Мавруша и Варвара Долгорукая
- Пожалуйста, проходите, - приглашает Владимир Сергеевич в небольшую комнату, - это у меня рабочий кабинет.
Полкабинета композитора занимают инструмент и ... цветы: розы, хризантемы, гвоздики - на полу, на рояле, на столе!
- Что вы, разве это много? Это жалкие остатки, - смеется Владимир Сергеевич, отметивший недавно семидесятилетие.
На стенах кабинета - фотографии, дипломы, сертификаты и ... картина: юная красавица из позапрошлого столетия.
- Это моя прапрабабушка. Варвара Долгорукая, - охотно объясняет Владимир Сергеевич. - Картина досталась мне в наследство от моих предков по отцовской линии, мой дед был предводителем дворянства. По-моему, это очень хороший художник. Некоторые считают, что это работа знаменитого Рокотова, но я точно не знаю.
На широком подоконнике стоит старенький, из прошлого века компьютер.
- А вы музыку от руки пишете?
- А чем ее еще можно писать? - удивляется Дашкевич. - Нет, ни в коем случае не на компьютере. Вообще в моем кабинете находится только то, что мне нужно. Мебель здесь расставляла моя жена, и мы сразу договорились, что ничего лишнего не будет. А из необычных мелочей... - Владимир Сергеевич оглядывает комнату. - Вот, например, эта статуэтка, - показывает он на деревянную негритянку, - друг семьи, Мавруша. Я ее подарил своей жене на двадцатилетие совместной жизни. Она стоит у меня, поскольку здесь ей интереснее. Я ее купил на Старом Арбате, там был такой антикварный магазин с очень древними необычными вещами. Если помните, в "Бумбараше" есть такая сцена, когда герой Левы Дурова получает от бандитов награбленное добро. Среди всего прочего там была и негритянская статуя, которую он страшно полюбил. Он назвал ее Маврой, и когда эту Мавру у него забирают красные, он падает и умирает от разрыва сердца.
- Как известно, руки музыканта нужно беречь. Вам приходилось, к примеру, забивать гвозди, клеить обои?
- Для меня ремонт - это какой-то ужас. Хоть я шесть лет и работал инженером, это меня не спасает. Я вас уверяю, обоина от композитора Дашкевича будет висеть криво и первая же отклеится.
- Как давно вы здесь живете?
- В этом доме мы, если не ошибаюсь, - задумывается Владимир Сергеевич, - я такие даты очень плохо запоминаю. - О-оля, О-оля, - зовет он на помощь свою жену, - сколько мы здесь живем?
Ольга Семеновна входит в комнату с бутербродами, разложенными на огромном подносе, и, не задумываясь, отвечает:
- Ровно 32 года.
- Да, пожалуй, - соглашается Дашкевич. - Точно помню, что мы работали над "Бумбарашем" уже в этом доме. К нам тогда пришел настройщик, которого мы не вызывали и который вообще не знал, что такое рояль, а под окнами каждые четыре часа сменялась машина (Юлик Ким, мой друг и соавтор, а тогда редактор диссидентской "Хроники текущих событий", проходил по "делу Якира-Красина").
О музыке, национальной идее и архетипах
Я сижу возле величественного, видавшего виды Bechstein.
- Рояль мы купили в комиссионке, когда переехали в эту квартиру (до этого у меня был прокатный). Я его, правда, довел до ручки. Понимаете, даже Bechstein не выдерживает такой нагрузки! Надо вызывать мастера и делать серьезный ремонт.
- Соседи на вас не жалуются?
- Что вы! Соседи у нас, слава Богу, замечательные. Мои музыкальные издевательства они переносят стойко уже много лет, тьфу-тьфу-тьфу, - со смехом стучит по дереву Дашкевич. - К тому же внизу у нас книжный магазин. Рояль мы специально поставили ко внутренней стене, и я стараюсь не играть по ночам. И потом наш дом - это кооператив Гнесинского института, то есть занятия музыкой изначально входили в программу сосуществования.
- Владимир Сергеевич, вы весьма критично настроены к современной популярной музыке, а как сегодня обстоит дело с композиторами так называемого третьего направления?
- В XIX веке, когда был дикий расцвет русской музыки, реальных композиторов было шесть человек ("Могучая кучка"). Чайковский туда не вошел, так что можно считать - семь. Они обеспечили русскую музыку на много лет вперед. За последние 15 лет страна каждый год выпускала более тридцати композиторов с дипломами, всего - около полутысячи. И эти пятьсот композиторов проваливаются, словно в бездну!
- Что же происходит? Кто виноват? Или что? Плохая подготовка?
- В этом надо разбираться. Безусловно, на мой взгляд, и процесс подготовки не очень правильный. Никто из тех композиторов, кто реально работает в области кино и театра, не преподает в консерватории, а это уже громадный минус. Гигантский опыт Шварца, Богословского, Таривердиева, Эшпая и других композиторов кино и театра абсолютно не используется. Мы же не просто много работали в кино и театре, мы прошли школу общения со многими великими режиссерами. И если в стране не изменится политика по отношению к музыке самым кардинальным образом, то через пять лет профессия "композитор" существовать не будет, а вслед за ним не будет существовать и профессия "исполнитель".
