Конечно, двадцатилетний юбилей надо было бы отметить выставкой, а не дружеской встречей в подмосковной Бухте Радости и ностальгическими публикациями. Но весь архив "бумажников" теперь хранится в Русском музее, в план которого такая выставка не входит. Зато какой-нибудь ученый хранитель когда-нибудь вытянет из запасников "бумажную" коллекцию и постарается понять, что же это был за феномен, просуществовавший в советской стране несколько лет, и, надеюсь, навсегда оставшийся в истории.
Вообще архитектура - самое откровенное высказывание о времени. Можно отретушировать фотографии, перемонтировать хронику, по-новому истолковать исторические события. А вот дома, пока они стоят, хранят всю правду о времени своего рождения, и о том, как люди в нем жили. Сталинская помпезность, хрущевский аскетизм, брежневских времен унылый монументализм и руинированные уже при появлении на свет спальные районы говорят с нами о прошлом - давнем и еще не забытом. Так потомкам расскажут о нашем времени перехода, как определил писатель Пелевин, "из ниоткуда в никуда", торговые комплексы - дворцы эпохи потребления, богато отделанные особняки, принадлежащие банкам, жилые дома улучшенной капиталистической планировки и редкие достойные архитектурные произведения, авторы которых предпочитают пластическую элегантность разного рода "выпендрежу" и надутой многозначительности. Но все равно, думаю, архитектуру нашего времени кто-то еще назовет архитектурой "понтов" - потому что она почти повсеместно старается быть значительней, чем есть на самом деле и выглядеть богаче, чем прилично.
Но было в отечественной архитектуре явление, никакого материального следа не оставившее и на последующее развитие профессии никак не повлиявшее. Это как раз "бумажная архитектура" восьмидесятых. Несколько лет, с самого конца семидесятых, молодые архитекторы и студенты Московского архитектурного института вдруг стали массово участвовать в конкурсах, объявленных западными архитектурными журналами, и регулярно получать на них призы. Что казалось совершенно невероятным - советские зодчие, почти изолированные от мирового архитектурного процесса, спокойно решали народно-хозяйственные задачи, поставленные перед ними партией и правительством, и боролись со своим главным врагом - отечественным строительным комплексом, не способным выстроить ровную стену. В проектных институтах царила скука и мелкие интриги, а те, кто родился с умом, талантом и профессиональными амбициями, ничего хорошего от выбранной профессии архитектора ждать не мог. Какие уж тут международные награды!
Но излет брежневской эпохи - хитрое время, всегда находились какие-то "параллельщики", предпочитавшие официальной жизни свою собственную, искавшие профессиональные ниши и отдушины. Для молодых и амбициозных архитекторов ими и стали зарубежные конкурсы. Причем выигрывались такие, которые ставили перед участниками самые неконкретные, совершенно фантазийные темы. "Стеклянный дворец", "Кукольный дом", "Река времени" - никто лучше наших на такие задачки ответов не придумывал, да особенно и не пытался. Вознаграждение в пару тысяч долларов и возможность посмотреть архитектуру страны, конкурс объявлявшей, - все это только для советского человека было заманчивым.
"Бумажная архитектура" существовала только на листах ватмана, в офортах под старину и красочных акварельных картинках. Здесь было много остроумия, мрачноватой иронии, изящных построений и неявной тоски, веявшей от всех этих стеклянных башен над пропастью и вилл под названием "Клаустрофобия", все это было далеко от реальности и к ней никак не стремилось. Хотя сами архитекторы-"бумажники" мрачны не были и играли в конкурсы с таким азартом, что в конце концов соревновались на страницах японского журнала друг с другом. Почему западный мир принимал выставки наших "бумажников" с энтузиазмом, вычислить несложно - в мире ничего подобного не было. В мире архитекторы строили, а не фантазировали. Теперь строят и бывшие "бумажники", если не считать тех, кто ушел в свободные художники. Только вот получается, что "бумажный" опыт им сегодня практически не помогает. Если, конечно, не считать полученного двадцать лет назад опыта успеха и привычки уважать собственные профессиональные убеждения.
Еще русский литературный классик заметил, что у нас ценится опыт страдания, но есть и опыт счастья, который вселяет в человека веру в собственные силы и возможность успеха. Пережить этот опыт, особенно профессиональный, в тоскливые "застойные" восьмидесятые было большой и редкой удачей. Обидно, правда, что у архитекторов-"бумажников" так получилось, что, вступая в профессию, они занимались рефлексией, а теперь успевают только проектировать - строится теперь так много, что от заказа сложнее уклонится, чем найти его. Другое дело, какой это заказ и каков заказчик. То есть в начале своей профессиональной жизни архитекторы размышляли, а теперь строят, но не то, о чем размышляли.
Если наступит время, когда возможность думать что и зачем проектируешь соединится с возможностью хорошо продуманное воплощать, тогда отечественная архитектура станет частью культуры не только на бумаге. И будет снова иметь международное признание, теперь уже не маргинальное.
Что же до ситуации, когда самые талантливые и умные молодые архитекторы могут проявиться только в бумажных грезах, то пусть она с миром уйдет в историю. Такое мы уже проходили.