- Лев Александрович, что вы испытываете сейчас, в дни траура после событий в Беслане, расскажите о своей эмоциональной и рациональной реакции?
- Об эмоциях лучше не говорить. Если бы речь шла только об эмоциональной реакции, я, как полуказак, отдал бы их на суд толпы. Без всяких законностей. Потому что все происшедшее зашкаливает за понятия человечности.
У меня ощущение, что это какие-то мутанты появились. Я не могу понять, что происходит с человеком. Откуда столько людей, которым нечего терять? Всегда человеку было что терять! Даже если "нечего терять, кроме своих цепей", то хоть цепи.
А тут, оказывается, и на жизнь плевать.
Нет, это мутанты. Что-то смутировало в людях.
Поэтому моя первая эмоциональная реакция: не могу ничего объяснить. Если раньше можно было в залог взять жизнь того, кто идет убивать, то сейчас он идет прежде всего себя убивать. Раз его жизнь ничего не стоит, о чем говорить? Тут нельзя никаких уравнений построить.
Не могу понять, что эти люди хотели, которые напали, - вот эти 32 человека? Живет себе женщина, торгует шмотками на рынке, а потом вдруг едет убить незнакомых людей и умереть сама. Она чего-нибудь хочет?
Мне не хватает знаний: эта холястра, как поляки говорят, банда эта - откуда они, кто такие? Я должен всмотреться в каждого. Но для того, чтобы всмотреться в этих людей, нужно про каждого что-то узнать, кто он такой, сколько ему лет, где он воспитывался, какая у него судьба и т. д.
Вот считается: ах, спецслужбы все знают, а нам ничего не говорят. Глупости. Спецслужбы и не должны ничего рассказывать, поскольку идет тайная война. Я не поддерживаю вопли - "скажите нам всю правду". Мы правды не выдержим.
Я подозреваю такую правду, что лучше бы ее не знать о людях. Ее, наверное, какой-то Достоевский будущего увидит, почувствует.
Мне не нужны тайны спецслужб, я просто хочу знать: что это за люди, откуда они взялись? Кому-то надо дестабилизировать ситуацию? Но тот, кому это надо, сам не едет захватывать заложников, он посылает исполнителей. Я хочу знать, почему исполнителей так много?
Не один-два, а огромное количество людей, которые не знают, куда себя девать. И готовы просто умереть.
- Но вроде на поверхности лежит: желание подпалить Кавказ, добиться национальных столкновений...
- Да, это вроде бы легко просчитывается. Допустим, идет эта банда - в расчете на то, что осетины возьмут дреколья и пойдут лупить в ответ. Но эта цель насколько элементарная и низкая, настолько и мало осуществимая как раз из-за низости. Из принципа не пойдут сейчас лупить в ответ. Раз они т-а-к-о-й ц-е-н-о-й хотели разжечь конфликт, он не разгорится. Но если расчет глуп, то опять получается какое-то безумие.
- Вы рассказывали в одном из интервью "РГ", что когда-то ушли работать в отдел национальных литератур "Литгазеты" и вам стало интересно, когда вы заметили, как даже в слабеньких романах вдруг стала проступать "ментальность", католическая - в прибалтийской, исламская - в азербайджанской. Какая-то ментальность здесь проступает? Религиозные начала?
- Конечно. Умный здешний исламский фундаменталист, которого я не буду называть по имени, на вопрос "Не прикрываются ли реальные национальные цели зеленым знаменем ислама?" ответил: зачем исламу прикрывать что-то? Ислам и есть цель.
Ислам становится той сверхзадачей, которую отобрали у воспитанных под нее людей.
Все происходящее не так безумно, как кажется, если говорить о дальней перспективе.
В этой перспективе хорошо осознающий свои цели и противника халифат. Противник - мы, иудео-христианский фронт. И мы в нем, как любит говорить телеведущая Мария Киселева, "слабое звено". (Правда, это с их точки зрения.) Поэтому Америку они лупят по Торговому центру, а нас - где могут.
- Конечно, все повторяют вопрос "что делать?"
- У нас как на эту кнопку "что делать?" нажмешь, так мы сразу вопим: "Надо свергать власть". Это ленинская позиция, пораженческая.
