Его непокой и творческий поиск связаны с бытием языка: оба романа Шишкина построены на тонкой игре разными стилевыми пластами, интонациями русской классики, на взрывании и смешивании этих пластов. Один из персонажей Шишкина замечает: "Мы - лишь форма существования слов. Язык является одновременно творцом и телом всего сущего", - и это очень точное описание авторского кредо. Однако как сохранить родной язык там, где его не слышишь и не видишь каждый день? Как выжить писателю за пределами разной языковой стихии? Об этом наша беседа.
- Русский писатель за границей - что это такое сегодня, когда границы открыты?
- Русский писатель за границей - это норма. Так и должно быть. Вернее, не должно быть важным - по какую сторону границы. Просто не должно быть границ. Не говоря уже о том, что так называемая "русская литература" родилась на Западе и пришла к нам в XVIII веке. Русская литература - это не форма существования языка, а способ существования в России нетоталитарного сознания. Тоталитарное сознание с лихвой обслуживалось приказами и молитвами. Первые, как правило, оригинальнее вторых.
- Подождите, подождите, почему "так называемая русская литература"? А русские авторы оригинальной литературы - Ломоносов, Фонвизин, Державин?
- Весь XVIII век - это по сути переводы и подражания. Только став частью западной культуры, Петербург создал в XIX веке русскую литературу. Русские авторы той эпохи - это практически западные писатели, родившиеся в колонии европейской литературы на русской равнине. И произошло чудо или закономерность - колония в своем развитии обогнала метрополию. Тургенев, Толстой, Достоевский - все это колонисты, которые своими текстами перенесли столицу литературы из Старого Света в Россию. Взяли все лучшее из тысячелетней цивилизации - и go east. Потом наступили известные события. Туземное население снова вернулось к привычному "литературному процессу": сверху - приказы, снизу - молитвы. "Колонисты" возвратились на историческую родину, а тем, кто остался, дикари вырвали языки.
- Что происходит сегодня?
- Сегодня физическое пребывание в географии уже не имеет никакого значения. Русская литература снова сливается с западной, и, если население не проголосует самым что ни на есть демократическим путем за "приказы и молитвы", через одно-два поколения столицу мировой литературы снова придется переносить на берега Волги. Хотя именно берега не играют больше никакой роли. Русский писатель - он и в Африке будет русским писателем. И для интервью "Российской газете" нужно будет просто сесть под пальмой и войти в Интернет.
- Значит, вопроса "вернуться-не вернуться в Россию" для вас не существует?
- Нужно жить везде. Для лучшего понимания себя. Чем больше узнаешь, как по-разному устроен божий мир, тем больше открываешь что-то в себе. Я пожил всего в двух странах, а полжизни уже - вжик.
- В сюжете романа "Взятие Измаила" некоторые увидели оправдание отъезда...
- Никакому отъезду никогда никакое оправдание не нужно. Почему ни одному швейцарцу, французу, американцу не придет в голову писать роман-оправдание того, что он живет по семейным обстоятельствам в трех часах лета от места рождения? "Некоторые критики" - это отрыжка русского гетто, сознания "приказов и молитв".
- Во "Взятии Измаила" сочетаются разные стили и интонации, в том числе легко узнаваемые - чеховские, толстовские... Как так получилось, что разные сюжеты и стили зазвучали в унисон и почему для этого понадобилась русская классика?
- Я делаю новую русскую литературу. Чтобы знать, в каком направлении идти, нужно обернуться назад, посмотреть, откуда ты. По-настоящему новое - это всегда развитие традиции. "Измаил" - это "собранье пестрых глав". Для меня тот роман - уже давно прошлое. Он слишком закупоренный, слишком русский. В новой книге, которую пишу по-русски, я хочу говорить о таких вещах и так, чтобы написанное было внятно и эллину, и иудею. Так писали евангелисты, так писал Толстой. Я должен найти новую внятность.
- Как вам удается находить задевающие вас темы в Швейцарии - самой тихой и благополучной стране?
- В России коллеги мне говорят: о чем ты можешь писать в своей скучной Швейцарии? Писателю нужно напряжение, повышенное давление - где там все это? Последние годы я работаю переводчиком в службе миграции, перевожу интервью с беженцами из бывших братских республик. Наверно, такую ситуацию можно сравнить с жизнью солдата: он готов пожертвовать собой, а за это начальство обязуется обеспечить его амуницией, сапогами и проч. Вот я ощущаю себя таким контрактником. Бог обязан обеспечить меня повышенным давлением и историями даже в Швейцарии. Он свою часть договора исполнил - в "скучной" Швейцарии я оказался в центре такого эмоционального напряжения и таких историй, что и переводчики, и чиновники долго на этой работе не выдерживают. Теперь я должен выполнить мои обязательства. В новом романе речь пойдет и об этом моем "швейцарском" опыте. Я уехал в Швейцарию, а окунулся в Россию.
- Что изменил в вашей писательской судьбе Букер?
- Русский Букер изменил немного. Ни тиражей, ни потиражных, ни переводов. Как существовал в Швейцарии каким-то писателем-самозванцем без книг на каком-нибудь доступном языке, так и жил дальше, зарабатывая на хлеб насущный переводами для разных фирм и для полиции. Чтобы изменить наконец жизнь, решил написать книжку по-немецки. Получилась книга под названием "Монтре-Миссолунги-Астапово". Я иду по Альпам с моим лэптопом по следам Байрона и Толстого 7 дней, и таким образом получается 7 глав о Швейцарии и России, о литературе, о любви, о смерти, о невозможности умереть. Написал на немецком - разумеется, с помощью моей жены и переводчицы Франциски Штеклин. Эта книга действительно изменила мои швейцарские будни. Начались интервью, чтения... Книга получила главную литературную премию Цюриха - по деньгам это больше двух русских Букеров, но не в деньгах дело.
- Если отнять у вас перо, чернила, бумагу (короче, ноутбук), чем вы займетесь?
- Не отнимете!
- Кто из русских писателей "ваши"?
- На русском я люблю все. И Набокова, и Чернышевского. Русская литература неделима, как любимая женщина, в ней любишь все части. Каждый писатель - это всего-навсего один листок на дереве. И соки к нему проходят через корни, ствол, ветки. До конца XIX века - это ствол, который питает всю крону. Потом начинается разветвление. Моя ветка - Чехов, Бунин, Набоков, Саша Соколов.
- Что происходит сегодня с современной русской литературой? Это похоже на то, что происходит с европейской?
- С литературой всегда происходит то же самое. Сидит человек в своей комнатке и получает радость от составления слов. Не радость, а настоящее счастье. Ай да Пушкин, ай да сукин сын! А потом этот человек хочет поделиться своей радостью, своим счастьем с миром и Богом. Вот и все.