- Музыка может утешать, воодушевлять и воплощать в себе мировую гармонию. А что она для вас?
- Как у Цветаевой: "...построен на созвучиях мир". У Моцарта или у Баха есть разные сочинения: и те, которые утешают, и те, которые говорят о вечной красоте. Но самое главное, они пронизаны самым великим секретом жизни - любовью.
- На улицах висит плакат, на котором сказано, что дирижер Спиваков - слава России и гордость Москвы. Скажите, вы в детстве мечтали о такой славе?
- У меня даже совсем недавно такой мечты не было.
- Иногда кажется, что в нашей стране музыкальная классика находится в филармонической резервации. Она не звучит ни по радио, ни на телевидении.
- Это правильный вопрос. В некотором смысле я чувствую себя странником, который ходит из одного места в другое и проповедует красоту, духовность, высокие идеалы... В свое время в России в каждой мало-мальски грамотной семье дети обучались музыке. Но сейчас у нас новая страна. Россия заново рождена, и сразу всего требовать от нее невозможно. Я считаю: просто честные люди, которые ощущают себя частью нации, должны хранить огонь. Потому что он понадобится. Без него не обойтись. Потому что искусство самыми таинственными путями воздействует на человеческую душу. Я, конечно, не священник, но глубоко убежден, что музыка сродни религии, она часть духовного воспитания.
- А пока торжествует "Тату"?
- А пока торжествует "Тату". И, к моему великому удивлению, когда они выступали на Евровидении без фонограммы, то не могли даже чисто петь в тональности. Значит, спрос такой, такая общекультурная ситуация. Многие телепрограммы не возвышают человека, они его унижают. Золотой телец - вот идол сегодня. Так что правильно евангелист написал - человек топчет свой образ.
- В Америке, например, классическая музыка активно пропагандируется. Там есть скидки для пенсионеров, для школьников.
- Я вам отвечу. Некогда, будучи в Японии с оркестром "Виртуозы Москвы", мы играли благотворительный концерт, на который собрались три тысячи детей - черные головки, белые воротнички. Мы играли этот концерт и видели, что некоторые дети тихо, мирно спят. Зачем тогда их было привозить, спросил я у профессора Токийской консерватории, который этот концерт вел. А он ответил, что если хотя бы три ребенка не заснут и поймут эту музыку, то вся нация станет духовно богаче.
- Есть произведения, которые вы исполнили тысячу раз. У вас никогда не возникало чувство: все, надоело это играть?
- Поразительно, но не надоедает. Мне, может быть, повезло. Я как-то не устаю, могу 28 раз продирижировать одну и ту же симфонию и каждый раз воссоздаю ее по-новому.
- А вы когда-нибудь сердитесь на публику - не так реагирует, не там хлопает?
- Никогда. "Я не сержусь, и гнева в сердце нет".
- Ваша первая победа на конкурсе случилась, когда вам было 13 лет. Ранний успех помогает музыканту?
- Думаю, что стимулирует. Укрепляет веру ребенка в себя, в свои возможности. А дальше это зависит от взрослых, которые должны не мешать тому здоровому, что в ребенке есть, и не подпитывать его гордыню.
- Со стороны ваша карьера кажется одним блистательным взлетом и дальнейшим царствованием на вершинах. Но вы когда-то были невыездным, это было трудное время?
- Да, это достаточно трудно быть невыездным в своей собственной стране. Тем более когда внутри тебя живет очень здоровое начало. Собственно, оно не могло быть другим, потому что у меня отец - фронтовик, а мать - блокадница. И это мне многое дало. Я слышал рассказы о фронте, мамины - о блокаде. У меня погибли родственники в концлагерях, другие родственники были репрессированы. И я видел невероятную дружбу блокадниц до конца дней маминых. Это, знаете, стоит многого. И я видел цену 9 Мая, Праздника Победы. 9 мая у меня был отличный дебют в Америке, в Чикаго. И, наверное, была возможность там остаться, осесть и стать богатым человеком. Но я вернулся и девять лет после этого не был в Америке из-за войны в Афганистане, потому что культурные связи были порушены. И создал здесь "Виртуозов Москвы". В 2003-м я ушел из Российского национального оркестра, потому что там была чуждая мне, тяжелая атмосфера, которая, естественно, влияла на творчество. И я не собирался организовывать другой оркестр здесь. У меня было несколько предложений очень интересных, которые я мог реализовать на Западе. Но так получилось, что мне предложили создать оркестр, и я от этого не отказался. Появился Национальный филармонический оркестр России. И я ничуть не жалею. Потому что здесь есть много того, чего нет там.
- Например?
- Например, там есть профсоюзы или синдикаты, которые диктуют дирижеру правила. Могут посреди репетиции Клаудио Аббадо устроить перерыв. И вы с этим ничего сделать не можете. А здесь этого нет, слава Богу.
