Поистине гигантский труд возложило на себя издательство "Воскресенье", предприняв издание уникального, самого полного собрания сочинений Федора Михайловича Достоевского (уже вышло 12 томов, а всего будет 26 книг). Высокая культура издания, продуманная система примечаний и публикация вслед каждому тому анализирующих статей обеспечивают читателю необходимое восприятие и уяснение прочитанного. Издание выходит под патронажем губернатора Омской области Леонида Полежаева и известного политика Геннадия Селезнева.
Все страдания мира отражались в этом человеке. Достоевский словно находится в огромном бездонном космосе. Не всесильный, не Бог - необыкновенный человек всех времен. Художника Перова, впрочем, упрекали, что показал он просто разночинца и никого более. Но из космоса своих мыслей смотрит Достоевский на вращающуюся Землю, покрытую липкой паутиной лжи и насилия. Отъединившийся от мира, чтобы резко к нему приблизиться. Видения, сцены, события чередой проходят перед сосредоточенным взором писателя. Любопытная деталь - у всех портретируемых Перовым глаза светятся, они с искоркой, лишь у крестьянина Фомушки-сыча, чей недоверчиво-скептический взгляд находили жутким, да у Достоевского глаза темным-темны. Они темны от страданий.
Достоевский положил ногу на ногу, нервно замкнул руки на колене, задумался глубоко, тяжко и так страшно, что, кажется, не очнется, - образовал вокруг себя некий магический круг, в котором будто бы сконцентрировалась вся прожитая жизнь - "как бы в себя смотрит" - и через кристалл этой жизни видит жизнь на земле, все видит, скорбно оценивает, каждого человечка взвешивает на весах его совести, - но героев своих произведений берет из собственного сердца. В это время Достоевский пишет "Бесов". О Николае Ставрогине он так и сказал: "Я из сердца взял его..."
Перед нами многое переживший и испытавший, многое повидавший человек, который за участие в кружке петрашевцев был подвергнут "смертной казни расстрелянием", казни избег, но навсегда осталась в нем жуткая сила часа неминуемой смерти.
Человек-совесть, истощенный самоанализом и способный бесстрашно погружаться в такие глубины своего и чужого страдания, что оторопь берет. Его тихое раздумье ужаснее надрывно-беспомощного мунковского крика на всю планету. Как свидетельствует жена писателя - запечатлена "минута творчества Достоевского".
Портрет называли "мучительно-прекрасным" и формулой русского прогрессивного деятеля. Он заказан был Перову П. М. Третьяковым, который Достоевского любил трепетно и застенчиво, называл его пророком - "это был всему доброму учитель, это была наша общественная совесть".
Федор Михайлович Достоевский воспринимается не как нравоучитель, но сострадатель. Он рисует картину бытия, показывает, обличает, старается не упустить ни малейшей подробности человеческой жизни, вместе с тем понять ее, ощутить ее неизбежность. И главное в нем не внешний рисунок, не яркость впечатлений, но обращение внимания на то общечеловеческое, на то вневременное состояние души человека, которое в той или иной коллизии свойственно ему всегда, в любые времена. Писатель словно снимает наносные пласты времени, изображая их, впрочем, ярко и характерно, чтобы показать смятение души, человеческие метания, силы и слабости. Поэтому Достоевский будет современен всегда. Более того, в картинах современной ему жизни он предугадывает, провидит будущее, а когда оно наступает, оказывается предсказание и о следующем грядущем, и так бесконечно...
Сказать, что Достоевский современен - мало. Он, как пришелец из будущего, психоаналитик, литературно ставящий диагноз времени.
"Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?.." "Белые ночи" - повествование как бы об этой минуте, ожидании ее, охранении, сбережении в душе своей; дрожит она, как слеза драгоценная, которую не потерять бы, а все длить и длить. Мы принимаем Достоевского, как человека страдающего об этой минуте среди красоты, загадок и безразличия огромного северного города Петербурга. "Есть что-то неизъяснимо трогательное в нашей петербургской природе... Невольно напоминает она мне ту девушку чахлую и хворую..." И эта девушка появляется, как появляется и мечтатель. "Есть в Петербурге довольно странные уголки... смесь чего-то чисто фантастического, горячо идеального и вместе с тем... тускло прозаичного и обыкновенного, чтоб не сказать до невероятности пошлого... в этих углах проживают странные люди-мечтатели...". Мы становимся далекими свидетелями происходящей драмы. Вот в темной комнатке Настенька объясняется с жильцом, в отчаянии закрыв лицо руками. "Зачем прямо сейчас не сказать, что есть на сердце, коли знаешь, что не на ветер свое слово скажешь?" Все неспокойно у Достоевского. Непрерывное и бесконечное движение, потаенные или прорывающиеся порывы страстей; диалоги, продолжающиеся в бесконечность; поступки, объясненные и необъяснимые, "стихийные". Само течение жизни, создаваемое огромным множеством типов людей; поступки, как нескончаемые поезда, цепляющиеся один за другим. Говорят, что от столетия к столетию наша жизнь убыстряется, но Достоевского догнать невозможно, в каждый момент движения новой жизни он в вихре событий, как жадно рассматривающий современник, как вечный репортер своего дара, посылающего его сшивать ленты движений разных времен, соединять поезда (гениальный сцепщик). Движение непрерывно, и писатель на гребне волны, прибежавшей издалека.
В то же время насколько тяжел и пронизывающ взгляд этого человека, этого сверхчеловека, глядящего из тьмы веков и, наоборот, вглядывающегося в тьму веков.
Сказать, что Достоевский современен - мало. Он, как пришелец из будущего, психоаналитик, литературно ставящий диагноз времени, вернее, временам, которые ему удается увидеть, понять, описать и каждый раз делать новые неожиданные выводы. Долгое время почему-то бытовало расхожее мнение о бедности языка Достоевского. Еще когда я только начал читать его, меня поразило несоответствие этого мнения действительности. Язык писателя прекрасен, богат, сочен. Слова имеют сотни красочных оттенков, фразы удивляют оригинальностью своих конструкций, язык каждого персонажа своеобразен; иные выражения, выловленные им из жизни, настолько необычны, что хотелось бы составить специальный словарь Достоевского, который мог бы стать настольной книгой каждого писателя.
И все-таки этот тяжелый пронизывающий взгляд неравнодушного, страдающего и понимающего человека, умеющего воспринять и суету сует как нечто событийное, и отдающего каждому своему герою частицу собственного сердца и ума. Поразительна щедрость этого писателя, не умеющего и не желающего беречь себя. Сам побывавший на грани жизни и смерти, он как будто посвятил свою жизнь всем обездоленным и мятущимся. Он создавал свои книги-зеркала и подносил их к лицу общества: посмотрите, какие вы есть и какие будете. Сознавая социальное расслоение общества, неравенство и обреченность одних и самодовольное благополучие других, он никогда не выписывал рецептов скорейшего продвижения к прогрессу и братству, провидя в неестественности создаваемых ситуаций только невинно пролитую кровь. Он четко видел провокационную роль тех, кто, ничем не рискуя, провозглашал велеречивые прекраснодушные речи, кто, сознательно отдавал на заклание сначала единицы, а затем сотни и миллионы. "Я говорю про улицу, про бездарную середину, с одной стороны, и про плутов, торгующих либерализмом - с другой".
Читая Достоевского, находишь удивительный переклик с нашим сегодняшним днем. Вот он пишет призывающих и кликушествующих: "Крикун почти всегда по природе своей и других тащит в бездну... Кто любит дело делать, тот не любит много кричать. Конечно, в наше время и слово - дело. Но кто владеет новым словом, много ли таких, которые умеют что-нибудь сказать не с чужого голоса?" И мы невольно вспоминаем и нашу "улицу", особенно украинскую или грузинскую.
