменил? А что Каховский изменил, стреляя в Милорадовича?
Корр: Как вы относитесь к тому, что Олега Меньшикова называют вашим преемником?
Янковский: Мне трудно судить, преемник он мой или нет. Мне просто больше повезло. Ведь сейчас современного героя нет.
Корр: Со времен "Полетов во сне" он ушел?
Янковский: Мой - ушел. Мне посчастливилось, что время тогда сконструировало героя. Не литератор же его выписывает - время диктует, а человек воспроизводит. Толстой записал историю Протасова, когда пришло его время, а до этого был Печорин, тоже лишний, мучающийся человек. Я, может быть, один из самых счастливых актеров. Но это не моя заслуга - так звезды легли, что выбор пал на меня. У нас были герои, которых олицетворял Рыбников, потом послевоенные годы потребовали романтического героя - Олег Стриженов играл. Потом понадобился интеллектуальный герой - появился Баталов и более изощренный - Смоктуновский. А потом время потребовало ответить: где дети разбросанной по миру интеллигенции, чем они занимаются? И на эту роль появился Олег Янковский.
Корр: Мы должны в разговоре коснуться вашего режиссерского дебюта - картины "Приходи на меня посмотреть".
Янковский: Я не собирался делать открытий в кино - таких, например, какие Звягинцев совершил. А хорошо снять историю я, наверное, могу. Потому что у меня есть свой взгляд, как должен существовать актер перед камерой и как я сам существую. С годами опыт накапливается, возникает уверенность, что ты знаешь, как из стеклышек собрать витраж...
Корр: Вам принадлежит фраза: "Вошел в роль, а выйти забыл". С вами хоть раз такое случалось?
Янковский: Упаси бог. Конечно, после спектакля требуется час-два, чтобы прийти в себя. Психологическая нагрузка на сцене колоссальная. И помимо таланта, который дается свыше, актер должен обладать крепкой сигнальной системой, отключающей его от работы. Мы ведь опасным делом занимаемся, входим в такие нервные коридоры. Не выключись вовремя, хорошо играя Отелло, - задушишь артистку в одну секунду. Если в раж-то войти...
Корр: Олег Иванович, у вас есть агент, который занимается вашими делами в кино?
Янковский: К сожалению, наше поколение привыкло обходиться без агентов. Ну что, интересно, агент будет делать со Станиславом Любшиным? Все равно продюсер должен обсуждать все со мной. А молодые актеры вопросы решают с их помощью. И это правильно - не царское это в принципе дело, выяснять отношения с продюсером, с дирекцией - сколько, зачем, почему.
Корр: Жена вам в этом помогает?
Янковский: Помогает. Мы 41 год уже вместе, и она прежде всего мой друг, что важно.
Корр: А президентская должность на "Кинотавре" у вас много сил отнимает?
Янковский: Главная роль там у генерального продюсера Марка Рудинштейна, а моя задача, как известной личности, - пробить какие-то вещи. За 15 лет существования фестиваль хорошо себя зарекомендовал, но вопрос денег все равно остался. Еще лет десять назад это вообще, может, было единственное место, показывающее, что мы, нищие кинематографисты, еще живы. Нас обвиняли, что мы устраиваем скатерти-самобранки. Но нам было отрадно, что хоть на 10-15 дней мы собираем кинематографистов. Ведь, помимо того, что фестиваль - хорошая лаборатория, поиск, что происходит в кино, не надо гнушаться простых вещей: дети, которые сегодня приедут на фестиваль, завтра обязательно полюбят наше кино.
Однажды на "Кинотавр" приехал Певцов. Мы расцеловались с ним. Вдруг вижу: бежит, спотыкаясь, мой внук и говорит: "Деда, он тебя знает?" До этого он посмотрел "Бандитский Петербург", перед ним живой Певцов стоит, а тут дед - какой-то президент...
Вот смотрят мои внуки "Бедную Настю". Я не о качестве говорю, хотелось бы, чтобы оно было другое. Но они смотрят наш сериал, начинают любить наших актеров. Мы нашу мультипликацию потеряли, и теперь, как ни объясняй ребенку, что "Ежик в тумане" - гениальный фильм, не будет он смотреть его, потому что привык к американским картинкам. Сейчас заново нужно проводить мощное вторжение в сознание. Конечно, мы со Славой счастливые люди. От Новосибирска до крайних городов Прибалтики показывали "Щит и меч" и в 9 утра уже очереди стояли.
Любшин: А ты знаешь, сколько людей наш фильм посмотрело? Статистика подсчитала: оказалось, 560 миллионов - все население страны по два раза.
Янковский: Да... Потом Тихонов это пережил с Броневым. Но мы были первыми.
*
Любшин: Напоследок хочется воскликнуть: Олег, неужели шестьдесят? Как время летит!
Корр: Давайте с возрастом разберемся. Кризис среднего возраста прошел, старость еще где-то далеко маячит... Вы ощущаете себя перед юбилеем мужчиной в самом расцвете сил?
Янковский: Ну не я первый, не я последний. Важно, что внутри человека происходит. Я видел и молодых людей с погасшими глазами. А если внутри все горит...
Любшин: То, как в одной пьесе сказано, чем человек старше, тем он оптимистичнее смотрит на жизнь. Олег в 60 лет, только все начинается...