С 15 августа по 1 сентября 1934 года, 70 лет назад, в Москве в Колонном зале проходил первый съезд "инженеров человеческих душ" - советских писателей. В начале этого же года успешно завершился XVII партийный форум, известный как "съезд победителей", который запомнился унизительными покаянными речами разоблаченных уклонистов и окончательным утверждением власти Сталина. Спустя несколько месяцев после писательского высокого собрания был убит Киров. Сами же писатели, консолидированные своим первым съездом до такой фантастической степени, что дальше уже ехать было некуда, во второй раз собрались уже только после смерти отца народов.
Сталин поставил писателей под ружье идеологической войны. Ситуация на идейном фронте, единство мировоззрения и удобство в манипулировании литераторами чрезвычайно волновали вождя. И хотя сам он на съезде не присутствовал, находясь на отдыхе в Сочи, депеши и доклады из Москвы приходили едва ли не в режиме реального времени.
Не нужно было уже ни Пролеткульта, ни ЛЕФа, ни РАППа. "Попутчики" сами каялись в своих грехах и, занимаясь самогипнозом, убеждали себя в преданности советской власти. Власть позаботилась и о материальной стороне дела, поскольку писатели могли производить идеи, но питаться ими было физически невозможно: за две недели до съезда, тщательно и долго готовившегося, была создана писательская кормушка - Литфонд. А вскоре и в Переделкино началось строительство профессионального "гетто" - дач для "инженеров человеческих душ" (определение, приписываемое то Сталину, то Олеше).
В 1934 году даже не нужно было задавать вопроса, который в уже иное время станет сакраментальным: "С кем вы, мастера культуры?" Мастера культуры, если они хотели жить, были там, где власть. Перед съездом заявления в Союз подали все сколько-нибудь значимые величины, кроме Анны Ахматовой, что потом ей отольется во время разборок с журналами "Ленинград" и "Звезда" . Писатели уже были соблазнены и развращены поездкой на Беломорканал, дальше падать уже было некуда. В состав президиума съезда попал даже Борис Пастернак, которого сначала вычеркнули из списка вместе с Бухариным, Радеком и Крупской, а затем вернули. В декабре 1934-го Борис Леонидович напишет в письме отцу: "Я стал частицей своего времени и государства, и его интересы стали моими". Уже несколько лет, как покончил с собой Владимир Маяковский, названный лучшим, талантливейшим поэтом эпохи, уже Пастернак написал тирану письмо, в котором благодарил за эту фразу, потому что она "избавляла меня от раздувания моего значения, которому я стал подвергаться в середине тридцатых годов, к поре съезда писателей". Телефонный разговор Пастернака и Сталина о Мандельштаме закончился, как известно, ничем: вождь не получил внятного, как партийная резолюция, ответа на вопрос: "Он мастер?" Спустя какое-то время Сталин, который стал относиться к Борису Леонидовичу как Настасья Филипповна к князю Мышкину, скажет о Пастернаке знаменитую фразу: "Оставьте в покое этого нэбожителя", чем избавит великого поэта от тюрьмы и сумы, но не от преследований и мести.
Власть умела не только подкупить или соблазнить, но и увлечь. Уже в следующем, 1935 году Пастернак, страдающий бессонницей, окажется в составе советской делегации на международном антифашистском конгрессе в Париже. Тогда еще СССР будет представлять и Исаак Бабель. В 1940-м его расстреляют. В 1939 году Михаил Булгаков закончит пьесу о Сталине "Батум", которую сам герой произведения запретит публиковать и ставить в театре.
Механизм, созданный Иосифом Виссарионовичем, окажется необычайно прочным и добротным, как хороший сталинский дом. Прирученные, прикормленные и запуганные писатели будут себя вести осторожно и осмотрительно. Бунты на корабле подавлялись безукоризненным образом. Травля Пастернака, процесс Синявского и Даниэля, процесс Бродского, насильственная смерть "Нового мира" Твардовского, высылка Солженицына, разгром "Метрополя" - все это и многое другое было уже после Сталина, но случилось благодаря хорошо отстроенным, сбалансированным, долговечным механизмам выявления идеологических отклонений и подавления эстетической фронды.
В сущности, 70-летняя биография Союза советских писателей (ССП, образованного за два года до съезда), которая оборвалась, когда организации не исполнилось и 60 лет, - это история утопической эстетики и более чем "прикладной" идеологии, способа и средства управления мозгами и душами миллионов людей. Это была логика ВПК: только там были высокие инженерные технологии "управления полетами", а здесь, в писательском Союзе, ковалось высокотехнологичное оружие, чьей задачей было конструировать и ставить в серию, на поток образ "нового человека".
Писатели выполняли спецзадание, они были ответственными работниками "почтового ящика", идеологического "Арзамаса-16". И многим эта миссия нравилась. Потому аккурат к 70-летию съезда писатели, принадлежащие к разным мировоззренческим лагерям, ностальгически заговорили о позитивной роли Союза, о том, что раньше он мог защитить и отстоять их интересы, а теперь этого сделать некому. Иные из "инженеров человеческих душ" не смогли избавиться от старых рефлексов и предлагают свои услуги власти. Владимир Бондаренко в газете "Завтра" фактически обращается к президенту: "Почему Сталин даже во время войны находил время на книжные новинки, нередко сам определял лауреатов Сталинской премии? Ему нужен был читающий народ, ибо он ставил перед собой великие задачи". А дальше - стандартный набор из "неужели" и "доколе".
Чертовски хочется поработать. Создать положительный образ строителя капитализма. Направить на решение этой задачи сонмища новых Кочетовых, Марковых и Кожевниковых. Послужить в наркомате человеческих душ. Если не принимать во внимание эти судьбоносные задачи, тогда вообще непонятно, о чем идет речь. Если писателю надо защититься, например, от нарушения его авторского права - на то есть институты суда и адвокатуры. Если писателю хочется продать рукопись - он волен это сделать в любой момент и в любом издательстве. Только вот, понятное дело, от редактора писателя уже никто не защитит. Инженерия человеческих душ проста: покупают то, что интересно, а не рекомендовано съездом.