"Революционная партия тем дурна, что нагремит больше, чем результат стоит, нашей крови прольет гораздо больше, чем стоит вся полученная выгода (впрочем, кровь у них дешевая)". Достоевского неверно называли Иваном Грозным русской литературы. Второе определение более точное - "живая "Божественная комедия". Он, если и карал, то тем, что старался вызвать к жизни совесть как у своего читателя, так и у каждого из своих героев и мучился тем, если этого не получалось. Совесть понятие нелегкое, но жить по совести пусть страдательно, но свободно. Жить без совести может быть проще, но накапливающиеся проступки, преступные и жестокие, станут тяжелым бременем для человека впоследствии. Государство призывает нас жить по закону, необходимой частице общественной совести. Жить по совести, следуя своему нравственному закону, значит, стремиться создавать ту общественную атмосферу, в которой уменьшается возможность преступления, а следовательно, смягчается и наказание. Еще и поэтому так вовремя издается "Воскресеньем" собрание сочинений Достоевского.
Федор Михайлович Достоевский - бесконечно русский человек. Он постоянно думал о России, ее настоящем и будущем. "...Пушкин был первый русский человек. Он первый догадался и сказал нам, что русский человек никогда не был рабом". Вот это понятие о природной свободе русского человека пронизывает многие произведения писателя. Русский человек, живущий по нравственному закону, - не только несет свободу в своем естестве, но является противником угнетения, поборником свободы для всех в окружающем мире. Сегодня, когда понятие свободы стало привычным и даже расхожим, оно в своем истинном значении является краеугольным камнем гражданского общества, предначертания которого видишь в произведениях великого писателя. "Мы многому научились, что бранить на Руси. Но мы совершенно не знаем и не умеем до сих пор, что хвалить на Руси". Разве не сегодня сказаны эти слова? Как говорил Ю. Айхенвальд, "его герои слишком живут". Действительно, они лишены бесстрастия, пик одного периода жизни сменяется пиком другого. Оттого так выпукло показаны характеры. Так отчетливо и неповторимо нарисованы фигуры. Стремительно пробегающая жизнь подхватывает их и не дает забыться ни на минуту. Тем или иным качеством они обязаны проявляться, выказывая свои слабые и сильные стороны. Федор Михайлович Достоевский был глубоко верующим человеком. И когда его упрекали в легковесной доверчивости этой веры, он писал с горечью, через какие сомнения и борения прошел, прежде чем истинно и беззаветно прийти к Богу. "Человек по великому результату науки идет от многоразличия к синтезу, от фактов к обобщению их и познанию А натура Бога другая. Это полный синтез своего бытия, саморассматривающий себя в многоразличии, в анализе".
"Бог есть идея человечества собирательного, массы, всех". Вспышки могучей философски-религиозной мысли освещают его роман "Братья Карамазовы", произведший, пожалуй, самое сильное впечатление на современников. И.Н. Крамской писал: "После "Карамазовых" (и во время чтения) несколько раз я с ужасом оглядывался кругом и удивлялся, что все идет по-старому и что мир не перевернулся на своей оси. Казалось, как после семейного совета Карамазовых у старца Зосимы, после "Великого инквизитора" могут быть люди, обирающие ближнего; политики, открыто исповедующие лицемерие; архиереи, спокойно полагающие, что дело Христа своим чередом, а практика жизни своим. Словом, это нечто до такой степени пророческое, огненное, апокалипсическое, что казалось невозможным остаться на том месте, где мы были вчера, носить те чувства, которыми мы питались, думать о чем-нибудь, кроме страшного суда судного... Достоевский, действительно, был нашею общественною совестью!"
В образе Великого инквизитора писатель воплотил все сомнения, в том числе и свои; все антитезы; и в конечном счете то зло, которое копилось против Христа и противилось Богу. Железная схема, построенная приспособленцами клириками и воодушевленная самим дьяволом, стремилась обесчеловечить людей и заставить их выполнять антибожественные правила. Подобный клерикализм жив и сегодня, особенно после десятилетий безверия и поношения церкви. Жива и опасность прихода Великого инквизитора в роли пастыря угнетающего и запугивающего верой людей. А вера - это любовь. Ибо жизнь - это "художественное произведение самого Творца".