В 1914 году Ильич сообразил: "а пусть лучше в тартарары Россия провалится, а мне чтоб чай пить". Это все типично наше, Достоевским описанное: "миру провалиться, а мне чай пить". И сейчас, что бы ни произошло, все кричат про власть.
- Но на вопрос "что делать?" надо искать ответ.
- Конечно, мы должны понять, как реально задержать этот автомобиль, в котором едут бандиты. Едут туда, где тысяча детей и женщин.
Давайте разбираться. Во-первых, банды надо задерживать на подъезде, а не потом, когда уже льется такая кровь. Нужно действительно закрыть границы. А это сложно, потому что требует усиления тех же спецслужб и их вмешательства в нашу жизнь. Так ведь я же интеллигент, и я должен визжать от ужаса, когда усиливаются спецслужбы, их агентурная сеть, осведомители. Так вот, мы должны быть готовы к этому.
Во-вторых, выяснилось, что бандиты завезли в Беслан оружие заранее, иначе бы их не пропустили со столь большим запасом бомб и взрывчатки. Все это было заготовлено. Значит, каким-то образом эти "заготовки" должны стать невозможными. Должна стать невозможной ситуация, когда даешь милиционеру сотню, он закрывает глаза и ты проносишь что угодно и куда угодно. Если это продолжится, никакая спецслужба никого не поймает, все везде будет заранее заложено, и в свой час бандиты придут, из тайника вынут и начнут стрелять над головами или по головам.
- Лев Александрович, это задача для государства? Или для всего общества? Президент говорил в своем обращении, что в войне с терроризмом не победить без гражданской реакции. Потому что спекулянт, продающий билет на самолет террористке, паспортистка, готовая за мзду выписать поддельный паспорт непонятному человеку, и, наконец, техслужащий, готовый за ту же мзду забросить в самолет пакет непонятно с чем, - это все звенья в цепи не только государственной ответственности. Могут ли тут быть эффективны гражданские усилия?
- Мы должны научиться плевать на те деньги, которые нам суют в карман для того, чтобы мы закрыли глаза. Хотя мы вообще-то должны зарабатывать столько, чтобы нам было чхать на эти черные, зеленые, какие угодно деньги.
А если мы не способны остановиться, не способны заработать честно, ну что, тогда страх. Большевики просто расстреливали, и был страх, они добились своего, взяток не брали. Не было "пятой колонны", как у нас сейчас в лице своих же продажных гаишников и спекулянтов.
Давайте решать - если нам не жалко детей, а жалко себя и свою способность болтать что угодно, тогда будут убивать детей, взрывать метро, и ничего не сделаешь. А если жалко, но мы не способны вести себя по совести, тогда давайте впускать страх. Восстанавливать ту же смертную казнь. Будешь бояться, что тебя пристрелят в подвале, - не возьмешь гексоген на борт.
Я бы хотел сказать еще кое-что исходя из опыта военной жизни. Я помню войну, я с 7 до 11 лет жил в стране, которая по-настоящему воевала. Это были самые страшные годы в моей жизни. Мы пережили их в Свердловске, в эвакуации, потом вернулись в Москву в 1943-м, уже без отца. Вся жизнь была сломана. Так вот военное положение, это когда на улице могли встретить мужчину и спросить: "Почему не на фронте?" С настроениями мирного времени было покончено. Дважды два больше не четыре. Дважды два - это выстрел, если ты не на фронте. Мы не готовы к этому. Но война делается так. А нам говорят: "мы воюем". Это смешно. В войну убиваешь противника не потому, что он нарушил закон и его надо наказать, а потому, что он солдат чужой армии и надо его уничтожить, прежде чем он вообще что-то сделал.
- А может идти речь о каком-то идейном, духовном противостоянии?
- Недавно я читал статью Дмитрия Быкова о Павке Корчагине, в ней очень интересная мысль. Он говорит, мы-то Корчагина похоронили, он для нас странный тип, весь духом живший. А шахиды и шахидки, которые идут обвязавшись взрывчаткой, - это ведь корчагинская психология. Может, ей, конечно, психотропы вкололи, может, она несчастна в любви, но... идет.
Он говорит, если мы хотим противостоять им, давайте возвращайте своих корчагиных. А как? Идею-то выкинули, она мираж теперь.
Контуры войны
- "Московские новости" четыре года назад выпустили книгу "Рубеж веков", в которой люди знаменитые и авторитетные отвечали на вопрос: "Какими будут контуры нового века?" Военные контуры были угаданы поразительно точно: война с группами террористов без линии фронта.
