— Предлагаем начать нашу беседу с читательского письма: "Я написал повесть, хотел опубликовать. В какое издательство ни обращался, всюду хвалят. Но предлагают оплатить полиграфические работы за свой счет. Как быть?" — пишет из Ростова Сергей Дигурко.
— Когда я принес свой первый роман в литературный журнал — единственный в то время на Дону — мне сходу сказали: сократите на треть. Даже не читая. Я сократил. После этого ждал ответа почти год. А потом сказали: "Никто никогда нигде вас не опубликует". Но вышло, как видите, иначе.
Был период, когда меня снова не стали печатать: после развала Советского Союза пошла мода на зарубежных авторов. И я не стал обивать пороги издательств. А в начале 90-х годов мне позвонили из Москвы. Издательство, которое заинтересовалось моими романами, располагалось тогда в каком-то подвале, где играли в картишки люди, внешне совсем не похожие на книгочеев. Благодаря им о моих книжках вспомнили.
То, что писатели и поэты оплачивают первые издания своих произведений — это обычная вещь. Увы, не знаю в Ростове ни одного издательства, которое оплатило бы выпуск книги начинающего автора.
Я, кстати, в таком же положении, когда публикую свои научные работы. Как правило, выкупаю часть тиража либо полностью оплачиваю выпуск монографии. А потом дарю работы коллегам.
— Известно, что у Вас около 170 трудов по криминологии. Над какими темами Вы работаете в последнее время?
— Последние мои книги — "Оружие в судебной практике" и "Личность вооруженного преступника", написанные в соавторстве. Эти работы посвящены темам, которые я изучаю всю жизнь.
Первую статью об оружии написал году в 69-м, на втором курсе юрфака. В ней высказал предложения принять закон об оружии и ввести в него такие категории, как газовое, пневматическое, метательное. Предлагал установить ответственность за незаконное владение охотничьими ружьями. А впоследствии эти и еще ряд предложений вошли в действующие законы. То есть не я лично вписал их в законопроекты. Но это подтверждает, что мыслил я в верном направлении.
С тех пор опубликовано более 160 моих научных работ по криминологии, в которых говорится о применении оружия. Я утверждаю, что в наше время человек имеет право владеть огнестрельным оружием и использовать его.
По моему мнению, разрешенное газовое и динамическое оружие часто оказывается неэффективным. К такому выводу я пришел, изучив около 500 уголовных дел. Способы использования газового пистолета ограничены, а патроны, находящиеся в продаже, по инструкции Министерства здравоохранения, не должны нанести серьезный вред здоровью нападающего. В то же время преступник, получивший газовое оружие, часто переделывает его в боевое. В результате это оружие больше помогает преступникам, нежели законопослушным гражданам.
— Когда Вы открываете свой мобильный телефон, раздается звук передергиваемого затвора. Редкая штучка, что и говорить. Чувствуется, что владелец неравнодушно относится к оружию…
— Я считаю, что в оружии отражается ментальность народа. Если говорить о русском народе, то его оружие всегда было грубо-прямолинейным: прямой меч, кистень, дубина, лук… Но есть и элементы хитрости — например, засапожный нож, который прятался за голенищем. Это говорит о том, что русский человек тоже не лыком шит. А в изогнутых кинжалах, двояковыпуклых ятаганах, отравленных клинках я вижу, например, азиатское коварство. Если говорить о современном оружии русского человека — это, без сомнения, автомат Калашникова.
— А у Вас есть оружие?
— Конечно. Именной пистолет. Иногда я его с собой ношу.
— Одна из Ваших недавних научных работ посвящена современному бандитизму. Какой же он — бандитизм XXI века?
— Мы приводим историю проблемы. Первый период бандитизма приходится на 20-е годы прошлого века, когда банда из двух десятков конников врывалась в село, вешала активистов и поджигала сельсовет. Второй датируется 60-80-ми годами. Банды становятся малочисленными — три-пять человек, они конспирируются и собираются только для того, чтобы выйти на дело. А каждое дело сопряжено со стрельбой и риском для жизни, хотя добыча может быть и небольшой. Третий этап наступил примерно в 90-е годы и длится по сей день.
Современные бандиты не прячутся. Они ходят средь бела дня по рынку и без всякого риска, без стрельбы собирают деньги с торговцев. Или приходят к предпринимателю и говорят: "Ты берешь нашего человека в члены правления". И каждый знает, что бывает с теми, кто отказывается. Сегодня бандитизм приобрел внешне мягкие формы. Но суть осталась прежней: не дашь денег — получишь пулю. Впрочем, пока наши правоприменители не расценивают такие факты, как бандитизм.
— Данил Аркадьевич, порой Вас упрекают за излишне радикальные взгляды. На днях, например, один известный адвокат публично раскритиковал Ваши предложения о том, как бороться с террористами — мол, чуть ли не одной дорогой идете.
— У меня с террористами дороги разные. У террористов дорога — в ад. А бороться с ними я предлагаю с помощью апробированных историей и предусмотренных законом методов.
