- Как возник замысел? В основе был какой-нибудь реальный случай?
- Нет. Все придумано, но смею надеяться, придумано не из воздуха... Хотя нет, именно из воздуха, потому что сегодня воздух пропитан этой тревогой. Мы пытались сделать историю собирательную - такую, чтобы касалась каждого. А конкретных поводов - встречи с человеком или газетной заметки - не было. Идея принадлежала Геннадию Островскому, она меня увлекла, вот и все.
- Вы не показывали эту картину кому-нибудь из участников войны в Чечне или в Афгане?
- Мы не снимали фильм о них. Картина в первую очередь - о нас, живущих так называемой мирной жизнью и чувствующих себя как бы комфортно. Я надеюсь, среди зрителей фильма найдутся и такие, кто прошел войну, но будет много и тех, кто о ней ничего не знает и знать не хочет. Я хочу адресоваться в первую очередь к ним.
- Это одна из немногих картин, где есть саморазвитие ситуаций и характеров. Чувствуешь, что авторы сами не всегда знают, куда все пойдет и чем кончится. Но есть железная внутренняя логика поступков и решений героев. И кажется, что актеры фильма попали в этот кошмар и его пережили, ежеминутно открывая для себя нечто важное. Такое в кино бывает редко. Какова здесь мера импровизации, все ли было предусмотрено в сценарии?
- История делалась по ходу съемок. Очень жестоко переделывался сценарий, и не потому, что он был плох, а просто, как только начали снимать, появились какие-то новые законы, по которым это все живет. Многое пришлось выкинуть, какие-то сцены объединить, какие-то добавить. Были дни страшные, когда я ехал на съемку и не понимал, что буду делать. Потому что придуманное оказалось негодным, а нового еще не нашли. Это была работа напряженная и нервная. По ходу съемок менялись не только сцены, но даже и персонажи.
- А то, что героя в финале убьют, вы знали с самого начала?
- Я понял, что любая другая развязка - а мы придумали несколько очень милых, благополучных финалов - превратит всю историю в частный случай. Мог быть просто тупой хэппи-энд - скажем, героя спасли и вставили глаз. Бриллиантовый, как он хотел. И зрителю эта история бы очень понравилась, потому что все закончилось хорошо.
- Но ведь этого Павлика уже не переделать!
- Вы мне сейчас возражаете теми аргументами, которыми я возражал себе: да, все превратилось бы в частный случай. Финал продиктован жестокой и неизбежной правдой, не только жизненной, но и художественной. Павлик - человек замечательный и одновременно опасный, и что с ним делать, не знает никто. А машина наша так устроена, что она уничтожает. В финале у нас снимались реальные спецназовцы, очень хорошие ребята, в основном состоящие из тех же Павликов. И они мне объяснили инструкцию: если вооруженный человек удерживает заложников, стреляя по людям, то первым делом нужно любым путем освободить заложников, а если он и после этого не сдается, то - огонь на поражение. Вот такова правда жизни.
- А есть еще историческая правда, которая загоняет зрителя в тупик. Ведь герой, насколько я понимаю, еще и метафора. Некое явление, которое вторгается в нашу привычную жизнь извне, с поля боя, которое для нас словно на другой планете. Он входит к нам на кухню и приносит с собой иное миропонимание. У нас даже языки разные, понять друг друга почти невозможно. Вы специально показываете Павлика человеком, словно застрявшем в детстве, из которого он ушел в солдаты?
- Я просто пытался воссоздать мироощущение, с которым Павлик живет, и выстроить его максимально органично. А оно в том, что человек продолжает находиться на войне. Мы много говорили об этом с артистом Даниилом Спиваковским. "Представь, - говорил я ему, - что ты выходишь из Театра Маяковского, где работаешь, на улицу. Теперь оглянись вокруг, немного сбив привычный ракурс. Вот человек - у него лицо какое-то нехорошее. А эта как-то смотрит необычно. А этот странно одет, и что-то из-под куртки торчит. Вот и все, больше ничего не надо - достаточно вот так увидеть мир. И выяснится, что враги - рядом. Ведь Павлик не сумасшедший. Он слышит, что кто-то ходит по чердаку, и думает, что это "духи" - но ведь действительно же кто-то ходит! Правда, не "духи", а бомжи. Но ходят, факт! Павлик человек войны и находится в другом, "параллельном" состоянии. То же, что видим мы, он видит по-другому.
