Выступления суперзвезд оперы в России слишком часто напоминают "чес" - это словечко на артистическом жаргоне означает халтурную поездку в глубинку для быстрой финансовой подпитки. Только для московских артистов местом "чеса" становятся Тамбов и Кемерово, а для мировых звезд - Москва и Питер. Их к этому склоняют новорусские менеджеры: предлагают немыслимые, до миллиона долларов, гонорары, заламывают невиданные в мире цены (на Доминго билет зашкаливал за 60 тысяч рублей) - подкупают звезд экстремальной возможностью спеть для богатых российских медведей в прифронтовом городе Москве. Результат: в нашу "глубинку" действительно стали приезжать первачи, но атмосфера их выступлений напоминает концерт районной концертной бригады в сельском клубе.
В первом отделении концерта Доминго эта атмосфера переполняла зал Международного дома музыки до самых вентиляционных решеток. Во всем была случайность, беспородность, неприспособленность. Акустика этого зала до сих пор предмет головной боли его администрации: голоса звучат как из алюминиевого бидона, с преувеличенно металлическими верхами и полной неслышностью низов. Для концерта потребовалась подзвучка, что делается разве что на стадионах, но не в настоящих академических залах. Еще не выработался характерный для серьезных музыкальных площадок ритуал концерта, еще не возникла своя компетентная, не случайно забредшая аудитория, еще не нашли сюда дорогу московские знаменитости, любознательные коллеги Доминго по искусству. К тому же на этот раз в ММДМ ждали приезда высоких государственных лиц, и подмостки окружало кольцо каменных лиц секьюрити, внимательно озиравших зал все три часа концерта, - неизбежное следствие полуосадного положения Москвы. Публика с трудом втискивалась в тесно поставленные ряды кресел и ждала Доминго, за которого и выложила свои тыщи долларов.
Для начала Национальный филармонический оркестр сыграл из "Силы судьбы". Американец Юджин Кон демонстрировал атлетический стиль дирижирования, превратив оперную увертюру в эффектное попурри шикарных и совсем не трагических мелодий. Буднично объявленного Доминго встретили шквалом аплодисментов, и он осторожно спел, словно ощупывая жуткую акустику, из "Сида" Массне. И ушел, уступив место объявленной в афише Наталье Ушаковой. Петербургская дива неуверенно спела из пуччиниевской "Ласточки", открыв счет сюрпризам: хилой "Ласточки" в программе не было, а была более серьезная, но так и не спетая донна Анна из "Дон Жуана" Моцарта. Ушакова обладает голосом до провинциальности неровным, с заваленным средним регистром, с некрасивыми "подъездами" к вершинкам, с каким-то особенно вульгарным, любительским звукоизвлечением; она была самым невыразительным пунктом концерта, но ее было много. За ней Доминго спел из "Юлия Цезаря" партию, написанную Генделем для кастрата, публика притихла. Первый шумный успех снискал отсутствовавший в программе солист московской "Новой оперы" Константин Андреев, спевший Каварадосси так сильно, что почти пятиминутная пауза после его ухода заставила предположить, что Доминго за кулисами обиделся на публику: его порция аплодисментов была куда скудней. Наконец, голос с неба объявил Ушакову с арией из "Джудитты", что вызвало панику в оркестре: оперетте по программе было отдано второе отделение, и от нежданной рокировки пришлось долго искать ноты, чему демократично помогал дирижер Кон. Доминго еще спел из "Веселой вдовы", ему неслышно подпевала Ушакова, которую Московский театр оперетты признал бы профнепригодной, и первое отделение, более напоминавшее сырую репетицию-спевку, быстро свернулось. Журналисты включили мобильники, в редакции, ожидающие вестей о триумфе, полетели вести о назревающем провале.
То, что произошло после антракта, можно приравнять к чуду, подвластному только гениям.
Куда-то испарилась атмосфера нетопленого райклуба, в вокале появилась уверенность, исчез незримый барьер, отделявший сцену от зала, голос Доминго обрел знакомый металл, юношескую яркость и экспрессивность, певец стал темпераментен и актерски выразителен, он стал - Доминго. Дело уже не могла существенно испортить даже Ушакова: в развернутой сцене из "Пиковой дамы" она пела с полным ртом дикции, зато рядом были Герман-Доминго и Графиня - тоже сюрпризно явившаяся Елена Манистина, блестящая солистка Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Манистина спела еще Далилу Сен-Санса, снова вступил в состязание с великим тенором и Константин Андреев - он чувствовал, что это его звездный час, и не ошибся: стены лопнули от восторженных кличей. Успех партнеров явно заводил Доминго, теперь уже ему нужно было перекрыть этот восторг, доставшийся другому, - и возник азарт, без которого вообще нет искусства. Теперь концерт катился со скоростью неостановимой лавины, только уже не вниз, а к вершинам, к моменту, когда после доминговской "Гранады" зал вскочит на ноги и будет хлопать до воспламенения ладоней. "Бисы" по своей продолжительности почти сравнялись с обещанной программой, оркестр был в упоении, публика ушла совершенно счастливая.
В итоге Доминго подарил нам не только себя любимого, но и несколько замечательных открытий в родных пенатах. Первое и, кажется, несомненное (боюсь спугнуть): молодой тенор Андреев. Певец, которому, если не сорвется, может светить большая международная карьера, Доминго его обнимал, счастливого, совсем не по протоколу. Второе: мы еще раз убедились, что Елена Манистина - певица с фантастическими возможностями, и вообще нашей вокальной школе по-прежнему незачем комплексовать. И третье: у основанного Владимиром Спиваковым и существующего первый сезон Национального филармонического оркестра есть все возможности стать лучшим в России. Он молод по возрасту и духу, он не забурел, в нем есть не только профессионализм высочайшей пробы, но и совсем редкое, почти исчезнувшее умение получать наслаждение от музыки, купаться в ней, творить ее на наших глазах. Пересмотрите старый фильм "Большой вальс" - и вы поймете, о чем я. И хотя Доминго по-прежнему не нужно никому доказывать, что он единственный, но лучшим номером концерта стало оркестровое интермеццо из сарсуэлы (испанская народная оперетта) Хименеса "Свадьба Луиса Альфонсо", где каждый артист оркестра был виртуозен, вдохновенен и незабываем.
Поэтому финал концерта, когда великий тенор, засыпанный цветами, все обнимался и обнимался со всеми, все жал всем руки и не торопился уезжать к себе в заоблачные дали, был искренним и во всех отношениях приятным: легенда спустилась с небес и стала своей, а российские медведи снова обратились в замечательную московскую публику.