Вот если к захваченной больнице в Буденновске доставили бы старейшин из тейпов террористов, они бы сдались. Причем, наверняка, и они, и сами старейшины приняли бы это как справедливое решение. Такие случаи в практике уже были. В Минводах захватили автобус с 25 пассажирами. Обвешанный взрывчаткой гражданин Индиев оказался хитроумным субъектом: загнал автобус на эстакаду — не подберешься, зашторил окна, разговаривал с милицией, прячась за женщину… Но когда привезли его брата, расслабился и спустился на ступеньку, прикрываясь дверью. А в засаде сидели снайперы. И все кончилось. Люди живы, автобус цел. Кому плохо? Понятно, террористу.
Причем основой таких мер являются хорошо известные уголовно-правовые институты действующего законодательства. Например, статья 39 УК РФ не считает преступлением причинение вреда охраняемым законом интересам третьих лиц в состоянии крайней необходимости — для устранения опасности, угрожающей гражданам, интересам общества и государства.
Уголовным кодексом разрешено также причинение вреда виновным при необходимой обороне и задержании преступника. Правда, придется непривычно широко трактовать пределы действия этих институтов. Но чрезвычайная опасность терроризма оправдывает такое расширение.
— Даже высокопоставленные начальники признают, что правоохранительные органы теряют авторитет среди населения. Вы и сами работали в органах, а сегодня учите юриспруденции подрастающее поколение. Не обидно ли слышать о том, что народ у нас милицию не любит?
— Знаете ли, полицию и милицию нигде не любят. Да и не должны любить. Это только советская идеология создавала слащавые и далекие от реальной жизни образы участкового Аниськина и следователя Знаменского. Но уважать и доверять, конечно, должны. А если этого нет — что тут странного? Милиция не с Марса прилетела. Милиция — часть нашего общества: хмурого, недовольного зарплатой, с неустроенным бытом… Только одна часть — при исполнении, а другая — рядовые граждане. Вот и хмурятся друг на друга. Если бы моторизированный батальон полиции Нью-Йорка выпустить на московские улицы на месяц в порядке эксперимента — те ребята не только у кавказцев документы проверять станут, но и летящие с мигалками машины жестко остановят. Кому это понравится? Общество надо менять, с ним поменяется и милиция.
— И тем не менее героями своих романов Вы делаете тех самых "нелюбимых" ментов. Используете ли Вы в своем творчестве биографии конкретных людей?
— Знаете, с кого я писал своего Лиса? Был такой опер в Кировском райотделе Ростова — Анатолий Рублев. К сожалению, он рано умер — инфаркт, сердце не выдержало. С Толиком происходил ряд ситуаций, которые попали в роман. Но Рублев, в отличие от Лиса, в тюрьме не сидел.
Или командир СОБРа в "Антикиллере". Здесь тоже использованы биографические черты личности конкретного человека. А он воспринял это негативно. Когда его спрашивают: "Это тебя описал Корецкий?", он наотрез отказывается: "Нет, я никого не убивал". Это люди достаточно прямолинейные. Они не понимают, что такое прототип. Поэтому я стремлюсь уйти от узнаваемости своих героев.
Но нередко в моих романах начинают вдруг узнавать конкретных людей, которых я не знаю. Забавные возникают ситуации!
Например, однажды одна дама принялась меня пытать: "Данил Аркадьевич, ну как же вы смогли узнать всю правду о личной жизни нашего главврача? Это же он описан у вас в романе?" Ни сном ни духом я не знал этого человека. Но дама не отступала: "Ну скажите правду! Хоть я и знакома с его женой, ничего не скажу этой несчастной женщине!"
— Над чем сейчас работаете, Данил Аркадьевич? Увидим ли мы новые кинофильмы, снятые по Вашим романам?
— Сейчас я начал писать повесть "Жаркое рождество в Дубае". Главный герой — действующий разведчик Макс Полянский. Думаю сделать целую книжку, состоящую из таких отдельных повестей с авантюрными сюжетами. На столе — неоконченная "Татуированная кожа"-3. Думаю и над продолжением "Антикиллера". Причем новые повороты в судьбе главного героя Лиса подсказало мне письмо читателя. И с этим я согласился, но к работе пока не приступал.
Было предложение экранизировать "Пешку в большой игре". Я отказался от этого после того, как "Антикиллер"-2 выбил меня из колеи. В "Антикиллере" я был соавтором сценария, поэтому удалось сохранить то, что я считаю нужным. После "Антикиллера"-2, в создании которого я уже не участвовал, получил много писем: "Как Вы могли такое разрешить?" Речь идет о сюжетных нестыковках и некоторых откровенно глупых эпизодах, которые вошли в фильм по замыслу авторов. Поэтому "Пешку" им не дал. Но продюсеры обещают приехать в Ростов, чтобы найти компромиссное решение.
— Почему в Ваших книгах всегда счастливый конец?
— Концовки историй, описанных в моих романах, были бы, возможно, другими в реальной жизни. Но читатель и без моих книг сыт трагическими развязками по горло. И потому я пишу истории со счастливым концом. Я создаю мир таким, каким я хотел бы его видеть.