Вообще-то есть режиссеры, которые самодостаточны. Один из них, несомненно, Виктюк. Его имя затмит хоть Бетховена - зрители пойдут не на музыкальные глупости, а на приколы Виктюка. Тем более что он всегда их красиво аранжирует какой-нибудь изысканной штучкой. В "Искателях жемчуга", французской опере на цейлонские темы, - это японские танка. Они идут поверх действия и музыки вместо перевода оперных текстов и звучат очень значительно: "Осенний ветер / Капли белой росы разметал / По всему полю. / Так летят врассыпную / Неснизанные жемчуга..." Понятно, танка здесь не потому, что осенний ветер - какая к черту осень на Цейлоне! - а потому, что там есть обещанные в афише "жемчуга". В спектакле танка даны без ссылки, так что многие подумали, что их сочинил тоже Виктюк. Ведь это им подписаны задумчивые строки, предваряющие спектакль в программке: "Жемчуг - загадка океана; как Любовь - загадка человеку; предначертанье человека - разгадывать ее".
На сцене огромный Шива меж двух парижских отелей и пятерых слонов в натуральную величину; два слона поднялись из преисподней, три стояли так. Двух слонов столкнут лбами два героя, влюбленные в одну девушку, - подрались, значит. Но предварительно покажут ретроспективно мальчика и девочку, которые делают движения из индийских кинофильмов, потом тех же детей, но постарше, и тогда их сфотографируют - растут потому что. Композитор Бизе пока не появился - все идет под зычный гонг. Бизе появится приблизительно на пятнадцатой минуте, но фрагментарно. Чуть попели - и снова монументальная пауза, и снова зычный гонг. О чем поют, знать не надо: опера не из популярных, сюжет ее неважен. Из происходящего на сцене мы так и не узнаем, например, что ревнивца Зургу сожгли на костре. Это все не имеет значения. Зато знаменитую арию "В сияньи ночи лунной" Надир споет, зависнув на пожарной лестнице. Споет по-французски, а по-русски нам напишут: "Аплодисменты!" - чтоб, значит, мы не забыли поблагодарить за хороший тенор.
Виктюк всегда был самостоятелен, но вот так совсем поперек текста еще не ходил - к чему бы такой реприманд неожиданный? Здесь режиссуры и вещественного оформления столько, что нет места ни для фабулы, ни для актеров. Это вообще не опера, а как бы игра в нее. Какая-то идет репетиция, какие-то съемки, всюду стулья с надписью "Режиссер", в долгих паузах, когда переставляют слонов, титр: "Извините, перестановка". Потом, гласит программка, будет ночная жизнь Парижа, которая у неизобретательного Бизе отсутствует. Ее покажут без особых шантанов и тоже фрагментарно: кругом огни реклам, а сверху фото парижских кварталов. Зачем Париж цейлонским ныряльщикам, не объяснят. Кто кого любит, не обозначат: любят раздельно, сидя на стуле и признаваясь в пространство. Слоны уже не помогают ни в чем разобраться и стоят забытые. Такое ощущение, что сверхзадача - все заморозить так, чтобы актерская беспомощность стала естественной - мол, так и нужно по смыслу вещи. Очарованность, мол.
Есть, конечно, и предмет любви. Очень громоздкий и неповоротливый, напоминающий тряпичную бабу на чайнике - в сарафане и с игривыми стеклярусными усиками, образующими полунимб. Зовут Лейла. Она иногда перемещается в пространстве, становится в профиль, словно в интересном положении, воздевает руки в индийском изгибе. Кого конкретно любит, неясно - холодна и фригидна. В финале отстегнет пуговки, выйдет из огромного платья, как царевна-лягушка из кожи, и окажется в униформе для танцев живота. Танцевать не станет, но поет плохо, несмотря на громкий голос и обязывающее имя Мария Максакова. Очень режет ухо в верхах, нестойка в интонировании и долго укрепляется в тональности, подъезжая к ноте как бы издалека. Певческий материал здесь, возможно, есть, но грамоты нет совсем, ни актерской, ни вокальной. И Виктюку нужно стоять на ушах, чтобы эту неумелость обратить в концепцию.
Есть также хор. Он частично в цветастом индийском, частично в европейском вечернем, погруппно размещен на этажерках с надписью "Отель". Его роль совершенно размыта - или стоит столбом, или раскачивается, хотя из либретто следует, что именно он сжигает Зургу во славу любви. Иногда в развернутых ансамблях он вдруг зазвучит, и тогда вспоминаешь, что это тот самый лучший в Москве оперный хор, какой мы знали еще год назад. В программке обещаны также индийские танцы в постановке Ашвани Нигама, но в спектакле их отыскать не удалось. Если, конечно, не считать танцами отдельные телодвижения руками и нижним бюстом.
В таких условиях о музыке Бизе и вспоминать не надо. Ее кроят, сокращают. Ее можно надолго прервать, заполняя паузы пантомимой, фигурным блужданием по сцене и миллионом алых роз, которые, как жемчуга, летят врассыпную. А вместо фабулы и музыки - ассоциативный ряд, такой прихотливый, что его можно толковать как угодно широко, хоть до китайских "ши", где тоже есть кое-что про любовь.
И принципиальная всеобщая заморозка. Ни одной самой мелкой страстишки, ни одного яркого чувства или резкого движения - словно из жизни лунатиков. Только однажды лауреат международного конкурса Сергей Шеремет, за столом сидя, вдруг порвал страсть в клочья - так неожиданно, что, возможно, по недосмотру.
Я никогда не мог понять режиссеров, которые приходят ставить оперу, ей совсем не доверяя. То есть настолько, что им неинтересны ни либретто (они его улучшают), ни музыка (от нее избавляются, как от длиннот, ее делают фоном для нового, словно в бреду сочиненного сюжета). Интересы таких режиссеров расходятся с интересами публики, которая пришла все-таки слушать хорошую музыку. В нашем случае расхождение катастрофично: поставили что угодно, только не оперу Бизе. От единой музыкальной ткани не осталось и клочка. Часть уничтожила Мария Максакова, часть - в более приличном вокале Дмитрия Корчака и Сергея Шеремета - повисла в воздухе лоскутками. Дирижер Анатолий Гусь отмахал эти лоскутки как отдельные номера, не озаботившись музыкальной драматургией и хоть каким-нибудь драйвом.
Когда-то оперную клюкву окрестили издевательским словом "вампука". Виктюк поставил "Искателей жемчуга" в традиции классической вампуки. Я только не могу понять, зачем это мэтру, - неужели не было другого способа почитать нам японские танка?
Провал "Искателей жемчуга" особенно печален, потому что открывает новую жизнь "Новой оперы" - уже без ее создателя и ее души, дирижера Евгения Колобова. Прошел год после трагической потери, и судя по этой премьере, театр пока остается вообще без художественного и музыкального руководства. К лету должен выпустить свой первый спектакль "Царская невеста" новый главный дирижер Феликс Коробов - тогда станет чуточку яснее, насколько далеко от искусства разлетелись неснизанные жемчуга.