Потратив пять лет на изучение китайского языка и проработав семь лет в Поднебесной, я, признаться, ошибочно полагал, что китайцы и японцы - некие близнецы-братья (и по цвету кожи, и по разрезу глаз, наконец, по общей иероглифической письменности). Лишь после того как Мао Цзэдун перессорился с Хрущевым и жизнь заставила меня переквалифицироваться из китаиста в япониста, я неожиданно убедился, что наши дальневосточные соседи являют собой "две большие разницы".
Несколько утрируя, скажу, что китайцы - это немцы Азии. В своем поведении они руководствуются логикой и рассудком. Японцы же в этом смысле - русские Азии. Они, как и мы, живут не умом, а сердцем, у них превалируют эмоция и интуиция. Коренится этот контраст в отношении к природе и к искусству, то есть к тому, что дано Богом, и к тому, что создано человеческими руками. С точки зрения китайцев, человек как творец - властелин, а материал - его раб. Японский же мастер не навязывает материалу свою волю, а стремится раскрыть его первородную суть.
Самый наглядный пример - национальная кухня. В Китае это некая алхимия, умение творить неведомое из невиданного. В Японии же это искусство создавать натюрморты на тарелке. Примечательно, что контраст между китайцами и японцами напоминает разницу между французами и англичанами. Французский повар, садовник, градостроитель тоже демонстрируют свою изощренность в противовес английской тяге к естественному, натуральному. Как и японцы, англичане любят пейзажные, а не регулярные сады и парки. Подобно Токио, Лондон вырос как хаотический мегаполис в отличие от геометрически распланированных Пекина и Парижа.
Но главный материал - человек. По мнению китайцев, личность можно и нужно лепить заново. Инструментом при этом служит ритуал - то, что мы называем "китайские церемонии". Конфуцианство требует от человека постоянного совершенствования. Об этом напоминают флюгеры в виде карпов, которые развеваются над домами, где есть мальчики. Стремиться вперед и выше, плыть против течения - вот суть мужского характера, воплощенная в этой поэтической метафоре.
Но рядом с конфуцианством издавна существовала как бы диссидентская религия - даосизм. Чем постоянно совершенствовать себя, лучше постичь Дао (Путь), найти стремнину жизненной реки и плыть по ней, как на плоту. Тогда власть предержащие смогут "управлять, не управляя". Именно под впечатлением даосизма Толстой описал поведение Кутузова накануне Бородинской битвы.
Итак, в китайском традиционном образе жизни религию заменяет этика (китайские церемонии), в японском - эстетика (любование весенней сакурой, багрянцем осенних кленов, другие формы совместного обучения красоте). Но и японцы говорят: "Не совершай некрасивых поступков". Так что грань между этикой и эстетикой стирается, а при коренных различиях у китайцев и японцев выявляется и сходство. Обоим народам присущ культ самоконтроля, предписанного поведения. Они всегда чувствуют натянутые вожжи. Традиционные ритуалы постоянно их от чего-то удерживают, к чему-то принуждают.
Японцам, как и китайцам, трудно быть непринужденными. Поэтому в Стране восходящего солнца сослуживцы и деловые партнеры, как правило, проводят все вечера за выпивкой. Только опьянение позволяет им освободиться от оков предписанного поведения и откровенно поговорить друг с другом. Японские фирмы ежегодно тратят на "развлечения в интересах дела" астрономическую сумму, сопоставимую с военным бюджетом страны - 45 миллиардов долларов.
Причем затраты эти мотивируются не только интересами бизнеса как такового. Не меньше, чем в деловом мире, такого рода "смазка" требуется в политической и общественной жизни. У японцев, как и у китайцев, идет постоянный поиск консенсуса. Само понятие конкуренции трактуется иначе. На Западе доминирует принцип честной игры, при котором победитель получает все, а остальные остаются ни с чем. На Востоке же спор идет не о том, кому достанется пирог, а как его удачнее поделить. Важно, чтобы побежденный "не потерял лица". И тот, кто уступил, часто вознаграждается при решении другого спора, совершенно не связанного с первым.
В феодальные времена существовал обычай, по которому молодой рикша мог обгонять старого, лишь изменив маршрут, дабы его превосходство в силе не бросалось в глаза. Поиски согласия путем взаимных уступок являются неотъемлемой чертой, ключом к пониманию деловых, политических и общественных отношений в странах Дальнего Востока.
Как японцы, так и китайцы отрицают индивидуализм, ставят общие интересы выше личной выгоды. Их религиозная терпимость распространяется на мирскую жизнь. Обоим народам присуще представление об истине, как о горной вершине, к которой ведет бесчисленное множество путей. Каждый может выбрать любой из них и не вправе осуждать тех, кто идет к цели другими путями. Эта заповедь древних мудрецов может стать предпосылкой для политического плюрализма. В Китае, как и в Японии, дело идет к формированию "полуторапартийной системы". А она возможна там, где люди предпочитают не конфронтацию, а поиск общего знаменателя на основе взаимных уступок.