Встретились мы с Аллой Демидовой накануне 5 марта - Дня памяти Анны Ахматовой.
- Алла Сергеевна, по Москве ходят слухи о вашей книге об Ахматовой и о том, что с ней происходят какие-то чудеса...
- В самом деле, я написала книгу об Ахматовой, и с ней происходит какая-то мистика. Книга была написана мною давно, потом я очень лениво искала издателя. Затем издатель был найден, книга пошла в производство, редакторы и корректоры приступили к работе... Книга должна была выйти в конце января, но накануне Нового года, 31 декабря, в издательстве случился пожар. Подъехали пожарные, стали тушить. Позже выяснилось, что пожарные оказались, как мне сказали, грамотными в компьютерном деле: пожар они затушили довольно быстро, но из компьютера достали какие-то детали, которые можно выгодно продать. С этими деталями исчез и мой текст. Наборщикам пришлось его заново набирать, редактору - заново читать...
- Какая-то мистика!.. Как появилась эта книга на свет?
- Я давно и долго подбиралась к ахматовской "Поэме без героя". С этой поэмой был связан наш с Евгением Колобовым проект в "Новой опере": спектакль прошел три-четыре раза. Евгений Владимирович нашел музыку, стоял за пультом. Я - на сцене среди зеркал. Читала я эту поэму и в Большом зале Ленинградской филармонии, и публика, мне показалось, приняла этот концерт близко к сердцу. Поэма Ахматовой удивительная тем, что захватывает тебя и затягивает, как в воронку. Анна Андреевна тоже не могла от нее освободиться. Начала писать ее в 1940 году и работала над ней практически до самой смерти - последняя запись на ее поэме датирована 19 апреля 1965 года. "Поэма без героя" - одно из самых зашифрованных произведений русской литературы. Хотя в нашей изящной словесности немало зашифрованных произведений (я, например, очень люблю "Пиковую даму" Пушкина). Когда я стала серьезно заниматься поэмой, искать прототипы, я поняла, что эта "Поэма" - тоже Ахматовское Зазеркалье. Читатели помнят, что в поэме действие часто переносится в Белый зал Фонтанного дома. Зал этот примечателен тем, что в нем находятся 27 зеркал, которые отражаются друг в друге. Представляете себе, как один персонаж отражается в 27 зеркалах. Возникает многоликость - за каждым отгаданным персонажем встает ряд других. Например, считалось, что второе посвящение "Поэмы без героя" относится к Осипу Мандельштаму, поскольку в посвящение вынесено число гибели Мандельштама. С другой стороны, в это же посвящение вынесен Всеволод Князев. За Князевым начинают просматриваться и Гумилев, и Анреп, которому посвящена почти вся любовная лирика Ахматовой после 1916 года. Выясняется, что в "Поэме без героя" собраны все персонажи Серебряного века начиная с 1910-х годов. И вся эта толпа Серебряного века зашифрована... Это пласт русской культуры от 10-х годов до 60-х. Постепенно набирая материал из записных книжек, отрывков, воспоминаний, комментариев, я просеяла через себя все - начиная от серьезных исследований и кончая мемуарами. Моя книга обращена не к искусствоведам, а к читателям, которые интересуются поэзией. Ведь можно сказать:"Н2О", а можно - "вода". Так вот я перевожу формулу на "язык воды". Помню, один мой друг рассказывал мне: спускаясь по лестнице после спектакля "Поэма без героя" в "Новой опере", он услышал разговор двух девах, шедших за ним. Ноги - от ушей. Манекенщицы: "Это что, Демидова написала?" - спрашивала одна другую. Так что, моя книга обращена и к таким читательницам, ведь они же пришли.
- Ахматова сейчас, на взгляд более продвинутых читательниц, несколько старомодна. Почему вы не обращаетесь к стихам других поэтов, более, что ли, современных?
- Я с вами совершенно не согласна. У меня был "цветаевский" период, когда мы работали с Романом Виктюком - ставили "Федру", сыграли первыми пьесы Цветаевой. До нас никто до них не дотрагивался, потому что это очень сложно сделать. Как на театральный язык перевести такое цветаевское выражение: "восславим скОробеж, восславим скОродеж"? Возникла идея образа автора, Цветаевой. Мы решили перевести тему в пластику - одного голоса уже казалось недостаточно, искали театральный язык, который объединил бы пластику и поэтическое слово. Нам очень помог приехавший в Москву работать по контракту с труппой Касаткиной и Василёва замечательный латиноамериканский балетмейстер Альберто Алонсо, в свое время сделавший для Майи Плисецкой "Кармен". Ему сказали, что какие-то актеры на Таганке пытаются найти синтез балета и поэзии, звучащей со сцены. Алонсо заглянул к нам просто из любопытства после трех - по окончании своей репетиции - и остался до глубокой ночи. Так он приходил к нам до самого конца своего московского контракта - и мы репетировали, пока нас не выгоняли сторожа. Он прочистил нам мозги и внушил, что пластика "Федры" должна быть простая, прямая, поскольку поэтическая цветаевская речь очень сложная. Я читала Цветаеву на ТВ, у меня были цветаевские циклы... Если вернуться к вашему вопросу о современных поэтах, то напомню, что уже несколько лет я выступаю в Большом зале филармонии в Петербурге. Сначала на этой сцене я читала программу "От Пушкина до Бродского", в которую входили изумительные стихи Олега Чухонцева, и даже Владимира Высоцкого (некоторые стихи Высоцкого как поэзия очень хороши!). На второй год приехала читать "Поэму без героя", в прошлом году на День лицея 19 октября читала Пушкина. Зал (а он раза в три больше, чем наш зал консерватории) был переполнен, люди сидели на хорах, за сценой... Я была удивлена, не ожидала такого и даже поблагодарила питерцев. А в декабре прошлого года в Большом зале консерватории по установившейся традиции я читала под орган рождественские стихи, которые есть почти у каждого поэта, - "Рождественская звезда" Пастернака, рождественский цикл Бродского...