- Вы в оркестре - диктатор?
- Нет, я не диктатор, абсолютно. Если вы спросите музыкантов, то они вам скажут, что я не диктатор. Но одержимый.
- Скажите, влияет ли инструмент на характер музыканта? Может быть, скрипачи самые нежные, а ударники самые брутальные?
- Я как-то не задумывался над этим. Но, наверное, по своему характеру человек и выбирает инструмент. Ну и по возможностям. На Западе почему-то значительно больше, чем у нас, женщин, играющих на духовых инструментах. Даже на тромбонах. А в одном оркестре была женщина тубист. Вы можете себе представить?
- После пяти лет в Испании вы могли остаться там жить, но вы выбрали родину. Говорили, что работать можно везде, а жить только дома. Не жалеете?
- Абсолютно. У человека, который земную жизнь прошел до половины, есть стремление вернуться туда, где он родился, в свое детство, замкнуть жизненный круг. Бродский же не случайно написал: "Ни страны, ни погоста не хочу выбирать. На Васильевский остров я приду умирать". Для меня это было естественно.
- Принц Фелипе по-прежнему ваш друг?
- Во всяком случае он пригласил меня в числе избранных на свадьбу. Мы там с женой были. После свадьбы принц написал нам личное письмо и прислал фотографию вместе с Летисией. Когда мы его получили, Сати сказала: "Вот что значит королевское воспитание". На этом обеде ведь были тысячи человек. В приглашении было написано, что надо прийти при орденах. Я стал думать, что же мне, "легион" свой натянуть или "кавалера", а потом решил, что надену орден "За заслуги перед Отечеством", такого точно ни у кого не будет.
- А у вас какой степени?
- Третьей. И я надел этот орден - на ленте, как полагается, двуглавый орел золотой. И когда мы пришли в королевский дворец, то там придворные, увидев этот орден, сказали: "Монсиньор, вам в другую комнату". Приняли меня за кардинала какого-то. А когда праздник закончился и мы прощались, обычно это очень быстро проходит - все пожимают руки: принцу, принцессе, королю, королеве, родственникам, - то принц протянул мне руку и сказал: "Владимир, я так счастлив, что вы у меня на свадьбе. Летисия, познакомься, это выдающийся русский музыкант. Он столько сделал для Испании. Мы должны ему быть благодарны". Я думаю, что действительно кое-что сделал для Испании, потому что высадил туда культурный десант, отчего уровень музыкальной культуры там действительно очень вырос.
- А в России вас как встречают?
- В России меня встречают еще лучше. Приведу последний пример. Мы ехали из Ростова в Краснодар на машине. Остановились на каком-то полустанке, какой-то рынок там: тазы продают, ведра, все прочее. Решили купить бутылку минеральной воды. Зашли в ларек. Я спрашиваю, есть ли минеральная вода. Продавец посмотрел на меня, ушел куда-то и потом вынес шесть бутылок коньяка. Это, говорит, от меня подарок. Еще там хорошо пахло жареным мясом, и я предложил поесть. Зашли в шашлычную, заказали еду. Я вышел покурить, а в это время у моего спутника спрашивают: "Скажите, пожалуйста, это не Спиваков?". Он говорит, что Спиваков. "Тогда другое мясо будем ему жарить!"
- Рассказывают, что когда Уланова узнала, что у Марии Семеновой висят в доме три портрета: Улановой, Семеновой и Тальони, то сказала: "Маша, больше никого не надо". У вас в доме чьи портреты есть?
-У меня есть старые открытки, например, с автографом Чайковского. Это мне дорого. У меня есть, естественно, портреты музыкантов, которых я очень люблю, с которыми я дружил. Это Леонард Бернстайн, Иегуди Менухин. У меня есть фотография Мстислава Ростроповича, Давида Ойстраха. У меня есть фотография Собчака, с которым я дружил. Наша семья была единственной российской семьей, которая принимала его в Париже. Потому что для меня дружба выше конъюнктурных соображений.
- Вы будете играть свой юбилейный концерт в Большом зале Московской консерватории. Не боитесь ли вы, что на вас там штукатурка упадет? Посодействуйте, пожалуйста, чтобы там ремонт наконец сделали. Это намоленный зал, но в нем за деньги может сыграть кто угодно. Почему это возможно? Это не физические понятия, не в акустике дело?
- В Доме музыки подобное невозможно. Пока я там. В консерватории, видимо, возможно. Потому что возможно продать этот зал кому угодно. Но в принципе любой человек может снять Карнеги-холл. Кстати сказать, Миша Жванецкий свое 60-летие отмечал в Карнеги-холле. Я помню, как мне Миша позвонил и сказал, что собирается пригласить меня отметить свое 60-летие. Я отвечаю, что с удовольствием. Он спрашивает, когда я свободен. Потому что у меня все действительно расписано, он это знает, 2006 год практически весь закрыт. Не знаю, конечно, доживу или нет, но, может, это и держит в какой-то степени. Так вот, спрашиваю у Жванецкого, где будем отмечать - в Питере, в Одессе? Он говорит, что в Карнеги-холле вот такого-то числа. Когда я подходил к залу, то американцы перед входом спрашивали: "Ху из Жванецкий?"
