У нас все должно что-то значить и символизировать. В последнем выпуске "Свободы слова" Савик Шустер, прощаясь с телезрителями, оступился, чуть не упал в прямом эфире. На следующий день журналисты говорили, что это не случайно, что это метафора. Метафора оступившейся демократии...
Вообще-то, дождь - к перемене погоды, судьбы, участи... В худшую или лучшую сторону - другой вопрос.
Срочно отозвать из отпуска всех телеаналитиков
Давно не чувствовал себя такой сиротой, как в эти дни. Все аналитические программы почти одновременно ушли в отпуск. И Познер с "Временами", и Сванидзе с "Зеркалом", и Брилев с "Вестями недели", и Пушков с "Постскриптумом". А кто сам не ушел, тех "ушли" - Парфенова с "Намеднями", Герасимова с "Личным вкладом", Шустера со "Свободой слова".
На кого же они нас, обывателей, покинули в это дождливое лето? На Караулова с его заунывным "Моментом истины"?
Считается, что в июльско-августовские дни политическая жизнь берет отпуск и замирает. Потому, мол, политологам, аналитикам и политическим журналистам и делать в это время вроде нечего, кроме как самим податься на Мальдивы, Канары... И они целыми коллективами и семьями убывают из эфира, а мы, телезрители, остаемся сами себе аналитиками, экспертами и пикейными жилетами.
На самом деле политика, как и погода, не всегда подчиняется сезонным закономерностям. Вот и сейчас на дворе столько событий, требующих обдумывания, взвешивания и рассмотрения - убийство одного журналиста, повышение по службе другого, выборный фарс во Владивостоке, судебный процесс над Ходорковским, грузино-осетинская коллизия, в Ираке казнят заложников, Италии угрожают терактами... И то ли еще будет - а наши все знающие телеоракулы загорают в стороне от всех этих перипетий. Да, пожалуй, пусть они и загорают, но передачи должны выходить, хотя бы и с другими ведущими. Вполне можно допустить, что у нас есть бессмертные и незаменимые аналитики, но как можно работать без заместителей! Функция бывает важнее лица. На телевидении тоже.
Тем более когда льют дожди, сгущаются тучи, и реальность кажется такой неверной, неопределенной... И мне, пикейному жилету, совершенно непонятно, куда она завтра развернется. Кажется, будто мы снова, как и всегда, живем в переходное время от романтических иллюзий к достоверной реальности.
Тут, как нарочно, и показали некогда опальный фильм "Июльский дождь".
Другое кино
Фильм Хуциева датирован 66-м годом прошлого века. От оттепели к тому времени остались неправдоподобно благостные воспоминания. Как-то сразу похолодало. Интеллигенты и просто думающие люди начали ежиться. Вконец испортился эмоциональный климат. Об этом сегодня можно судить по тому же фильму. По тому, как в нем менялась атмосфера человеческого общения, как рушилась контактность меж приятелями и друзьями. Сначала то была одна компания, теплая, коммуникабельная, душой которой явился Юрий Визбор. Вернее, его герой. (Впрочем, какая разница - они оба герои, но уже не нашего времени). Тогда вместе им было хорошо и легко. Объединяла гитара и песня Окуджавы. А советской власти как бы и не было в помине. Она сознавалась всего лишь пустой условностью.
Потом на осеннем пленэре кормилась шашлыками та же по составу участников, но по внутреннему ощущению совсем другая компания - общение выглядело принужденным, прохладным. И героиня упросила Визбора не брать в руки гитары - уж слишком все стали чужими друг дружке, и не хотелось симулировать живое чувство безнадежно утраченного единения. Друзья в ту пору стали разбегаться, влюбленные - взаимоохлаждаться.
Тогда казалось, что "Июльский дождь" - всего лишь отходная по оставшимся за горизонтом надеждам, порожденным хрущевской оттепелью. Сейчас этот фильм по-другому понимается и расшифровывается.
Расшифровывается так. То, что называлось "идеологической оттепелью", было миражом, воздушным замком, чем-то страстно желаемым, но принимаемым за нечто несомненно действительное.
А героиня безотчетно (да и мы вместе с ней) желала чего-то более достоверного и доподлинного - не утопических идей, не фиктивных людей и не иллюзорных с ними отношений. Тогда и пришла мода на Чехова, столетие со дня кончины которого наше телевидение отметило на минувшей неделе показом нескольких выдающихся фильмов по пьесам классика - и в частности лент "Дядя Ваня" Андрея Кончаловского и "Неоконченная пьеса для механического пианино" Никиты Михалкова.
Еще пришла мода на Высоцкого, на смертельно раненного человека. О его 24-й годовщине кончины напомнил в эти дни "Первый".
Другая литература
Отмечая вековое отсутствие писателя, замечаешь его неотступное присутствие. В отношении Чехова как-то странно выглядят торжества по случаю его столь продолжительного небытия. Сам-то юбиляр считал, что его как писателя через пять лет забудут. А мы его без устали ставим и ставим, крутим и крутим, разгадываем и разгадываем. И не просто из уважения, а по необходимости. К тому же, как выясняется, почти несознаваемой, но глубоко насущной.
Если только взять помянутые выше две экранизации, и то понятно, почему Антон Павлович так актуален во все времена. Как в минувшие, так и в будущие. А сегодня - как никогда. Жил-то он и писал опять же в переходное время. От одной России - к другой.
Просто Чехов менее прочих своих великих предшественников и современников зацикливался на проклятых российских вопросах: "Кто виноват?" и "Что делать?" Его занимали другие вещи: недостижимость идеала и неуловимость действительности. Ни Платонову, ни дяде Ване не давались ни журавль в небе, ни синица в руки. Призыв в устах сухого профессора: "Дело надо делать, господа!" казался насмешкой над романтическим смыслом жизни и высоким призванием человека. Но почему мы уверены, что Чехов сказал это не всерьез? А, может, это он так сформулировал нашу общенациональную идею?
Другая жизнь
Теперь миражом и журавлем в небе кажется теплое и дождливое лето 91-го года. Там наши романтические представления об идеальной демократии. Там наш цветущий вишневый сад, наше колдовское озеро, наше небо в алмазах и т.д. Много с той поры утекло воды после июльских дождей. Пришли Лопахины с олигархами, пришли Тригорины и порубали светлые образы, и все опошлили, и все свели к денежному интересу. И вот уже слышишь отходную по скомпрометированной демократии, по неисправимой России, по былым мечтам и надеждам. Все проиграно, демократы побеждены.
На это хорошо сказал Честертон: "Не странно ли, что в великих битвах часто побеждали побежденные?" В пример он ставит французскую революцию, которая "проиграла последнюю битву, но выиграла то, ради чего началась. Мир больше не был прежним".
И Россия теперь не та, что была еще сравнительно недавно. Она, по крайней мере, представляется сегодня более достоверной и натуральной. Что же касается достижения недостижимого идеала, то дело надо делать, господа, как его делает не чуждая денежного интереса красотка Эрин Брокович в одноименном голливудском фильме, украсившем собой минувшую теленеделю.
Кино, как водится, - ложь, да в нем намек...