Рухнувшая 15 лет назад Берлинская стена постепенно превращается в стену плача по коммунизму. Вместо реальных заграждений вырастают виртуальные и ментальные - в головах людей.
Объединенная Германия, судя по социологическому опросу, проведенному в сентябре по заказу журнала "Штерн", снова мечтает разделиться: Запад недоволен значительными финансовыми трансфертами, направляемыми на Восток, Восток страдает от всех социальных болезней, вместе взятых. Германия переживает посттравматический, он же постсоветский, синдром столь же болезненно, как и вся Восточная Европа, включая Россию, но при этом чересчур ярко и театрально. Потому что у них была Великая Идеологическая Стена, капитализированная история, до сих пор уходящая на аукционах с молотка. (Последний фрагмент стены, правда, довольно большой и вместе с землей, ушел по цене 174 тысячи евро.)
Возведение новых, теперь виртуальных, стен в головах людей - это и голосование за крайне правых в Саксонии и Бранденбурге (общеевропейский тренд, следующим актом в этой пьесе может стать Россия), и мигрантофобия (см. также нашу политику в этой сфере), и острая социальная недостаточность на фоне вялого экономического роста. Берлинская стена была материальным, осязаемым на ощупь символом одной эпохи, а ее вирутальный рисунок, ее невидимая тень стали знаком эпохи новой. Тогда был пафос разрушения препятствий, теперь, когда глобализация проходит сквозь стены и просачивается через границы, главным желанием становится стремление отгородиться - от чужаков, неприятностей, суровых реалий.
Когда-то бегство через стену из Восточного в Западный Берлин казалось (да и было на самом деле), выражаясь в марксистских терминах, скачком из царства необходимости в царство свободы. Теперь Западу нужна свобода от Востока, а Восток ностальгирует по несвободе. Отсюда специфически немецкий термин, имеющий содержательные аналоги в России, - "остальгия", ностальгия по "осту", востоку, временам ГДР и Большого Брата. СтенАграмма событий показывает, что значительная часть и нашего населения "сохнет" по временам СССР, по великой советской стене - границе на замке.
Впрочем, ностальгия - штука амбивалентная. С одной стороны, хочется вернуться в старую добрую эпоху, с другой - нет желания стоять в очередях. Там, в прошлом, - всеобщая занятость при закрытых границах, здесь - возможность выбора при отсутствии гарантий и свобода передвижения, которой все очень дорожат.
Кстати, свобода передвижения, въезда и выезда из страны на первых порах стала главной ценностью демократии и открытого общества, гораздо более важной, чем право собственности. В этом мы с немцами - родственники: едва ли найдется еще два таких народа, которые заполонили бы своими туристами и покупателями недвижимости все города и курорты мира. Потому-то именно Стена и была главным символом несвободы. Потому не календарный, а реальный старт развалу советской империи был дан 9 ноября 1989 года, когда член гэдээровского Политбюро Гюнтер Шабовски, запинаясь, объявил о свободе выезда. Потому фактическое разрушение "Чекпойнта Чарли", перевалочного пункта в Западный Берлин, означало для оппозиции, совершавшей "бархатные революции" в Восточной Европе, столь же много, сколь и "дыхание Чейн-Стокса" для истории Страны Советов (оно стало дыханием не столько Свободы, сколько самой возможности Свободы - пугающей, но и желанной).
Географическая мобильность, возможность пересекать границы, а затем и беспрепятственное движение капитала, товаров и услуг стали синонимом свободы и демократии, потому что стена была не просто формально-административной границей. Она была границей идеологической (отсюда метафора -"железный занавес"). И ее проводили не только в мозгах и сердцах людей, но и маркировали бетонной стеной, расстреливали за попытку пересечения, размечали даже под водой. Один из бежавших в Западный Берлин наткнулся на железные заграждения ровно посредине реки Шпрее...
Тем, кто сегодня положительно отвечает на вопрос социологов о необходимости восстановления стены, легко рассуждать о грузе социальных проблем. Берлинский забор с колючей проволокой и вооруженными часовыми в буквальном смысле слова стоит на крови - за свое стремление оказаться на Западе с 1961 по 1989 год заплатили жизнями 172 человека, а 60 тысяч (!) были пойманы и оказались в тюрьме. Тем более удивительно, что одержимые страстью к свободе люди все-таки ухитрялись преодолевать препятствие - таких было 5000 человек, начиная с группы стариков, прорывших тоннель (!) под стеной, и заканчивая семейными парами с малыми детьми.
В этом историческом контексте "(н)остальгия" выглядит как-то неуместно и даже не вполне нравственно. А жалобы на жизнь и безработицу в Германии, хотя и пережившей, как вся старая Европа, типичные для континентальных экономик проблемы, и тем не менее остающейся очень богатой и благополучной страной, связаны скорее с проблемами трудовой мотивации. На тяжелых работах, как и в России, трудятся мигранты, а трудящиеся из восточного сектора очень неохотно отрывают задницу от гэдээровских диванов, чтобы поискать заработок в западных землях. На это недавно в сердцах публично обратил внимание новый президент Германии, бывший глава МВФ Хорст Келер. Ответом ему было голосование за ультраправых - многие граждане не готовы отдать за здорово живешь свои кровные социал-националистические ценности, включая право ненавидеть иностранных рабочих и не работать...
После Второй мировой войны население восточных земель было подвижнее: в ту сторону, где Людвиг Эрхард строил экономику под лозунгом "Благосостояние для всех", с 1949 по 1961 год переселилось 2,5 миллиона человек. К времени открытия стены из Восточного в Западный Берлин ежедневно перебирались 2000 человек. Они приняли философию автора "немецкого экономического чуда": "Хозяйственный прогресс и основанное на достижениях производительности благосостояние несовместимы с системой коллективной гарантированной обеспеченности".
Этому свободному передвижению людей из государства "коллективной гарантированной обеспеченности" в страну с так называемой социальной рыночной экономикой положил конец архитектор советской "оттепели" Никита Хрущев - между двумя мирами и системами была возведена многокилометровая стена. Та первая "оттепель" превосходным образом сочеталась со строительством "железного занавеса" и "холодной войной". Отсутствие самых разнообразных стен могло оказаться губительным для советского режима. Так что конец стены означал и разлучение двух коммунистических "любовников", слившихся в страстном поцелуе: Брежнева и Хонеккера, на смену которым пришел боготворимый на Западе Горбачев. Не он лично разрушал стену, но благодаря второй "оттепели" пробивание бреши в "железном занавесе" оказалось в принципе возможным - психологически и политически подготовленным.
Что же касается идеи выстраивания новой стены, то она нереализуема: рыночная экономика плохо переваривает нерентабельные проекты.