- Вы руководите двумя оркестрами. Кроме этого, у вас есть благотворительный фонд. Все говорят, что вы замечательный организатор. К какому типу руководителя вы себя относите? К американскому - выстраиваете систему, или к русскому - все сами контролируете?
- Не знаю, как ответить, потому что для меня все основано на идее. Когда произошел тот страшный политический разлом, когда распался Советский Союз, я понял, что пострадают в первую очередь самые слабые сегменты нашего общества - старики и дети. Что я конкретно могу в этом случае сделать? Я организовал свой фонд, который за десять лет помог безвозмездно более чем 3500 детям, включая медицинские операции, их, кажется, 90 было. Инструментов подарено очень много. Я дарю их в школы, где вижу педагогов-служителей, которые живут только этим. Для фонда мне не пришлось искать людей, потому что у Екатерины Ширман и Петра Гулько есть даже пропуска метростроевцев, чтобы очень поздно на метро ездить. Можно позвонить в час ночи откуда-нибудь из Америки и застать их на работе. Так что я ориентируюсь на идеи и на людей.
- А если бы вы не стали музыкантом, кем бы могли быть?
- Георгий Александрович Товстоногов считал, что я мог бы быть театральным режиссером.
- Скажите, сейчас, когда вы уже состоявшийся музыкант и зрелый человек, есть люди, чье мнение для вас важно?
- Есть, например, Валентина Николаевна Холопова. Выдающийся музыковед, таким и ее брат был - настоящие апостолы музыковедения. Коллеги, безусловно. И в первую очередь - оркестр. Оркестранты - это люди, которые все знают лучше. Я с ними советуюсь. Но дело в том, что я прихожу на репетицию очень хорошо подготовленным, я предварительно долго думаю и действительно знаю предмет. И предлагаю варианты, которые иногда удивляют старожилов.
- Трудно быть мужем красавицы жены?
- В каком смысле трудно?
- Вы ревнуете, например?
- Она поводов не дает.
- У вас сын от первого брака, три дочки и еще воспитанница. Девочки для отца - счастье?
- Невероятное!
- Вы их как-то воспитываете, корректируете? Или они ангелы?
- Немного корректируем, конечно. А как иначе? Дерево и то требует опору, чтобы вырасти прямым.
- Среди них есть музыканты?
- Старшая играла на рояле до 18 лет. Даже получила первую премию на конкурсе "Радио Франс" среди 250 претендентов. А теперь занимается в американском университете - история искусств, кино и философия. Я очень спокойно к этому отношусь. Средняя продолжает играть на флейте, очень упорно. Хотя у нее большие способности и к живописи, и она, как актриса, только что сыграла в спектакле "Записки сумасшедшего" Гоголя.
- В оригинале книгу Сати Спиваковой читали?
- Честно признаюсь, поскольку не умею обманывать, что я не всю книгу читал. Только главу о Собчаке. Мне просто хотелось ее прочесть. А всю не читал, потому что не хотел оказывать влияния. Человек хочет писать книгу - пусть пишет так, как считает нужным.
- А вот как бы вы определили свой нынешний возраст?
- Иногда мне кажется, что я участник Крымской войны. Но внутри себя я совершенно не ощущаю своего возраста. Мне даже иногда кажется, что это не мне 60 лет исполняется.
- Влюбляетесь?
- Ну как вам сказать...
- Честно.
- Восхищаюсь.
- Что выпьете после юбилейного концерта?
- Ничего. Мне на следующий день ехать в Склифосовского кровь сдавать.
- На анализ?
- Нет, для Беслана. До концерта я не смогу это сделать, очень большая потеря сил. Но вообще я давно совсем не пью, не получаю от этого удовольствия.
- А как же расслабляетесь?
- А как в том анекдоте: а кто вам сказал, что я напрягаюсь? Но я курю. Особенно когда волнуюсь. Я вот только подумаю о концерте, сразу начинаю волноваться и курить.
- Но вы не перед каждым концертом волнуетесь?
- Перед каждым. И на сцене, и в процессе. Единственное, что может отвлекать от волнения, это внимание, сосредоточенность на том, что ты делаешь, и ответственность за все, происходящее на сцене. И то, что ты, как дирижер, должен внушить музыкантам спокойствие. Потому что если ты волнуешься, и музыканты увидят, что у тебя трясутся руки, ноги, что бабочка бегает по кадыку...
- Но это же чудовищное напряжение. Как же так?
- А кто вам сказал, что это не напряжение? Я ведь пошутил, когда говорил, что я не напрягаюсь.