- Это теперь знакомо каждому. Недавно в вагоне метро я увидел женщину в черном, почему-то распухшую и с устремленным внутрь себя взглядом. И невольно подумалось: а доедем ли мы до ближайшей станции? Хотя ясно, что это безумие. В картине такое состояние передано очень сильно.
- Это состояние сейчас характерно для всего мира. Нашу картину смотрели американцы и сказали, что картина в такой же степени о них.
- И при этом, чтобы купить фильм для проката, они требовали, чтобы вы сделали хеппи-энд?
- Не нужно смешивать разговор о жизни и коммерческий прокат. Те, кто хочет зарабатывать на кино деньги, знают, что хеппи-энд лучше продается. Хотя это, я думаю, не более чем стереотипы сознания - вспомним успех "Страстей Христовых" Мела Гибсона, хотя это фильм страшный, физически непереносимый. Но считается, что зритель хочет только романтических комедий...
- Вы тоже продюсер, однако сняли "Франкенштейна", понимая, что это риск.
- Знаете, у меня раздвоение личности. Я, когда продюсер, - один, а когда режиссер - другой. Любой не слишком развлекательный фильм - это риск. Но мне важно было снять картину, я чувствовал эту историю, она меня волновала. А продюсером стал Леня Ярмольник, за что я ему благодарен. Я, когда снимаю, не хочу думать больше ни о чем. А Леня - человек, который может тратить на дело по 30 часов в день. И вот мы сначала поговорили про его роль, а потом я ему пожаловался, что мне придется заниматься еще и черной продюсерской работой. И он предложил: "Хочешь, я возьму это на себя?" И взял. И я понял, что с ним будет спокойно. Потому что это человек чрезвычайно ответственный, порядочный, фанатически увлеченный тем, что делает, и у него есть такой опыт, как фильм "Барак", тоже совсем не коммерческий. Я с радостью передал ему эти вожжи и ни разу не пожалел об этом.
- Но у вас тоже были рискованные продюсерские проекты, скажем "Идиот". И вы даже доказали коллегам, что классика все еще интересна очень многим.
- Я рискнул бы и здесь. Но все счастливо сошлось.
- Меня в фильме подкупил уже первый кадр: пощечина на пятой секунде - это захватывает. Начало развивается, по-моему, по законам водевиля.
- Я бы сказал: черной комедии.
- Актерский кураж замечательный...
- Куражились, это правда. Я хотел показать нормальных, не очень жирующих, но в меру благополучных людей. Подержанный автомобиль "Гольф" - не очень дорогой, но неплохой. Дети ходят в хорошую школу. Компания старых друзей, с которыми хорошо. Такой вполне устроенный мир.
- Но этот мир вы показываете с изумительным чувством ритма и, как мне показалось, резали материал по живому, оставляя только то, что "стреляет". Так?
- Резал. И в монтажной посидел прилично.
- Того, что ушло, не жаль?
- Я так устроен, что если ушло - уже не жаль.
- И нет соблазна в качестве бонусов на DVD дать "удаленные сцены"?
- Ни в коем случае. Не существует вариантов - есть только готовый фильм. А в принципе все, что я считал лишним, было выкинуто уже на стадии сценария. Фильм снимался 42 дня, и каждый день выглядел так: днем я снимал, а вечером садился со сценарием и менял его. Потому что возникали новые законы существования героев, требовались новая стилистика и другое поведение людей на экране.
- В фильме есть сцена, которая оставила ощущение чего-то недосказанного. Парня увезли в поле и бросили как собаку - бросил тот, кого он считает отцом. Это немыслимое предательство. Но все продолжается так, словно предательства не было. Ни намека на обиду, еще одну душевную травму...
- А Павлик и не допускает в свое сознание самую идею судить семью, которую считает своей. Он на войне уже так много нафантазировал о замечательном папе, что тот просто не может быть плохим и виноватым - папа святой! Для меня это было важно: ведь Павлик приехал защищать семью и ничему плохому про нее не поверит. Кроме того, я сознательно убирал бытовые мотивировки в пользу обобщения. Если бы Павлик мог обижаться на папу, или на Риту, или на мальчика, организовавшего его избиение, - была бы другая, частная история. Для него мир делится на "своих" и "чужих". "Свои" - семья, все остальное - опасно.