- А что конкретно нужно изменить? Сократить набор на композиторское отделение, ужесточить требования к выпускникам...
- Вы знаете, дело-то не только в этом. Я помню, когда во время войны по радио исполнили "Седьмую симфонию" Шостаковича, на следующий день все мальчишки во дворах пели мотив нашествия, и это было нормально. Когда я стал сдавать экзамен по музыкальной литературе, будучи взрослым человеком, я обнаружил, что практически всю классическую музыку я уже знаю. Потому что передача классической музыки по радио была постоянной практикой, государство всерьез занималось музыкальной культурой.
Вдумаемся в знаменитые слова Тютчева "умом Россию не понять". Что стоит за этими строками? Тютчев был очень образованный человек, и этими словами он сказал простую вещь: "общий аршин" - это так называемый всеобщий денежный эквивалент (как говорят в экономике). Иначе говоря, рублем или долларом Россию не измерить и не объединить.
И Тютчев ведь не сказал: в Россию нужно только верить, он сказал, в Россию можно только верить. Но что такое вера? Вера ведь - это бессознательное понятие. Чтобы русский человек верил в свою страну, мало экономики и политики. Нужно создавать в ней великие культурные (в том числе и музыкальные) архетипы. Вера появляется, когда появляется Пушкин, Чайковский. Каждая новая власть (если она умная) способствует появлению новых культурных архетипов, которые меняют поведение граждан. Итальянцы после Второй мировой войны повесили Муссолини и создали неореализм - фильмы Феллини, музыку Нино Роты. Но создает архетипы только творческая интеллигенция. Современная трагедия России происходит потому, что новая власть ничего не сделала, чтобы создать эти архетипы. В России музыка - это в чистом виде выражение национальной идеи. На премьерах опер Глинки всегда присутствовал император, и это было в порядке вещей.
Во время разговора у Дашкевичей не умолкает телефон. Никак не могу сообразить, что именно звучит. Явно фрагмент какого-то классического произведения. Гайдн? Моцарт?
- Владимир Сергеевич, мне почему-то всегда казалось, что музыканты особенно трепетно относятся к мелодиям, которые звучат в телефоне. Вот у вас, например, что звучит?
- (Долгая пауза.) Честно говоря, вы меня в тупик поставили, я и не вслушивался никогда. Для меня музыка - это нечто другое.
"Немобильный" авангард
- В одном из интервью вы говорили, что "сейчас молодые композиторы вынуждены переориентироваться на эстетику западноевропейского авангарда". Неужели авангард, по-вашему, так плох?
- Увы, авангард - это уже дедушка с бородой, при этом он не создал ни одного сочинения, которое бы задержалось в концертной практике и стало бы явлением, дошедшим до обычного человека. Спросите любого авангардного композитора - какая музыка авангарда звучит сегодня в мобильных телефонах? Знаете, мобильники - это ведь прекрасные фильтры. Почему там звучит Моцарт, Бетховен, Бах, Шопен и почему там не звучит, к примеру, Пендерецкий? У меня, например, три сочинения играются на мобильном телефоне. Я вас уверяю, если какое-то эстетическое направление за сто лет не доказало своего вклада таким образом, это означает, что это мертворожденное явление.
Авангардная музыка совершенно неинформативна, ее неинтересно слушать - это структурированный шум. Основное свойство музыки - запоминание. Если вы не запомнили мелодию, общение не состоялось. Сочинения могут быть очень сложными, скажем, как у Стравинского, Шостаковича, но они настолько интонационно ярко сделаны, что их музыка врезается в память навсегда. Поэтому-то я и говорю, что композиторы - это штучный товар.
Наш разговор уже подходит к концу, а телефон звонит уже совсем настойчиво.
- Володя, возьми трубку, - кричит Ольга Семеновна.
Чтобы не отвлекать композитора, отправляюсь на кухню, к Ольге Семеновне (она, кстати, тоже музыкант, скрипачка).
На подоконнике, в невысокой плетеной корзинке лежит чрезвычайно важного вида рыжий кот Персик.
- Он у нас красавец, - охотно рассказывает Ольга Семеновна. - Я нашла Персика, когда он был еще совсем слепой, в метро. Его выкормила наша собачка предыдущая, которую звали Мотя. Я думаю, кот твердо уверен, что он собака. Мотя у нас была старенькая, теперь у него другая компания - лабрадор Тужур. Да вы присаживайтесь, я вам чаю сейчас налью!
Я сижу на маленьком и очень мягком диванчике. Приглушенный свет, на столе зеленая скатерть, раскрытая книга (Маргарита Микаэлян). Ольга Семеновна ставит передо мной тарелку с бутербродами и кружку с чаем, я обхватываю ее руками и думаю, что вот так вот просидела бы здесь вечность - тепло, уютно. Хорошо!