- Когда я употребил выражение "вышла из моды", я имел в виду нынешний процесс превращения поэзии в искусство для посвященных, нечто эзотерическое, вроде джаза?
- Абсолютно не соглашусь с вами. Видя переполненные залы поэтических вечеров и "Новой оперы", я понимаю, что люди соскучились по высокой поэзии. Больше вам скажу: после октябрьского вечера Пушкина меня пригласили на Ленинградское ТВ. Приезжаю немного раньше, вижу, идет запись встречи со зрителями одного из ленинградских композиторов. Жалко, говорит он, что на прекрасные музыкальные вечера в Большом и Малом залах филармонии приходит мало народу. Вот бы вы все пришли на такие концерты... Стою, слушаю, а сама вспоминаю: только вчера у меня был переполненный зал на Пушкина. Я к тому, что сейчас поэзия собирает переполненные залы. Кстати, совсем недавно Владимир Ашкенази делал проект "Искусство и тирания". С этим проектом он объехал весь мир. В концерте звучала музыка Прокофьева и Шостаковича. Щедрин написал ораторию на стихи Мандельштама и Ахматовой. Мандельштама поет тенор, а Ахматову по нотам читает актриса. В каждой стране тенор пел на русском, а Ахматова читалась на языке той страны, где шел концерт. В России Ахматову попросили читать меня. Так я встретилась с Ахматовой совсем недавно. Стало быть, она меня еще не отпустила.
- Если бы вам довелось встретиться с Анной Андреевной, у вас были бы к ней вопросы?
- Наверное, она бы мне на них не ответила. У меня была возможность познакомиться с Ахматовой. Но тогда я была слишком неопытна и боялась авторитетов. Думаю, Ахматова не стала бы отвечать на мои вопросы, потому что она была человек закрытый (как собственно и я). Я это хорошо понимаю и не стала бы задавать ей свои вопросы.
- Существует ли для вас тайна Ахматовой?
- У Ахматовой есть тайна, и при встрече с ее стихами возникает очень много вопросов. Но на эти вопросы я пытаюсь отвечать сама.
- Вы, кажется, выступали на одном ахматовском вечере с Бродским...
- Бродский неожиданно позвонил мне из Америки в год столетия Ахматовой и сказал: "Мы с вами не знакомы, но я хотел бы пригласить вас на вечер, посвященный столетию Ахматовой, который я устраиваю в Театре поэзии в Бостоне. Мы с вами будем читать на русском языке, а переводчики - на английском". Я согласилась... Переполненный зал, хороший, но настороженный. Много русских. Бродский читает Ахматову так же, как свои стихи, - поет, соединяет строчки. Чтение на слух - монотонное, не подчеркивается ни мысль, ни метафора, ни подробность, не расставляются логические акценты и не выделяется конец строфы... Найман читает по-другому, но тоже в основном поет. И мне вспоминается фраза Мандельштама:"Голосом работает поэт, голосом". Американцы читают по-разному. Одна актриса начала: "Звенела музыка в саду..." и последние строчки прочитала с надрывом, почти со слезами. Дальше я по-русские читаю это же стихотворение - как очень далекое воспоминание - еле слышный напев, прозрачно-акварельные краски... Зал зашевелился. Поняв, что зрители хорошо реагируют на ранние ахматовские стихи, поданные в такой манере, следующая американка читает "Сжала руки под темной вуалью..." так же прозрачно и легко, как я - предыдущее. Потом - моя очередь. А я помню, что Ахматова спустя годы терпеть не могла это стихотворение. И тогда я, войдя в образ старой Ахматовой - надменным, скрипучим голосом, выделяя твердое петербургское "г", почти шаржируя, прочитала: "Сжа-ла ру-ки под те-мной ву-алью". Сажусь на место. Бродский мне - тем же старым скрипучим голосом Ахматовой:"По-тря-са-юще..." В общем, когда я прочитала "Реквием", английский вариант уже почти не слушали. Старалась я в основном для Бродского, играла перед ним Ахматову - какой она представлялась мне в разные периоды ее жизни...