- Надо еще понять, что есть такое этот терроризм. Почему китайцы не террористы, индусы тоже, а вот пакистанцы уже поближе к этому.
Ощущение такое, что арабы накопили какую-то витальную силу и им нужно ее употребить. Ну как лемминги, которые выбрасываются на берег. Может, обеспечить молодых людей хорошей работой, и они не возьмут автомат. Ведь огромное количество молодых людей действительно не знают, куда деваться, не могут и не хотят себя прокормить. А китайцы почему-то работают. И индусы. Мы все боимся, что Китай в Сибирь попрет. Так ведь не прет. Развивается и не прет. Что же такое с арабами? Это философы должны дать ответ.
- Не приписываем ли мы исламу чего-то, что не в нем находится? Может быть, дело в этнопсихологии, а не в духовных началах ислама? Шахид вообще-то не носит пояса со взрывчаткой.
- Да, шахид - это святой. Ислам действительно имеет гигантскую интеллектуальную верхушку. Там есть великое учение, есть великие поэты - все есть. Но под этим... А что, не было великой русской культуры, когда аптекарь повесил себе два пистолета на бока и пошел убивать. Тоже все вроде было - и Толстой, и Достоевский, Чехов даже был в своем пенсне. Тем не менее пошли и в одну секунду перевернули страну.
Арабы - великий народ в своей культуре, они много чего придумали: числа, водку. Но великая культура не страхует вот от этого бешенства. Бетховен и Кант не застраховали от войны, Клаузевиц главнее оказался.
Трудно сказать, что происходит, кроме того, что мы видим.
Просто по Льву Гумилеву все. Откуда бен Ладен взялся? Прикармливали американцы "своих", а потом - пес загрыз хозяина?
Неожиданная война
- Тяжело. Но, с другой стороны, знаете - кто намочит, тот и высушит. Это неожиданно кончается. Пунических войн было целых три, а четвертой не было. Иссякло все. Дудаев когда-то говорил, отвечая на вопрос "Сколько продлится эта ваша война против России?": "Как началась, так и кончится. Устанут обе стороны".
Может быть, так и будет. Но пока не устали. И нам пока что надо быть готовыми к этой неожиданной войне, где мы не видим врага и не понимаем, кто и за что нас жалит. К войне без фронта.
- И как же жить на этой войне?
- Фаталистически. Русские же фаталисты. Судьбу не переубедишь. Не переспоришь. Не угадаешь. Значит, надо идти, и все.
И не надо пугаться, когда хотят запугать. Это очень сложно, но надо быть мужественными.
И надо держаться. Надо держаться друг за друга. Умирать, так вместе. А может, еще и рано умирать. Потому что их же тоже многие ненавидят. Они же тоже идут по минному полю. Они же тоже все-таки люди. Им же тоже больно. И там за ними и суфии есть, и философы великие, и поэты великие, а не только женщины, обмотанные взрывчаткой, и мужики, которые в детей стреляют.
- Лев Александрович, как уберечь ситуацию от другой крайности? Как не дать растечься ответному яду ненависти? Мы собрали первые бесцензурные реакции в Интернете: сплошная агрессия, причем активная, мат, предложения залить напалмом горы, призывы взять в ответ в заложники родственников бандитов... Это опасно?
- Нет. Это истерика. Просто психологическая реакция. Реакция ярости.
Есть от чего прийти в ярость. Когда убивают детей, не может мужик спокойно это все выносить. Это непосредственная реакция эмоциональных людей. Надо переждать. Она переплавится.
- Не разрастется? Не взорвется?
- Нет. Нужна выдержка. И уж если мы Путина выбрали, надо уж как-то с ним солидаризироваться, потому что он грубых ошибок не делает. Он там иногда не поспеет куда-то, не сыграет ту роль, которую от него ждут, но, в общем, он делает то, что необходимо.
Не надо поддаваться ни на какие провокации.
Легко говорить, а душа-то из себя выходит. Я не могу экран видеть. Там вчера сидел мужик, скорчившись, и выл. Его на секунду показали. У него кто-то погиб. Ну, что после этого рассуждать. Я готов взять сам дубье и махать. Но потом остановишься и думаешь.
Что-то ведь имеется в виду у Господа Бога.