- Расскажите о Данииле Спиваковском, который играет Павлика.
- Он до сих пор себя ощущал скорее как артист комедийный. Так его использовали. Замечательно сыграл у меня на пробах. Сначала было два варианта Павлика. Один - такой волчара, пес войны, упертый, накачанный, озлобленный. Но я понял, что это слишком прямой и потому не такой сильный ход. Я хотел показать человека, который изначально ни к какой войне отношения не имеет. Он по природе субтильное существо, и если бы не попал на войну, то работал бы в своем Батайске в художественной самодеятельности. Но его взяли и научили. И Даня Спиваковский с его негероической внешностью тут на месте: он и ударить не может нормально, потому что "удар-то сильный, но рука вылетает". Он здесь абсолютно случайный и потому точно передает тему фильма.
- Картина заканчивается тупиком. У вас плохие предчувствия?
- У меня ощущение плохой ауры в воздухе. Я снимал картину не от плохих предчувствий, а потому что больше не могу прятать голову в песок. А что произойдет с нами дальше - я не знаю. Мы так устроены, что стараемся не видеть неприятное, не включаться. А тут так случилось, что я - включился. И хотелось включить других. Лишить возможности делать вид, что ничего не происходит.
- То есть вы хотите сказать, что искусство может влиять на людей, общество и ход событий? Если картина кому-то откроет глаза - это разве не влияние?
- В примитивном, вульгарном смысле я считаю, что искусство не может и не должно влиять. Фильм - это два часа переживаний, зафиксированных на пленке и вызывающих у зрителя какие-то эмоции, а может, и мысли. Я люблю кино за то, что оно позволяет мне что-то пережить. И если вдруг это переживание окажется глубоким и долговременным, дай бог.
- Теперь вопрос вам как человеку, который занимается телеканалом "Россия"...
- Хочу уточнить: я там не чиновник и не функционер, а советник генерального директора по кинопроизводству.
- И вот как советника вас не берет оторопь при мысли, что когда эту важную для вас картину покажут по ТВ, то каждые десять минут ее будут перебивать сюжеты про пасту "Колгейт"?
- Я буду рад, что картину покажут, это первое. А насчет рекламы - это закон существования телевидения. Я не революционер, который хочет переменить жизнь, я реалист. Мое дело - снимать кино, а изменить устройство телеканалов я не могу. Но я знаю: если фильм нравится, люди его смотрят и с рекламой, а потом, если захотят, купят кассету или DVD, посмотрят в кинотеатре - выбор есть!
- Вопрос продюсеру: какие у вас сейчас крупные проекты?
- Самый крупный - "Мастер и Маргарита", режиссер Владимир Бортко, съемки в разгаре, и, я думаю, продолжатся еще месяца четыре. Сложнейшая, непредсказуемая, тяжелейшая картина, которую люди в нашей стране давно ждут. Роман, об экранизации которого мечтали многие и с которым связано множество историй, в том числе мистических, скандальных. Есть история несостоявшейся картины Элема Климова, есть исчезнувшая лента Юрия Кары - целый миф о том, как "Мастер и Маргарита" не поддается кино. На этот раз пока что никакой мистики не возникало, земля не разверзлась и все живы. И есть абсолютная вера в то, что все 10 серий будут сняты и показаны на телеканале "Россия". Форма сериала здесь помогает: роман большой, и любые попытки рассказать его за два часа мне кажутся нереальными. А Бортко - отважный человек, он решился и идет своей дорогой очень уверенно. У него ведь уже была лучшая, по-моему, экранизация Булгакова - "Собачье сердце".
- Воланда-Басилашвили я представляю, а кто Бегемот?
- Александр Баширов и компьютерная кукла: а как еще сделать, чтобы огромный котяра ездил на трамвае и пил водку? Там вообще предстоит еще создать огромное количество компьютерной графики - дело долгое.
- Что вы снимете как режиссер?
- Есть один совсем неожиданный проект - сложный, постановочный, костюмный, дорогой. Предприятие безумное: хочу снять мюзикл. Очень смешной. О чем, пока не скажу, страшно сглазить. Вообще сейчас такое время наступило, что очень хочется снимать кино. Даже жалко тратить время на что-то еще...